Говорят, о ифрит, — сказал я, — что в одном городе было два человека,
жившие в двух смежных домах с общим простенком, и один из них завидовал
другому и поражал его глазом и силился повредить ему. И он все время ему
завидовал, и его зависть так усилилась, что он стал вкушать мало пищи и
сладости сна, а у того, кому он завидовал, только прибавлялось добра, и
всякий раз» как сосед старался ему повредить, его благосостояние увели-
чивалось, росло и процветало. Но внушивший зависть узнал, что сосед за-
видует ему и вредит, и уехал от соседства с ним и удалился от его земли
и сказал: «Клянусь Аллахом, я покину из-за него мир!» И он поселился в
другом городе и купил себе там землю (а на этой улице был старый ороси-
тельный колодец), и построил для себя у колодца келью и, купив себе все,
что ему было нужно, стал поклоняться Аллаху великому, предаваясь молитве
с чистым сердцем.
И к нему со всех сторон приходили нуждающиеся и бедные, и слух о нем
распространился в этом городе, и весть дошла до его соседа-завистника, и
тот узнал о благе, которого он достиг, и о том, что вельможи города хо-
дят к нему. И он вошел в келью, и его сосед, внушивший зависть, встретил
его пожеланием простора и уюта и оказал ему крайнее уважение. И тогда
завистник сказал ему: «У меня с тобой будет разговор, и в нем причина
моего путешествия к тебе. Я хочу тебя порадовать; встань же и пройдись
со мною по твоей келье». И внушивший Зависть поднялся и взял завистника
за руку, и они прошли до конца кельи, и завистник сказал: «Вели твоим
факирам, чтобы они пошли в свои кельи. Я скажу тебе только в тайне, что-
бы никто не слышал нас». И внушивший зависть сказал факирам: «Войдите в
свои кельи», и они сделали так, как он им приказал, а внушивший зависть
прошел немного с завистником и дошел с ним до старого колодца. И завист-
ник толкнул внушившего зависть и сбросил его в колодец, когда никто не
знал этого, и пошел своей дорогой, думая, что убил его.
А в колодце жили джинны, и они подхватили внушившего зависть и ма-
ло-помалу спустили его и посадили на камень и спросили один другого:
«Знаете ли вы, кто это?» — «Нет», — ответили джинны. И тогда один из них
сказал: «Это человек, внушивший зависть, который бежал от завистника и
поселился в нашем городе. Он воздвиг ту келью и развлекал нас своими мо-
литвами и чтением Корана, а завистник пришел к нему и встретился с ним и
ухитрился сбросить его к нам. А весть о нем дошла в сегодняшний вечер до
султана этого города, и он решил Завтра посетить его ради своей дочери».
— «А что с его дочерью?» — спросил кто-то из них. И говоривший сказал:
«Она одержимая; в нее влюбился джинн Маймун ибн Дамдам, и если бы старец
знал для нее лекарство, он бы наверное ее исцелил. А лекарство для нее —
самая пустая вещь». — «А какое же это лекарство?» — спросил кто-то из
джиннов. И говоривший ответил: «У черного кота, что у него в келье, есть
на конце хвоста белая точка величиною с дирхем. Пусть возьмет семь во-
лосков из этих белых волос и окурит ими царевну, и марид уйдет у нее из
головы и никогда не воротится к пей, и она тотчас же вылечится».
И все это происходило, о ифрит, а внушавший зависть слушал. Когда же
настало утро и взошла заря и Заблистала, нищие пришли к старцу и увиде-
ли, что он поднимается из колодца, и он стал великим в их глазах. А у
внушившего зависть не было другого лекарства, кроме черного кота, и он
взял из белой точки, что была у него на хвосте, семь волосков и спрятал
их у себя. И едва взошло солнце, как прибыл царь со своими вельможами, а
остальной свите приказал стоять. Когда царь вошел к возбудившему за-
висть, тот сказал: «Добро пожаловать!» — и, велев ему подойти ближе,
спросил: «Хочешь, я открою тебе, для чего ты ко мне прибыл?» — «Хорошо»,
— ответил царь. И старец сказал: «Ты прибыл, чтобы посетить меня, а в
душе хочешь меня спросить о своей дочери». — «Да, праведный старец!» —
воскликнул царь. И внушивший зависть сказал: «Пошли кого-нибудь привести
се, и я надеюсь, что, если захочет Аллах великий, она сию же минуту ис-
целится».
И царь обрадовался и послал своих телохранителей, и они принесли ца-
ревну со скрученными руками, закованную в цепи, и возбудивший зависть
посадил со и покрыл ее покрывалом и, вынув волоса, окурил ее ими. И тот,
кто был над ее головой, испустил крик и покинул ее, а девушка пришла в
разум и закрыла себе лицо и спросила: «Что это происходит и кто привел
меня в это место?» И султан обрадовался радостью, которой нет сильнее, и
поцеловал ее в глаза и поцеловал руки у старца, возбудившего зависть, а
после того он обернулся к вельможам своего царства и спросил их: «Что вы
скажете? Чего заслуживает тот, кто исцелил мою дочь?» — «Жениться на
пей», — отвечали они. И царь воскликнул: «Вы сказали правду!» Потом он
выдал дочь замуж за внушившего зависть, и тот сделался зятем царя. А
спустя немного умер везирь, и царь спросил: «Кого сделаем везирем?» — и
ему сказали: «Твоего зятя». И ею сделали везирем, и еще немного спустя
умер султан, и когда спросили: «Кого сделаем царем?» — ответили: «Вези-
ря». И везиря сделали султаном, и он стал царем и правителем.
Однажды царь сел на коня, и завистник проходил по его дороге, и вдруг
видит: тот, кому он завидовал, в царственном великолепии, среди эмиров,
везирей и вельмож своего царства! И взор царя упал на завистника, и он
повернулся и сказал одному из своих везирей: «Приведи ко мне этого чело-
века и не устрашай его». И везирь пошел и привел его соседа, завистника.
А царь сказал: «Дайте ему тысячу москалей из моей казны и принесите ему
двадцать тюков товаров и пошлите с ним стражника, чтобы он доставил его
в город», — и потом он простился с ним и уехал, не наказавши его за то,
что он сделал с ним.
Посмотри же, ифрит, как возбудивший зависть простил завистника и как
тот сначала завидовал ему, потом причинил ему вред и отправился к нему и
довел до того, что бросил его в колодец, и хотел его убить, но он не
воздал ему за его это, а простил ему и отпустил».
И я заплакал, о госпожа, перед ифритом горьким плачем, которого нет
сильнее, и произнес:
«Отпускай преступным: всегда мужи разумные
Одаряли злого прощением за зло его.
Я объял проступки все полностью и сверил их все,
Обоими же ты все виды прощенья — будь милостив.
И пусть тот, кто ждет себе милости от высшего,
Отпускает низшим проступки их и прощает их».
«Чтобы тебя убить или простить, — сказал ифрит, — Я непременно закол-
дую тебя!» И он оторвал меня от земли и взлетел со мною на воздух, так
что я увидел под собой землю, как чашку посреди воды. Потом он поставил
меня на гору и, взяв немного земли, побормотал над нею и поколдовал и,
осыпав меня ею, воскликнул: «Перемени этот образ на образ обезьяны!»
С того времени я сделался обезьяной столетнего возраста. И, увидев
себя в этом гадком образа я заплакал ко самом себе, но был стоек против
несправедливости судьбы, ибо знал, что время не благоволит никому. И я
спустился с горы вниз и увидел широкую равнину и шел до конца месяца, и
путь мой привел меня к берегу соленого моря. И я простоял некоторое вре-
мя и вдруг вижу — корабль посреди моря, и ветер благоприятствует ему, и
он идет к берегу. И я скрылся за камнем на краю берега и подождал, пока
пришел корабль, и взошел на него, и один из едущих воскликнул: «Уведите
от нас этого злосчастного!» — «Мы его убьем», — сказал капитан. А тот,
другой, вскричал: «Я убью его вот этим мечом!» Но я схватил капитана за
полу и заплакал, и мои слезы потекли, и капитан сжалился надо мною и
сказал: «О купцы, эта обезьяна прибегла к моей защите, и я защищу ее.
Она под моим покровительством, и пусть никто ее не беспокоит и не досаж-
дает ей». И капитан стал обращаться со мной милостиво, и, что бы он ни
говорил мне, я понимал и исполнял все его дела и служил ему на корабле,
и он полюбил меня. Ветер благоприятствовал кораблю в течение пятидесяти
дней, и мы пристали к большому городу, где было множество людей, сосчи-
тать число которых может только Аллах.
И в тот час, когда мы прибыли, наш корабль остановился, и вдруг к нам
явились невольники от царя города и поднялись на наше судно и поздравили
купцов с благополучием и сказали: «Наш царь поздравляет вас с благополу-
чием и посылает вам этот свиток бумаги, — пусть каждый из вас напишет на
нем одну строчку». Дело в том, что у царя был везирь-чистописец, и он
умер, и султан поклялся и дал великие клятвы, что с дела с везирем лишь
того, кто пишет так, как он. И они подали купцам бумажный свиток длиной
в десять локтей и шириной в локоть, и каждый, кто умел писать, написал,
до последнего. И тогда я поднялся, будучи в образе обезьяны, и вырвал
свиток у них из рук, и они испугались, что я порву его, и стали меня
гнать криками, но я сделал им знак: «Я умею писать!» И капитан знаками
сказал им: «Пусть пишет; если он станет царапать, мы его прогоним от
нас, а если напишет хорошо, я сделаю его своим сыном. Я не видел
обезьяны понятливее, чем эта». И я взял калам [34] и, набрав из чер-
нильницы чернил, написал почерком рика такое двустишие:
Судьбою записаны милости знатных,
Твоя ж не написана милость досель.
Так пусть же Аллах не лишит нас тебя —
Ведь милостей всех ты и мать и отец.
И я написал почерком рейхани:
Перо его милостью объемлет все области,
И все охватил миры своею он щедростью.
Нельзя Нил египетский сравнить с твоей милостью,
Что тянется к странам всем рукой с пятью пальцами.
И почерком сульс я написал:
Всяк пишущий когда-нибудь погибнет,
Но все, что пишут руки его, то вечно.
Не вздумай же ты своею писать рукою
Другого, чем то, что рад ты, воскреснув, видеть.
И еще я написал почерком несхи:
И когда пришла о разлуке весть, нам назначенной
Переменой дней и судьбой, всегда превратной,
Обратились мы ко устам чернильниц, чтоб сетовать
На разлуки тяжесть концами острых перьев.
И дальше я написал почерком тумар:
Халифат не вечен для правящих, поистине,
А коль споришь ты, скажи же мне, где первые?
Благих поступков сажай посевы в делах своих;
Коль низложен будешь, посевы эти останутся
И почерком мухаккик я написал:
Открывши чернильницы величья и милостей,
Налей в них чернила ты щедрот и достойных дел.
Пиши же всегда добром, когда точно можешь ты,
Тогда вознесешься ты высоко пером своим.
Потом я подал им свиток, и они написали каждый по строчке, а после
этого невольники взяли свиток и отнесли его к парю.
И когда царь посмотрел на свиток, ему ни понравился ничей почерк,
кроме моего, и он сказал присутствующим: «Отправляйтесь к обладателю
этого почерка, посадите его на мула и доставьте его с музыкой. Наденьте
на него драгоценную одежду и приведите его ко мне». И, услышав слова ца-
ря, все улыбнулись, а царь разгневался и сказал: «О, проклятые, я отдаю
вам приказание, а вы надо мной смеетесь!» — «О царь, — отвечали они, —
нашему смеху есть причина». — «Какая же?» — спросил царь, и они сказали:
«О царь, ты велел нам доставить к тебе того, кто написал этим почерком,
но дело в том, что это написала обезьяна, а не человек, и она у капитана
корабля». — «Правда ли то, что вы говорите?» — спросил царь, и они отве-
тил: «Да, клянемся твой милостью!» И царь удивился их словам и затрясся
от восторга и воскликнул: «Я хочу купить эту обезьяну у капитана!»
Потом он послал на корабль гонца и с ним мула, одежду и музыку, и
сказал: «Непременно наденьте на него эту одежду, посадите его на мула и
доставьте его с корабля!» И они пришли на корабль и взяли меня у каштана
и, надев на меня одежду, посадили меня на мула, и люди оторопели, и го-
род перевернулся из-за меня вверх дном, и все стали на меня смотреть.
И когда меня привели к царю и он меня встретил, я поцеловал трижды
землю меж его рук, а потом он приказал мне сесть, и я присел на колени,
и все присутствующие люди удивились моей вежливости, и больше всех изу-
мился царь. Потом царь приказал народу уйти, и все удалились, и остался
только я, его величество царь, евнухи и маленький невольник. И царь при-
казал, и подали скатерть кушаний, и на пей было все, что скачет, летает
и спаривается в гнездах: куропатки, перепелки и прочие виды птиц. И царь
сделал мне знак, чтобы я ел с ним, и я поднялся и поцеловал перед ним
землю, а потом я сел и принялся есть, и затем скатерть убрали, и я семь
раз вымыл руки и, взяв чернильницу и калам, написал такие стихи:
Постой хоть недолго ты у табора мисок,
И плачь об утрате ты жаркого и дичи.
Поплачь, о ката, со мной, — о них вечно плачу я —
О жареных курочках с размолотым мясом!
О горесть души моей о двух рыбных кушаньях!
Я ел на лепешке их из плотного теста.
Аллаха достоин вид жаркого! Прекрасен он,
Когда обмакнешь ты жир в разбавленный уксус.
Коль голод трясет меня, всегда поглощаю я
С почтеньем пирог мясной — изделье искусных
Когда развлекаюсь я и ем, я смущен всегда
Убранством и сменами столов и посуды.
Терпенье, душа! Судьба приносит диковины,
И если стеснит она, то даст облегченье.
Потом я поднялся и сел поодаль, и царь посмотрел на то, что я напи-
сал, и, прочтя это, удивился и воскликнул; «О диво! Это обезьяна, и у
нее такое красноречие и почерк! Клянусь Аллахом, это самое диковинное
диво!» Затем царю подали особый напиток в стеклянном сосуде, и царь вы-
пил и протянул мне, и я поцеловал землю и выпил и написал на сосуде:
Был огнями сжигаем я на допросе,
Но в несчастье нашли меня терпеливым.
Потому-то всегда в руках меня носят
И прекрасных уста меня лобызают.
И еще:
Похищает свет утра мрак, дай же выпить
Мне напитка, что ум людей отнимает.
Я не знаю — так ясен он и прозрачен, —
Он ли в кубке, иль кубок в нем пребывает.
И царь прочитал стихи и вздохнул и воскликнул: «Если б подобная обра-
зованность была у человека, он бы наверное превзошел людей своего века и
времени!» Потом он пододвинул ко мне шахматную доску и спросил: «Не хо-
чешь ли сыграть со мной?» И я сделал головой Знак: «Да», — и, подойдя,
расставил шахматы и сыграл с царем два раза и победил его, и ум царя
смутился. А потом я взял чернильницу и калам и написал на доске такое
двустишие:
Целый день два войска в бою жестоком сражаются,
И сраженье их все сильней кипит и жарче.
Но лишь только мрак пеленой своей их окутает,
На одной постели заснут они все вместе.
И когда царь прочитал это двустишие, он изумился и пришел в восторг;
его охватила оторопь, и он сказал евнуху: «Пойди к твоей госпоже
Ситт-аль-Хусн и скажи ей: «Поговори с царем!», чтобы она пришла и пос-
мотрела на эту удивительную обезьяну». И евнух скрылся и вернулся вместе
с царевной, и, посмотрев на меня, она закрыла лицо и сказала: «О батюш-
ка, как могло быть приятно твоему сердцу прислать за мной, чтобы показы-
вать меня мужчинам?»
«О Ситт-аль-Хусн, — сказал царь, — со мною никого нет, кроме ма-
ленького невольника и евнуха, который воспитал тебя, а я — твой отец. От
кого же ты закрываешь свое лицо?» И она отвечала: «Эта обезьяна — гоно-
ша, сын царя, и отца его зовут Эфтимарус, владыка Эбечовых островов. Он
заколдован, его заколдовал ифрит Джирджис из рода Иблиса, а он убил его
жену, дочь царя Эфитамуса. И тот, про кого ты говоришь, что он обезьяна,
на самом деле муж, ученый и разумный». И царь удивился словам своей до-
чери и посмотрел на меня и спросил: «Правда ли то, что она говорит про
тебя?» — и я сказал головою: «Да», — и заплакал. «Откуда же ты узнала,
что он заколдован?» — спросил царь свою дочь, и она сказала: «Со мной
была, когда я была маленькая, одна старуха, хитрая колдунья, и она нау-
чила меня искусству колдовать, и я его хорошо запомнила и усвоила. И я
заучила сто семьдесят способов из способов колдовства, и малейшим из
этих способов я могу перенести камни твоего города на гору Каф и превра-
тить его в полноводное море, а обитателей его обратить в рыб посреди не-
го». — «О дочь моя, — воскликнул царь, — заклинаю тебя жизнью, освободи
этого юношу, и я сделаю его своим везирем, ибо это юноша умный и прони-
цательный». -«С любовью и охотой», — отвечала царевна и взяла в руку нож
и провела круг…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четырнадцатая ночь
Когда же настала четырнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о
счастливый царь, что второй календер говорил женщине: «О царевна, о гос-
пожа моя, взяла в руку нож, на котором были написаны еврейские имена, и
начертила им круг посреди залы и в нем написала имена и заклинания и по-
колдовала и прочла слова понятные и слова непонятные, и через минуту мир
покрылся над нами мраком, и ифрит вдруг спустился к нам и своем виде и
обличье, и руки у него были как вилы, ноги как мачты, а глаза как две
огненные искры. И мы испугались его, и царевна воскликнула: «Нет ни при-
юта тебе, ни уюта!» — а ифрит принял образ льва и закричал ей: «О обман-
щица, ты нарушила клятву и обет! Разве мы не поклялись друг другу, что
не будем мешать один другому?»
«О проклятый, и для подобного тебе у меня будет клятва?» — отвечала
царевна. И ифрит вскричал: «Получи то, что пришло к тебе!»
Тут лев разинул пасть и ринулся на девушку, но она поспешно взяла во-
лосок из своих волос и потрясла его в руке и пошевелила над ним губами,
и волос превратился в острый меч, и она ударила им льва, и он разделился
на две части. И голова его превратилась в скорпиона, а женщина обрати-
лась в большую змею и ринулась на этого проклятого, который имел вид
скорпиона, и между ними завязался жестокий бой. И потом скорпион превра-
тился в орла, а змея в ястреба, и она полетела за орлом и преследовала
его некоторое время, и тогда орел сделался черным котом, а девушка прев-
ратилась в полосатого волка, и они долго бились во дворце.
И кот увидел, что он побежден, и превратился в большой красный гра-
нат, и гранат упал на середину водоема, бывшего во дворце, и волк подо-
шел к нему, а гранат взвился на воздух и упал на плиты дворца и разбил-
ся, и все зернышки рассыпались по одному, и земля во дворце стала полна
зернышек граната. И тогда волк встряхнулся и превратился в петуха и стал
подбирать зернышки и не оставил ни одного зернышка, но по предопределен-
ному велению одно зернышко притаилось у края водоема. И петух принялся
кричать и хлопать крыльями и делал нам знаки клювом, но мы не понимали,
что он говорит, и тогда он закричал на нас криком, от которого нам пока-
залось, что дворец опрокинулся на нас, и стал кружить по всему полу
дворца. Он увидел зерно, притаившееся у края водоема, и ринулся на него,
чтобы его склевать, но зернышко вдруг метнулось в воду, бывшую в водое-
ме, и, обратившись в рыбу, скрылось в глубине воды.
И тогда петух принял вид огромной рыбы и нырнул за рыбкою и скрылся
на некоторое время, а потом мы услышали, что раздались крики, вопли, и
перепугались.
И после этого появился ифрит, подобный языку пламени, и он разевал
рот, из которого выходил огонь, и из его глаз и носа шел огонь и дым. И
девушка тоже вышла, подобная громадному огненному углю, и она сражалась
с ним некоторое время, и огонь сомкнулся над ними, и дворец наполнился
дымом. И мы скрылись в дыму и хотели погрузиться в воду, опасаясь сго-
реть и погибнуть, и царь воскликнул: «Нет мощи и силы, кроме как у Алла-
ха, высокого, великого! Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвра-
щаемся! О, если бы мы не возложили на нее подобного ради освобождения
этой обезьяны! Мы отягчили ее великой тяготой с этим проклятым ифритом,
которого не одолеть всем ифритам, существующим на земле! О, если бы мы
не знали этой обезьяны, да не благословит Аллах ее и час ее появления!
Мы хотели сделать добро ради великого Аллаха и освободить ее от чар, и
нас постигло сердечное мучение!»
А что до меня, госпожа моя, то язык был у меня связан, и я не мог ни-
чего сказать царю, и не успели мы очнуться, как ифрит закричал из-под
огня и оказался подле нас в зале. Он дунул нам в лицо огнем, но девушка
настигла его и подула ему в лицо, и в нас попали искры от нее и от него,
и ее искры не повредили нам, а из его искр одна попала мне в глаз и
выжгла его, а я был в образе обезьяны. И царю в лицо тоже попала искра
из его искр и сожгла ему половину лица и бороду и нижнюю челюсть и выр-
вала нижний ряд зубов, а другая искра попала в грудь евнуха и сожгла
его, и он в тот же час и минуту умер, и мы убедились, что погибнем, и
потеряли надежду на жизнь.
И мы были в таком состоянии и вдруг слышим, кто-то восклицает: «Аллах
велик! Аллах велик! Он помог и поддержал и покинул того, кто не принял
веру Мухаммеда, месяца веры!» И вдруг, оказалось, царевна сожгла ифрита,
и он стал кучей пепла. И девушка подошла к нам и сказала: «Принесите мне
чашку воды!» И ей принесли чашку, и она проговорила что-то, чего мы не
поняли, а потом брызнула на меня водой и сказала: «Освободись, заклинаю
тебя истиною истинного и величайшим именем Аллаха, и прими свой первона-
чальный образ».
И я встряхнулся, и вдруг вижу — я человек, каким был прежде, но
только мой глаз пропал, а девушка воскликнула: «Огонь, огонь! О батюшка,
я уже не буду жить! Я не привыкла биться с джиннами, а будь он из людей,
я бы давно убила его. Я стала бессильна лишь тогда, когда гранат рассы-
пался, и я подобрала его зерна, но забыла то зернышко, где был дух джин-
на, а если бы я его подобрала, он бы наверное тотчас же умер. Но я не
знала этого, по воле судьбы и рока, и вдруг он явился, и у меня с ним
был жестокий бой под землею, в воде и в воздухе, и всякий раз, как я
открывала над ним врата колдовства, он тоже открывал врата надо мною,
пока не открыл надо много врат огня, а мало кто, когда открываются над
ним врата огня, от него спасается. Но мне помогла против него судьба, и
я сожгла его раньше себя, предложив ему прежде принять веру ислама. А
что до меня, я умираю, и да будет Аллах для вас моим преемником».
И она стала взывать к Аллаху о помощи и непрестанно призывала на по-
мощь от огня, и вдруг темные искры поднялись к ее груди и распространи-
лись до лица, и когда они достигли лица девушки, она заплакала и воск-
ликнула:
«Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и что Мухаммед-посланник
Аллаха!» И потом мы взглянули на нее, и вдруг видим, — она стала кучею
пепла рядом с кучею от ифрита. И мы опечалились о ней, и мне хотелось
быть на ее месте и не видеть, как это прекрасное лицо, сделавшее мне та-
кое благо, превратилось в пепел, но приговор Аллаха неотвратим.
И когда царь увидел, что его дочь превратилась в кучу пепла, он выщи-
пал остаток своей бороды, стал бить себя по лицу и разорвал на себе
одежды, и я сделал так же, как он, и мы заплакали о девушке. И подошли
придворные и вельможи царства и увидели султана в состоянии небытия и
две кучи пепла. И они удивились и походили немного вокруг царя, а тот,
когда очнулся, рассказал им, что случилось у его дочери с ифритом, и это
было для них великим несчастьем, и женщины и девушки закричали, и царев-
ну оплакивали семь дней.
И царь приказал выстроить над прахом своей дочери большой купол, и
под ним зажгли свечи и светильники, а пепел ифрита развеяли по воздуху,
чтобы проклял его Аллах. И после этого царь заболел болезнью, от которой
был близок к смерти, и его болезнь продолжалась месяц, а потом он попра-
вился, и его борода выросла, и он призвал меня и сказал: «О юноша, мы
проводили гремя в приятнейшей жизни, в безопасности от превратностей
судьбы, пока ты к нам не явился. О, если бы мы не сидели тебя и не виде-
ли твоей гадкой наружности! Из-за тебя мы претерпели лишения: во-первых,
я лишился моей дочери, которая стоила сотни мужчин, а во-вторых, со мной
случилось от огня то, что случилось, и я лишился своих зубов, и умер мой
евнух. А ни раньше, ни после этого мы ничего от тебя не видели. По все
от Аллаха, и нам и тебе; слава же Аллаху за то, что моя дочь освободила
тебя и сама себя погубила! Но уходи, дитя мое, из моего города, доста-
точно того, что из-за тебя случилось. Все это было предопределено и мне
и тебе, уходи же с миром, а если я еще раз тебя увижу, я убью тебя».
И он закричал на меня, и я вышел от него, о госпожа, не веря в спасе-
ние, и не знал, куда идти. И в моем сердце прошло все то, что со мной
случилось: как разбойники оставили меня на дороге, как я от них спасся и
шел месяц и вошел в город чужеземцем и встретился с портным и с женщиной
под землею и спасся от ифрита, после того как он был намерен убить меня,
и я вспомнил обо всем, что прошло в моем сердце, с начала до конца, и
восхвалил Аллаха и воскликнул: «Ценою глаза, но не души!» И я сходил в
баню, прежде чем выйти из города, и обрил себе бороду и надел черную
власяницу и пошел наугад, о госпожа моя, и каждый день я плакал и раз-
мышлял о бедствиях, случившихся со мною, и о потере глаза. И думая о
случившемся со мною, я всякий раз плакал и говорил такие стихи:
«Всемилостивым клянусь, смущенья, сомненья нет,
Печали, не знаю как, меня окружили вдруг.
Я буду терпеть, пока терпенье само не сдаст;
Стерплю я, пока Аллах судьбы не решат моей.
Стерплю, побежденный, я без стонов и жалобы,
Как терпит возжаждавший в долине в полдневный зной.
И буду терпеть, пока узнает терпение,
Что вытерпеть горшее, чем мирра, я в силах был.
Ничто ведь не горько так, как мирра, но будет ведь
Еще боле горько мне, коль стойкость предаст меня.
И тайна души моей — толмач моих тайных дум,
И тайное тайн моих — о вас мысли тайные.
И скалы б рассыпались, коль бремя мое несли б,
И ветер не стал бы дуть, и пламя потухло бы.
И если кто скажет мне, что жизнь иногда сладка,
Скажу я: «Наступит день, что горше, чем мирры вкус».
И я скитался по странам и приходил в города и направился в Обитель
Мира — Багдад, надеясь дойти до повелителя правоверных и рассказать ему,
что со мной случилось. Я пришел в Багдад сегодня вечером и нашел моего
первого брата, вот этого, стоящим в недоумении, и сказал ему: «Мир с то-
бою!» — и побеседовал с ним, и вдруг подошел к нам наш третий брат и
сказал нам: «Мир с вами, я чужеземец», — и мы отвечали: «Мы тоже чуже-
земцы и пришли сюда в эту благословенную ночь». И мы пошли втроем, и
никто из нас не знал истории другого, и судьба привела нас к этому месту
и мы вошли к вам. Вот причина того, что я обрил бороду и усы и лишился
глаза».
«Поистине, твоя история удивительна, — сказала госпожа жилища. —
Пригладь себе голову и уходи своей дорогой». — «Я не уйду, пока не услы-
шу истории моих товарищей», — сказал второй календер.
И тогда выступил вперед третий календер и сказал: «О благородная гос-
пожа, моя история не такова, как истории этих двоих. Нет, моя история
удивительнее и диковиннее, и я из-за нее обрил себе бороду и потерял
глаз. Этих двоих поразила судьба и рок, а я своей рукой навлек на себя
удар судьбы и заботу. А именно, я был царем, сыном паря, и мой отец
скончался, и я взял власть после него и управлял и был справедлив и ми-
лостив к подданным.
И была у меня любовь к путешествиям по морю на корабле, а наш город
лежал на море, которое было обширно, и вокруг нас были острова, большие
и многочисленные, посреди моря. И у меня было в море пятьдесят кораблей
торговых и пятьдесят кораблей поменьше, для прогулок, и сто пятьдесят
судов, снаряженных для боя и священной войны. И я захотел посмотреть на
острова и вышел с десятью кораблями, взял запасов на целый месяц, и ехал
двадцать дней, и когда наступила какая-то ночь, на нас подул противный
ветер, и на море поднялись большие волны, которые бились одна о другую.
И мы отчаялись в жизни, и нас покрыл густой мрак, и я воскликнул: «Не
достоин похвалы подвергающийся опасности, даже если он и спасется!» И мы
стали взывать к Аллаху великому и умолять его, а ветер все дул против
нас, и волны бились, пока не показалась заря, и тогда ветер стих, и море
успокоилось, а потом засияло солнце. И мы приблизились к острову и вышли
на сушу и сварили себе кое-чего поесть и поели, а затем мы отдохнули два
дня и еще двадцать дней проехали. И воды смешались перед нами и перед
капитаном, и капитан перестал узнавать море, и мы сказали дозорному:
«Поднимись на мачту и осмотра море». И он влез на мачту и посмотрел и
сказал капитану: «О капитан, я видел справа от меня рыбу на поверхности
воды, а посмотрев на середину моря, я заметил вдали что-то такое, что
кажется по временам черным, по временам белым». И, услышав слова дозор-
ного, капитан ударил своей чалмой о землю, стал рвать себе бороду и
воскликнул: «Зияете, что мы все погибли и никто из нас не спасется!»
И он принялся плакать, и мы все заплакали о себе, и я сказал: «О ка-
питан, расскажи нам, что видел дозорный». — «Знай, о господин мой, — от-
ветил капитан, — что мы сбились с дороги в тот день, когда против нас
поднялись ветры и ветер успокоился лишь на следующий день утром. И мы
простояли два дня и заблудились в море, и с той ночи прошел уже двадцать
один день, и нет для нас ветра, который бы снова пригнал нас туда, куда
мы направлясмся. А завтра к концу дня мы достигнем горы из черного кам-
ня, которую называют Магнитная гора (а вода насильно влечет нас к ее
подножию), и наш корабль распадется на части, и все гвозди корабля поле-
тят к этой горе и пристанут к ней, так как Аллах великий вложил в маг-
нитный камень тайну, именно ту, что к нему стремится все железное». И в
этой горе много железа, а сколько — знает только Аллах великий, и с
древних времен об эту гору разбивалось много кораблей. И вблизи моря
стоит купол из желтой меди, утвержденной на десяти столбах, а на куполе
находится всадник и конь из меди, а у этого всадника в руке медное копье
и на груди его повешена свинцовая доска, на которой вырезаны имена и
заклинания. И губит людей, о царь, — говорит капитан, — именно всадник,
сидящий на этом коне, и освобождение только тогда наступит, когда всад-
ник упадет с коня».
Потом, о госпожа моя, капитан заплакал горьким плачем, и мы убеди-
лись, что погибаем несомненно, и каждый из нас простился со своими
друзьями и сделал завещание, на случай, если они спасутся. И мы не зас-
нули в эту ночь, а когда настало утро, мы приблизились к этой горе, и
воды влекли нас к ней силой. И когда корабль оказался у подножия горы,
он распался, и все железо и гвозди, бывшие в нем, вылетели и устремились
к магнитному камню и застряли в нем, и к концу дня мы все кружились вок-
руг горы, и некоторые из нас утонули, а другие спаслись, но большинство
потонуло, и те, что спаслись, не знали друг о друге, так как волны и
противный ветер унесли всех в разные стороны.
А что до меня, о госпожа, то Аллах великий спас меня, так как ему
угодны были мои несчастья, пытки и испытания, и я сел на доску из досок
корабля, и ветер прибил ее к горе вплотную, и я нашел дорогу, ведущую на
вершину горы и пробитую в ней наподобие лестницы. И тогда я произнес имя
Аллаха великого…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четырнадцатая ночь
Когда же настала пятнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о
счастливый царь, что третий календер говорил женщине (а все собравшиеся
были связаны, и рабы стояли, держа мечи над их головой): «И тогда я про-
изнес имя Аллаха и взывал к нему и умолял его и цеплялся за выбоины в
горе, и когда я немного поднялся, Аллах соизволил, чтобы ветер утих в
тот же час, и помог мне подняться, так что я уцелел и взобрался на гору.
Но у меня был только один путь — к куполу, и я был крайне обрадован сво-
ему спасению.
Войдя под купол, я совершил омовение и молитву в два раката [35] и благо-
даря Аллаха за то, что я спасся, и потом я заснул под куполом и услышал
во сне, что кто-то говорит: «О ибн Хадыб, когда ты проснешься от сна,
копай у себя под ногами: найдешь лук из меди и три свинцовые стрелы с
написанными на них заклинаниями. Возьми лук и стрелы и стреляй во всад-
ника, который на куполе, и избавь людей от этого великого бедствия. И
когда ты метнешь стрелу во всадника, он упадет в морс, а лук его упадет
около тебя, и тогда возьми лук и зарой его в том месте, где стоит конь.
И когда ты это сделаешь, море выступит из берегов и поднимется и станет
вровень с горой, и на нем появится челнок, в котором будет человек из
меди (не тот, которого ты сбросил), и он подъедет к тебе с веслом в ру-
ке. Садись с ним и не произноси имени великого Аллаха, а он станет грес-
ти и проедет с тобою десять дней, пока не доставит тебя в Море Безопас-
ности, а прибывши туда, ты найдешь кого-нибудь, кто тебя приведет в твою
страну. И все это удастся тебе, если ты не назовешь имени Аллаха».
И потом я пробудился от сна и с живостью встал и сделал так, как ска-
зал мне голос. И выстрелил во всадник» и сбросил его в море, и его лук
упал возле меня, и я взял лук и зарыл его. И тогда море взволновалось и
поднялось и встало вровень с горой и сравнялось со мною, и не прошло бо-
лее минуты, как я увидел челнок посреди моря, который шел ко мне, и я
восхвалил великого Аллаха.
И когда челнок доплыл до меня, я увидел человека из меди, на груди
которого была свинцовая доска с вырезанными на ней именами и заклинания-
ми, и я вошел в челнок молча, не говоря ничего. И человек греб первый
день и другой и третий, до конца десяти дней, и я посмотрел и увидел
Острова Безопасности, и тогда я сильно обрадовался и от большой радости
помянул Аллаха и воскликнул: «Во имя Аллаха! Нет бога, кроме Аллаха!
Аллах велик!»
И когда я это сделал, челнок выбросил меня в море, а потом возвратил-
ся и повернул в море. А я умел плавать и проплыл весь этот день до ночи,
так что мои руки утомились и плечи устали, и я обессилел и все время был
в опасности. И я произнес исповедание веры и убедился, что умру, но море
заволновалось от ветра, и ко мне подошла волна, словно большая крепость,
и подняла меня и выкипула, так что я оказался на суше, ибо так было
угодно Аллаху. И я поднялся и выжал свою одежду и высушил ее и разостлал
на земле и проспал ночь, а когда наступило утро, я встал и осмотрелся,
куда мне пойти. Я увидел рощу и, войдя в нее, обошел ее кругом, и оказа-
лось, что то место, где я нахожусь, — небольшой остров, и море окружает
его. И я воскликнул: «Всякий раз, как спасусь от беды, попадаю в еще
большую!»
И когда я раздумывал о своем деле, желая смерти, я увидел издали ко-
рабль с людьми, направляющийся к острову, на котором я находился. И я
поднялся и залез на дерево, и вдруг корабль пристал вплотную, и с пего
сошли десять рабов, с которыми были заступы, и они пошли и, дойдя до
средины острова, разрыли землю и откопали опускную дверь и, подняв ее,
открыли вход в подземелье. После этого они вернулись на корабль, и пере-
несли оттуда хлеб, муку, масло, мед, скотину и утварь, необходимую для
жилья, и рабы до тех пор ходили на корабль и обратно, перенося с корабля
припасы и спускаясь вниз, пока по перенесли в яму все, что было на ко-
рабле. И после этого они сошли с корабля, неся с собою одежды что ни на
есть лучшие, и посреди них был старик, который прожил сколько прожил, и
судьба потрепала его, но пощадила. И он был точно мертвый и брошенный, в
голубой тряпке, которую продували ветры с запада и востока, как сказал о
нем поэт:
Потряс меня рок и как потряс-то! —
Ведь року присуща мощь и сила.
Я раньше ходил, не утомляясь,
Теперь не хожу и утомлен я.
И рука старца была в руке прекрасного юноши, вылитого в форме красоты
и блеска и совершенства, так что его прелесть вошла в поговорку. И он
был подобен свежей ветке и чаровал все сердца своей красотой и все умы
похищал своей нежностью, как сказал о нем поэт, говоря:
Когда красу привели бы, чтоб с ним сравнить,
В смущенье бы опустила краса главу.
И если б ее спросили: «Видала ли ты
Подобного?» — то сказала б: «Такого? Нет!»
И они до тех пор шли, госпожа моя, пока не пришли к двери, и все
спустились в подземелье и скрылись на час или больше, а потом поднялись
наверх рабы и старик, но юноша не поднялся с ними, и они опустили дверь,
как она была, и сошли на корабль и исчезли с моих глаз. И когда они уе-
хали, я спустился с дерева и, подойдя к месту, которое они завалили,
стал разрывать землю и переносить ее, и терпеливо трудился, пока не уб-
рал всю землю и не обнаружил дверь, и оказалось, что она деревянная, ши-
риной в камень мельничного жернова. И я поднял дверь, и под нею оказа-
лась каменная сводчатая лестница, и я удивился этому и спустился по
лестнице и, войдя до конца ее, увидел помещение, чистое и устланное все-
возможными коврами и шелковыми подстилками. И тот юноша сидел на высоком
седалище, опершись на круглую подушку, и в руках у него было опахало, и
перед ним стояли благовония и цветы, и он был один.
При виде меня лицо юноши пожелтело, а я приветствовал его и сказал:
«Успокой свою душу и умерь свой страх: тебе не будет вреда! Я человек,
как и ты, и сын царя, и судьба привела меня к тебе, чтобы я развлек тебя
в твоем одиночестве. Какова твоя история и что с тобой произошло, что ты
поселился под землею один?»
Убедившись, что я из его породы, юноша обрадовался, и краска возвра-
тилась к нему, и он велел мне приблизиться, и сказал: «О брат мой, моя
история удивительна!
Мой отец торговец драгоценными камнями, и у него есть товары и рабы и
невольники-торговцы, которые ездят для него на кораблях с товарами в са-
мые отдаленные страны, и у них есть караваны верблюдов и большие деньги.
Но мой отец никогда не имел ребенка, и однажды он увидел во сне, что у
него родился сын, но жизнь его будет короткой. И он проснулся, крича и
плача, а на следующую ночь моя мать понесла, и отец отметил время зача-
тия.
И дни ее беременности кончились, и она родила меня.
Мой отец обрадовался и устроил пиры и стал кормить бедных и нуждаю-
щихся, так как я был послан ему в конце его жизни. И он собрал звездоче-
тов и времяисчислителей и мудрецов того времени и знатоков рождений и
гороскопов, и они исследовали положение звезд в день моего рождения и
сказали отцу: «Твой сын проживет пятнадцать лет» к ему угрожают опаснос-
ти, но если он от них спасется, он будет жить долго. А причина его смер-
ти в том, что в Море Гибели есть магнитная гора, на которой стоит конь и
всадник из меди, а на груди всадника свинцовая доска.
И когда всадник упадет с коня, твой сын умрет, через пятьдесят дней
после этого, убийца его будет тот, кто собьет всадника: это царь, и зо-
вут его Аджиб ибн Хадыб».
И мой отец сильно огорчился. И он воспитывал меня наилучшим образом,
пока я не достиг пятнадцати лет, а десять дней тому назад до него дошла
весть, что всадник упал в море и что того, кто его сбросил, зовут Аджиб,
сын царя Хадьтба, и мой отец испугался, что я буду убит, и перевез меня
в это место. Вот моя история и причина моего одиночества».
И, услышав эту историю, я изумился и сказал про себя: «Это все я сде-
лал! Но клянусь Аллахом, я никогда его не убью». — «О господин мой, —
сказал я, — да избавишься ты от болезни и гибели! Если захочет Аллах ве-
ликий, ты не увидишь заботы, огорчения и расстройства. Я буду жить у те-
бя и прислуживать тебе и потом возвращусь своей дорогой, после того как
пробуду с тобой эти дни».
И я просидел, беседуя с ним, до ночи, а потом я встал, зажег большую
свечу и заправил светильник, и мы сидели, поставив сначала кое-какую
еду. И мы поели, и я встал и поставил сладости, и мы лакомились и сиде-
ли, беседуя друг с другом, пока не прошла большая часть ночи. И юноша
лег, и я укрыл его и тоже лег, а наутро я поднялся и нагрел немного воды
и осторожно разбудил юношу, и когда он проснулся, я принес ему горячую
воду, и он вымыл лицо и сказал: «Да воздается тебе за это благом, о юно-
ша! Клянусь Аллахом, когда я спасусь от того, что со мной, и от того,
чье имя Аджиб ибн Хадыб, я заставлю моего отца вознаградить тебя. Если
же я умру, мир тебе от меня».
«Да не наступит день, когда тебя поразит зло, и да назначит Аллах мой
день раньше твоего дня!» — ответил я, а затем я подал кое-какой еды, и
мы поели, и я зажег ему куренья, и он надушился, а после этого я сделал
для него триктрак, и мы стали с ним играть. Потом мы поели сладкого и
играли до ночи, и я зажег свечи и подал ему и сидел, беседуя с ним, пока
от ночи осталось мало, и юноша лег, и я укрыл его и тоже лег. И так про-
должалось, о господин мой, дни и ночи, и в моем сердце возникла любовь к
юноше, и я забыл свою заботу и сказал в душе: «Солгали звездочеты! Кля-
нусь Аллахом, я не убью его».
И я служил юноше и разделял его трапезы и беседовал с ним до истече-
ния тридцати девяти дней, а в ночь на сороковой день юноша обрадовался и
сказал: «О брат мой, слава Аллаху, который спас меня от смерти, и это
случилось по твоему благовонию и по благословению твоего прихода. Я про-
шу Аллаха, чтобы он вознаградил тебя и твою землю. Но я хочу, о брат
мой, чтобы ты нагрел мне воды, я умоюсь и вымою себе тело». — «С любовью
и охотой», — ответил я и нагрел ему воду в большом количестве и внес ее
к юноше и хорошо вымыл ему тело мукой волчьих бобов и натер его и прис-
луживал ему и переменил ему одежду и постлал для него высокую постель. И
юноша подошел и кинулся на постель и прилег после бани и сказал: «О брат
мой, отрежь нам арбуза и полей его соком сахарного тростника».
И я вошел в кладовую и нашел хороший арбуз, который лежал на блюде. И
я заговорил с юношей и сказал ему: «О господин мой, нет ли у тебя ножа?»
— «Вот он, над моей головой, на той верхней полке», — ответил юноша. И я
встал, торопясь, и взял нож, схватив его за конец, и стал спускаться на-
зад, и моя нога споткнулась, к я свалился на юношу с ножом в руке. И не-
медленно нож, сообразно тому, как было написано в безначальности, вон-
зился юноше в сердце, и он тотчас же умер.
И когда он закончил свой срок и я понял, что убил его, я испустил
громкий крик, стал бить себя по лицу и разорвал на себе одежду и воск-
ликнул: «Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся! О му-
сульмане, этому юноше осталось до истечения опасного срока в сорок дней,
о котором говорили звездочеты и мудрецы, только одна ночь, и предел жиз-
ни этого красавца должен был наступить от моей руки! О, если бы мне не
резать этого арбуза! Это поистине бедствие и печаль. Но пусть Аллах
свершает дело, которое решено!..»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Шестнадцатая ночь
Когда же настала шестнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о
счастливый царь, что Аджиб говорил женщине: «И, убедившись, что я убил
его, я встал и поднялся по лестнице и насыпал обратно землю и окинул
глазами море и увидел корабль, рассекавший море и направлявшийся к бере-
гу. Я испугался и сказал: «Сейчас они придут и найдут их дитя убитым и
узнают, что я убил его, и убьют меня несомненно!» И, подойдя к высокому
дереву, я влез на него и закрылся его листьями, и не успел я усесться на
верхушке дерева, как появились рабы, и с ними появился тот дряхлый ста-
рик, отец юноши. И они подошли к тому месту и, сняв землю, нашли дверь и
спустились и увидели, что юноша лежит и его лицо сияет после бани, и
одет он в чистое платье и нож воткнут ему в грудь. И они закричали и
заплакали и стали бить себя по лицу и взывать о горе и бедствии, и ста-
рец на долгий час лишился сознания, и рабы подумали, что после своего
сына он не будет жить.
И они завернули юношу в его одежды и накинули на него шелковый плащ и
вышли к кораблю, и старец вышел позади них. И, увидав своего сына лежа-
щим, он упал на землю и посыпал голову прахом и бил себя по лицу и выр-
вал себе бороду. И он подумал о смерти своего сына и заплакал еще
сильнее и лишился чувств, и тогда один из рабов поднялся и принес кусок
шелковой материи, и старика положили на скамью и сели у него в головах,
и все это время я был на дереве над их головой и смотрел, что происхо-
дит, и мое сердце поседело прежде, чем стала седою моя голова, из-за за-
бот и печалей, перенесенных мною. И я произнес:
«Велики блага тайные Аллаха,
Что скрыты от ума мужей разумных,
Как много дел тебе противны утром,
А вечером они приносят радость!
Как часто нам легко вслед за мученьем!
Так облегчи же грусть больного сердца!»
О госпожа моя, старец все был без сознания, пока не приблизился за-
кат, а потом он очнулся, и, увидев своего сына, с которым случилось то,
чего он боялся, он стал бить себя по липу и по голове и произнес: «Раз-
лукой с любимыми все сердце истерзано,
И слезы из глаз моих струятся потоками.
Далеко желание ушло, о печаль моя,
Что ныне придумаю? Скажу что? Что сделаю?
О, если б не видел я ни разу возлюбленных!
Владыки мои, как быть? — Стеснились пути мои.
И как мне утешиться утехой, когда взыграл
Огонь страсти в душе моей и ярко пылает там?
О, если бы с ними я искал своей гибели!
Меж мною и ими связь, которой нельзя порвать.
Аллахом молю тебя, доносчик, помягче будь!
И пусть единение меж нами продлится век.
Как было прекрасно нам, когда единил нас дом
И жили в блаженстве мы четой неразлучною,
Пока не сразила нас стрела расставания.
А кто может вынести стрелу расставания?
Когда поразило те в любимом несчастие,
В едином во дни его, исполненном прелести,
Сказал я, а речь судьбы уж раньше промолвила:
«О, если б, дитя мое, не кончился жизни срок!
Каким бы путем тебя мне ветре гать немедленно?
Душой я бы выкупил тебя, если б приняли.
И если скажу — он солнце, — солнце заходит ведь.
А если скажу — луна, — луна ведь зашла уже.
О, грусть по тебе моя! О, горе от рока мне!
Нет жизни мне без тебя, так что ж развлечет меня?
В тоске по тебе отец погиб твой; с тех пор как ты
Повергнут кончиною, стеснились пути мои.
И взоры завистников упали на пас в сей день.
Пусть тем же воздается им! Как скверны поступки их!»
Он издал крик, от которого дух его расстался с телом, и рабы закрича-
ли: «Увы, наш господин!» — и посыпали себе головы землей и еще сильнее
заплакали. И они положили своего господина на корабле рядом с сыном и,
распустив на судне паруса, скрылись с моих глаз, и тогда я слез с дерева
и спустился в подземелье и стал думать о юноше. И я увидел некоторые из
его вещей и произнес такое стихотворение:
«Я таю в тоске, увидя слезы любимых,
На родине их потоками лью я слезы.
Прошу я того, кто с ними судил расстаться,
Чтоб мне даровал когда-нибудь он свидание».
Потом, о госпожа моя, я вышел из подземелья, и днем я ходил по остро-
ву, а ночью спускался в помещение, И я провел таким образом месяц, глядя
на тот конец острова, что лежал к западу. И всякий раз, как проходил
день, море становилось мельче, пока на западной стороне не стало мало
воды и прилив ее не прекратился. Когда же месяц прошел до конца, море с
тон стороны высохло, и я обрадовался и убедился в спасении. И войдя в
оставшуюся воду, я вышел на берег материка и нашел там кучи песку, в ко-
тором ноги верблюда погрузились бы по колено, и, укрепив свою душу, я
пересек эти пески и вдруг увидел огонь, блестевший издалека и пылавшие
ярким пламенем. И к направился к огню, надеясь найти облегчение, и про-
изнес:
«Надеюсь, что, может быть, судьба повернет узду
И благо доставит мне, — изменчиво время, —
И помощь в надеждах даст и нужды свершит мои:
Ведь вечно случаются дела за делами».
Я пошел на огонь и, подойдя к нему, вдруг увидел, что это дворец, и
ворота его из желтой меди, и когда над ними засияло солнце, дворец зас-
ветился издали, и казалось, что это огонь. И я обрадовался, увидя его, и
сел напротив ворот; и не успел я усесться, как появилось десять юношей,
одетых в роскошные платья, и с ними глубокий старик, но только юноши бы-
ли кривые на правый глаз. Я подивился их виду и тому, что они одинаково
кривы, а юноши, увидя меня, пожелали мне мира и спросили меня, что со
мной и какова моя история. И я рассказал им, что мне выпало и какие
бедствия исполнились надо мной, и они изумились моему рассказу и взяли
меня и привели во дворец. Я увидел вокруг дворца десять лож, и на каждом
из них и постель и одеяло были голубые, а посреди них стояло небольшое
ложе, на котором, подобно остальным, все тоже было голубое. И когда мы
вошли, юноши поднялись на свои ложа, а старец взошел на то маленькое,
стоявшее посредине, и сказал: «О юноша, живи в этом дворце и не спраши-
вай о том, что с нами и об отсутствии у нас глаза». Потом старец поднял-
ся и подал каждому еду в особом сосуде и питье в отдельном кубке и мне
также подал, а после этого они сидели и расспрашивали меня о моем поло-
жении, о том, что со мной случилось, и я им рассказывал, пока не прошла
большая часть ночи.
И тогда юноши сказали: «О старец, не принесешь ли ты то, что нам наз-
начено? Время уже пришло». — «С любовью и охотой», — отвечал старец и,
поднявшись, вышел в кладовую во дворце и скрылся, и возвратился, неся на
голове десять блюд, каждое из которых было накрыто голубым покрывалом. И
он подал каждому из юношей блюдо, затем зажег десять свечей и поставил
на каждое блюдо по свечке, а после этого он снял покрывала, и под ними
оказался пепел, толченый уголь и сажа от котлов. И все юноши обнажили
руки и заплакали и застонали и вычернили себе лица и разорвали на себе
одежду и стали бить себя по лицу и ударять себя в грудь, говоря: «Мы си-
дели развалившись, но болтливость нам навредила!» И они продолжали это,
пока не приблизилось утро, и тогда старец поднялся и нагрел им воды, и
они вымыли себе лица и надели другие одежды, чем прежде.
И когда я увидел это, о госпожа моя, мой ум пропал, и мысли мои сму-
тились, и мое сердце обеспокоилось, и я Забыл о том, что со мной случи-
лось, и не был в состоянии молчать, а заговорил с ними и спросил их:
«Зачем это, после того как мы веселились и устали? Вы, слава великому
Аллаху, в полном уме, а такие дела творят только одержимые. Заклинаю вас
самым дорогим для вас, не расскажете ли вы мне, что с вами и почему вы
потеряли глаза и черните себе лица пеплом и сажей?» Но они обернулись и
сказали: «О юноша, пусть не обманывает тебя твоя молодость! Откажись от
твоего вопроса». После этого они поднялись, и я поднялся с ними, и ста-
рец подал кое-какой еды, и когда мы поели и блюда были убраны, они про-
сидели, разговаривая, пока не приблизилась ночь.
И тогда старец поднялся и зажег свечи и светильники, и подана была
еда и питье, и, окончив есть, мы просидели За разговорами и застольной
беседой до полуночи, и юноши сказали старцу: «Подай то, что нам назначе-
но, — пришло время спать». И старец поднялся и принес подносы с черным
песком, и они сделали то же, что сделали в первую ночь.
И я прожил у них таким образом в течение месяца, и каждую ночь они
чернили себе лица пеплом и мыли их и меняли одежду, и я дивился этому, и
мое беспокойство до того увеличилось, что я отказался от еды и питья. И
я сказал им: «О юноши, неужели вы не прекратите моей заботы и не расска-
жете, почему черните себе лица?» Но они ответили: «Сокрытие нашей тайны
правильней». И я остался в недоуменье о их делах и отказывался от питья
и пищи.
«Вы непременно должны мне рассказать о причине этого», — сказал я им,
но они ответили: «В этом будет для тебя горе, так как ты станешь подобен
нам». — «Это неизбежно должно быть, — сказал я, — а не то пустите меня,
я уеду от вас к моим родным и не стану смотреть на это. Ведь пословица
говорит: «Быть вдали от вас лучше мне и прекрасней — не видит глаз, не
печалится сердце».
Тогда они пошли и зарезали барана и ободрали его и сказали мне:
«Возьми эту шкуру с собой, залезь в нее и зашей ее на себе. К тебе при-
летит птица, которую называют Рухх, и поднимет тебя и положит на гору, а
ты порви шкуру и выйди из пес, и тогда птица тебя испугается и улетит и
оставит тебя. Пройди полдня, и увидишь перед собою дворец, диковинный
видом; войди в него, и ты достиг того, чего хочешь, ибо потому, что мы
вошли в этот дворец, мы и черним себе лица и потеряли глаз. А если мы
станем тебе рассказывать, наш сказ затянется, так как с каждым из нас
случилась странная история, из-за которой был вырван правый глаз».
Я обрадовался этому, и они сделали со мной так, как сказали, и птица
понесла меня и опустилась со мной на гору, и я вышел из шкуры и шел, по-
ка не вошел во дворец, и вдруг вижу — в нем сорок невольниц, подобных
лунам, смотрящий на которые не насытится. И, увидав меня, все они сказа-
ли: «Приют тебе и уют! Добро пожаловать, о владыка наш, мы уже целый ме-
сяц ожидаем тебя! Слава же Аллаху, который привел к нам того, кто досто-
ин нас и кого мы достойны». Потом они посадили меня на высокое седалище
и сказали: «От сего дня ты наш господин и судья над нами, а мы твои не-
вольницы и послушны тебе, приказывай нам по твоему усмотрению».
И я удивился всему этому, а девушки принесли мне еды, и я поел с ни-
ми, и они подали вино и собрались вокруг меня. И пятеро из них встали и
постлали циновку и расставили вокруг нее много цветов и плодов и закусок
и принесли к этому вино, и мы сели пить, и девушки взяли лютню и стали
петь под нее, и чаша и блюда заходили между нами. И меня охватила такая
радость, что я забыл о заботах жизни земной и воскликнул: «Вот она, нас-
тоящая жизнь!»
И я пробыл с ними, пока не пришло время сна, и они сказали мне:
«Возьми, кого выберешь из нас, чтобы спать возле тебя». И я взял одну из
них, красивую лицом, с насурьмленными глазами и черными волосами и слег-
ка раскрытыми устами и сходящимися бровями, и она была совершенна по
красоте и походила на нежную ветвь или стебель базилики и ошеломляла и
смущала ум, подобно тому, как поэт сказал о ней:
Сравнили мы с меткою ее лишь по глупости,
И свойства сравнить ее нельзя с газеленком нам.
Откуда возьмет газель прекрасная стан ее,
Откуда напиток тот медовый? Как чуден он!
И очи громадные, в любви смертоносные,
Влюбленных что в плен берут, убитых, измученных?
Люблю я любимую любовью язычества!
Не диво, что любящий ведет как дитя себя.
И я повторил ей слова сказавшего:
«На красу лишь вашу взирает око мое теперь,
И ничто другое в душе моей не проносится.
Госпожа моя, лишь о страсти к вам ныне думаю,
И влюбленным в вас и скончаюсь я, и воскресну вновь!»
И я проспал с нею ночь, лучше которой не видел, а утром они меня све-
ли в баню и вымыли меня и одели в лучшие одежды и подали нам еду и на-
питки, и мы поели и попили, и чаши ходили между нами до ночи. А потом и
выбрал одну из них, красивую чертами и с нежными боками, как сказал о
ней поэт, говоря:
На персях возлюбленной я вижу шкатулки две
С печатью из мускуса — мешаюг обнять они.
Стрелами очей своих она охраняет их,
И всех, кто враждебен им, стрелою разит она.
И я проспал с нею прекраснейшую ночь до утра, и, говоря кратко, о
госпожа моя, я провел у них в приятнейшей жизни целый год. А в начале
следующего года они сказали мне: «О, если бы мы тебя не знали! Если ты
вас послушаешь, в этом будет твое благополучие». И они принялись пла-
кать, а я удивился и спросил их: «Что случилось?» И они ответили: «Мы
дочери царей, и мы здесь живем вместе уже много лет. Мы отлучаемся на
сорок дней и проводим год за едой, питьем, наслаждениями и удовольствия-
ми, а потом снова отлучаемся. Таков наш обычай, и мы опасаемся, что,
когда нас не будет, если ослушаешься нашего приказания. Вот мы отдаем
тебе ключи от дворца: в нем сорок сокровищниц; открой тридцать девять
дверей, но берегись открыть сороковую дверь, — тогда ты расстанешься с
нами». — «Я не открою ее, если в этом разлука с вами», — ответил я.
Тогда одна из девушек подошла и обняла меня и заплакала и произнесла:
«Клянусь я, когда бы мы, расставшись, сошлись опять,
Судьбы б улыбнулось нам лицо всегда мрачное.
И если глаза мои могли б посмотреть на вас,
Судьбе извинил бы я грехи ее прошлые. —
И произнесла еще:
Когда подошла она проститься, душа ее
В союзе была в тот день со страстью и нежностью.
И горько заплакала она свежим жемчугом,
Моя же слеза коралл, а все — ожерелье ей».
И, увидев, что она плачет, я воскликнул: «Клянусь Аллахом, я ни за
что не открою дверь!» — и простился с нею, и они вышли и улетели, и я
остался сидеть во дворце один.
Когда же подошел вечер, я открыл первый покой и вошел в него и увидал
там помещение, подобное раю, и в нем был сад с зеленеющими деревьями и
спелыми плодами, и птицы в нем перекликались и воды разливались. И мое
сердце возвеселилось, и я стал ходить между деревьями и вдыхать запах
цветов и слушать пение птиц, прославлявших единого, могучего; и я увидел
яблока всех оттенков, от алеющих до желтоватых, как сказал поэт:
Это яблоко как бы двух цветов одновременно:
Цвета щек любимых и цвета тех, кого мучит страсть.
И я взглянул на айву и вдохнул ее аромат, издевающийся над запахом
мускуса и амбры, и она была такова, как сказал поэт:
В айве заключаются для мира все радости,
И выше плодов она других, как известно.
По вкусу — вино она, как мускус — по запаху,
И цветом — как золото, кругла же — как месяц.
Потом я посмотрел на абрикос, подобный отшлифованному яхонту, красота
которого восхищает взор, а после того я вышел из этого покоя и запер
дверь сокровищницы, как было. А назавтра я открыл другую сокровищницу и,
войдя в нее, увидел обширную площадь, где были большие пальмы и бежал
поток, по краям которого стлались кусты роз, жасмина, майорана, душисто-
го шиповника, нарцисса и гвоздики. И ветры веяли над этими цветами, и
благоухание их разносилось направо и налево, и меня охватило полное бла-
женство.
Потом я вышел оттуда и запер дверь сокровищницы, как было, и после
этого я открыл дверь третьей сокровищницы и увидел там большую залу,
выстланною разноцветным мрамором, драгоценными самоцветами и роскошными
камнями, и в ней были клетки из райского дерева и сандала, в которых пе-
ли птицы: соловьи, голуби, дрозды, горлицы и певчие нубийки. И мое серд-
це возвеселилось от этого, и забота моя рассеялась, и я проспал в этом
месте до утра.
А потом я открыл дверь четвертой сокровищницы и очутился в большом
помещении, где было сорок кладовых с открытыми дверьми. И я вошел туда и
увидел жемчуга, яхонты, топазы, изумруды и драгоценные камни, которых не
описать языком, и мой ум был ошеломлен, и я воскликнул: «Я думаю, что
таких вещей не найти и в казне какого-нибудь царя!» И тогда мое сердце
возрадовалось, и забота моя прекратилась, и я воскликнул: «Теперь я царь
своего века, и эти богатства, по милости Аллаха, у меня, и под моей
властью сорок девушек, у которых пет, кроме меня, никого».
И я не переставал ходить из помещения в помещение, пока не прошло
тридцать девять дней, и за это время я открыл все сокровищницы, кроме
той, куда мне запретили открывать дверь.
А мое сердце, о госпожа, было занято этой сокровищницей, которая была
последней из сорока, и сатана, на мое несчастье, судил мне ее открыть, и
у меня недостало терпения удержаться от этого (а до условного срока ос-
тавался лишь один день). И я подошел к упомянутой сокровищнице и открыл
дверь в нее и вошел и почувствовал благоухание, подобного которому ни-
когда не вдыхал. И этот запах опьянил мой ум, и я упал и пролежал в об-
мороке с час, а потом я укрепил свое сердце и вошел в сокровищницу и
увидел, что пол в ней усыпан шафраном, и нашел там золотые светильники и
цветы, распространяющие запах мускуса и амбры и пылавшие светом. И я
увидел две большие курильницы, каждая из которых была наполнена алоэ и
амброй с медом, так что помещение пропиталось их ароматом; и еще я уви-
дел, о госпожа, вороного коня, подобного мраку ночи, когда она стемнеет,
и перед ним была кормушка из белого хрусталя с очищенным кунжутом и дру-
гая, такая же, полная розовой воды с мускусом. И конь был оседлан и
взнуздан, и седло его было из червонного золота. И, увидя коня, я поди-
вился ему и сказал про себя: «За этим непременно должно быть скрыто ве-
ликое дело!»
И сатана сбил меня с пути, и я вывел коня и сел на него, но он не
тронулся с места, и я толкнул его ногой, но он не двинулся, и тогда я
взял плеть и ударил ею коня, и конь, почувствовав удар, заржал и издал
крик, подобный грохочущему грому, и, распахнув два крыла, полетел со
мной и скрылся на некоторое время от взоров в выси небес. Потом он опус-
тился со мною на крышу и сбросил меня и, хлестнув меня по лицу своим
хвостом, выбил мой правый глаз, который вытек мне на щеку.
И конь улетел от меня, а я спустился с крыши и нашел тех десять кри-
вых юношей, и они сказали мне: «Ни простора тебе, ни уюта!» И я ответил
им: «Вот и я стал таким же, как вы; я хочу, чтобы вы дали мне блюдо с
сажей и я мог бы вычернить себе лицо, и позволили бы мне сидеть с вами».
— «Клянемся Аллахом, ты не будешь сидеть у нас, — уходи отсюда!» — отве-
чали они, и когда они меня прогнали, мое положение стеснилось, и я стал
размышлять о том, что протекло над моей головой.
И я вышел от них с печальным сердцем и плачущими глазами и говорил
украдкой: «Я сидел развалившись, но болтливость мне повредила!» И я об-
рил себе бороду и усы и пустился бродить по землям Аллаха, и Аллах пред-
начертал мне благополучие, пока я не прибыл в Багдад, в сегодняшний ве-
чер.
И я нашел этих двух, стоявших в недоумении, и поздоровался с ними и
сказал: «Я чужеземец!» И они ответили: «Мы тоже чужеземцы!» И нас сош-
лось трое календеров, кривых на правый глаз. Вот, о госпожа, причина,
почему я обрил подбородок и потерял глаз».
«Пригладь свою голову и уходи!» — сказала женщина, но календер воск-
ликнул: «Не уйду, пока не услышу рассказа вот этих!» И после этого жен-
щина обратилась к халифу, Джафару и Масруру и сказала им: «Расскажите
нам вашу историю!»
И Джафар выступил вперед и повторил ей ту историю, которую рассказал
привратнице у входа, и, услышав его рассказ» женщина сказала: «Я дарю
вас друг другу».
И все вышли, и когда они оказались в переулке, халиф спросил календе-
ров: «О люди, куда вы теперь направитесь, когда заря еще не заблистала?»
— «Клянемся Аллахом, о господин наш, мы не знаем, куда пойти», — отвеча-
ли они, и халиф сказал: «Идите переночуйте у нас!» И он сказал Джафару:
«Возьми их и приведи ко мне завтра — мы запишем то, что случилось». И
Джафар последовал приказанию халифа, а халиф поднялся к себе во дворец,
но сон не брал его в эту ночь, и когда наступило утро, он сел на престол
власти и, после того как явились вельможи царства, обратился к Джафару и
сказал: «Приведи мне этих трех женщин, и сук, и календеров».
И Джафар встал и привел их пред лицо халифа, и женщины зашли за зана-
веску, и Джафар обратился к ним и сказал: «Мы простили вас за милость,
которую вы оказали нам раньше, не зная нас, но теперь я вас осведомлю.
Вы перед лицом пятого халифа из потомков аль-Аббаса [36], Харуна ар-Раши-
да, брата Мусы-аль-Хади, сына аль-Махди-Мухаммеда, сына Абу-Джафа-
ра-аль-Мансура, сына Мухаммеда, и брата Ас-Саффаха, сына Мухаммеда.
Рассказывайте же ему одну только правду!»
И когда женщины услышали, что говорил Джафар от имени повелителя пра-
воверных, старшая выступила вперед и сказала: «О повелитель правоверных,
со мной была история, которая, если бы написать ее иглами в уголках гла-
за, наверное стала бы назиданием для поучающихся и наставлением для тех,
кто принимает наставления…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семнадцатая ночь
Когда же настала семнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о
счастливый царь, что женщина, выступив перед лицом повелителя правовер-
ных, сказала: «Со мною была удивительная история, вот она:
Эти две черные суки — мои сестры, и нас было трое родных сестер по
отцу и матери, а эти две девушки: та, на которой следы ударов, и другая,
закупавшая, — от другой матери. И когда наш отец умер, все взяли свою
долю наследства, а через несколько дней скончалась моя матушка и остави-
ла нам три тысячи динаров, и каждая из дочерей взяла свое наследство —
тысячу динаров. Я была моложе их по годам. И мои сестры сделали приданое
и вышли замуж, и каждая взяла себе мужа, и они прожили некоторое время,
а затем оба мужа собрали товары, и каждый взял у своей жены тысячу дина-
ров, и они все вместе уехали и бросили меня.
Их не было пять лет, и мужья их загубили деньги и разошлись и остави-
ли жен в чужих землях, и через пять лет старшая пришла ко мне в образе
нищенки, одетая в рваное платье и грязный старый изар, и она была в гну-
снейшем состоянии. И когда она пришла ко мне, я не вспомнила ее и не уз-
нала, по потом, признав ее, я спросила: «Что означает это положение?» И
она ответила: «О сестрица, в словах нет больше пользы! Калам [37] начер-
тал то, что было суждено!» И я послала ее в баню и надела на нее одежду
и сказала: «О сестрица, ты мне вместо матери и отца! Аллах благословил
наследство, которое досталось мне с вами, и я его умножила и живу прево-
сходно. Я и вы — это одно и то же». И я оказала ей крайнюю милость, и
она прожила у меня целый год, И сердца наши были в тревоге о другой на-
шей сестре, и прошло лишь немного времени, и она явилась в состоянии еще
худшем, чем старшая сестра. И я сделала ей больше, чем первой, и им дос-
тались деньги из моих денег.
Но через некоторое время они сказали мне: «О сестрица, мы хотим за-
муж! Нет у нас терпенья сидеть без мужа». — «О, глаза мои, — ответила я,
— нет добра в Замужестве! Хорошего мужчину теперь редко найдешь, и я не
вижу добра в том, что вы говорите. Вы ведь испытали замужество». Но они
не приняли моих слов и вышли замуж без моего согласия, и я обрядила их
из моих денег и покровительствовала им.
Они уехали со своими мужьями и прожили с ними небольшое время, а по-
том их мужья взяли то, что у них было, и уехали, оставив их. И сестры
пришли ко мне улаженные, извинились и сказали: «Не взыщи с нас! Ты моло-
же нас по годам, но совершеннее по уму! Мы никогда больше не станем го-
ворить о замужестве! Возьми нас к себе в служанки, чтобы у нас был кусок
хлеба». — «Добро пожаловать, о сестрицы, у меня нет никого дороже вас»,
— ответила я и приняла их и оказала им еще большее уважение, и мы прове-
ли так целый год.
Но и мне захотелось снарядить корабль в Басру [38], и я снарядила
большой корабль и снесла туда товары и припасы и то, что нам было нужно
на корабле, и сказала: «О сестрицы, хотите ли вы жить дома, пока я съез-
жу и вернусь, или вы поедете со мной?» — «Мы отправимся с тобой, мы не
можем с тобой расстаться», — отвечали они, и я взяла их с собою. Я раз-
делила свои деньги пополам и половину взяла, а другую половину отдала на
хранение и сказала: «Может быть, с кораблем что-нибудь случится, а жизнь
еще будет продлена, и когда мы вернемся, мы найдем кое-что, что нам по-
может».
Мы путешествовали дни и ночи, и наше судно сбилось с пути, и капитан
проглядел дорогу, и корабль вошел не в то море, куда мы хотели, но мы
некоторое время по знали этого. И ветер был хорош десять дней, а после
стих. десяти дней дозорный поднялся посмотреть и воскликнул: «Радуйтесь!
— и опустился, довольный, и сказал:Я видел очертание города, и он похож
на голубку».
Мы обрадовались, и не прошло часа дневного времени, как перед нами
заблистал издали город. «Как называется город, к которому мы приближаем-
ся?» — спросили мы капитана, и он сказал: «Клянусь Аллахом, не знаю! Я
никогда его не видел и в жизни не ходил по этому морю. Но все обошлось
благополучно, и вам остается только войти в этот город. Посмотрите, как
будет с вашими товарами, и если вам случится продать — продавайте, и за-
купайте всего, что там есть, а если продать вам не придется, мы отдохнем
два дня, сделаем запасы и уедем». И мы пристали к городу, и капитан отп-
равился туда и отсутствовал некоторое время, а потом он пришел к нам и
сказал: «Поднимитесь, идите в город и подивитесь творению и созданию Ал-
лаха и взывайте о спасения от гнева его!»
И мы пошли в город, и, подойдя к городским воротам, я увидела у ворот
людей с палками в руках и, приблизившись к ним, вдруг вижу — они пораже-
ны гневом Аллаха и превратились в камень! И мы вошли в юрод и увидели,
что все, кто там есть, поражены гневом и превратились в черный камень, и
нет там ни живого человека и ни горящего огня. И мы была ошеломлены этим
и прошли по рынкам и увидели, что товары целы и что золото и серебро то-
же осталось, как было, и обрадовались и сказали: «Быть может, за этим
скрыто какоенибудь зло!»
И мы разошлись по улицам города, и каждая из нас Забывала о других,
забирая деньги и материи, я же поднялась к крепости и увидела, что она
хорошо устроена. И я вошла в царский дворец и увидела, что все сосуды
там из золота и серебра, и тут же я увидела царя, который сидел среди
своих придворных, наместников и везирей, и на нем были такие одежды, ко-
торые повергали в недоумение. И, подойдя к царю, я увидела, что он сидит
на престоле, — выложенном жемчугом и драгоценными казнями, и на нем зо-
лотое платье, где каждый камешек светит, как звездочка, а вокруг него
стоят пятьдесят невольников, одетых в разные шелка, и в руках у них об-
наженные мечи.
Посмотрев на это, я смутилась умом и прошла немного и вошла в помеще-
ние харима и увидела на стенах его занавески, вышитые золотыми полосами,
а царицу я нашла лежащей, и она была одета в одежду, покрытую свежим
жемчугом, и на голове у нее был венец, окаймленный всевозможными ка-
меньями, а на шее — бусы и ожерелья. И все бывшие на ней одежды и укра-
шения остались в своем виде, но она, от гнева Аллаха, превратилась в
черный камень.
И я нашла открытую дверь и вошла в нее, и за нею оказалось помещение,
возвышающееся на семь ступенек, и я увидела, что этот покой вымощен мра-
мором и устлан коврами, шитыми золотом. И там оказалось ложе из можже-
вельника, выложенное жемчугом и драгоценностями, с двумя изумрудами ве-
личиной с гранат, и над ним был опущен полог, унизанный жемчугом. И я
увидела свет, исходивший из-за полога, и, поднявшись, нашла жемчужину,
размером с гусиное яйцо, лежавшую на небольшой скамеечке, и она горела,
как свеча, и распространяла сияние. И на этом ложе были постланы всевоз-
можные шелка, приводившие в смятение смотрящего, я, увидев все это, я
изумилась. И при виде зажженных свеч я сказала: «Несомненно кто-нибудь
зажег эти свечи».
А потом я пошла дальше и вошла в другое помещение и принялась осмат-
ривать покои и обходить их кругом, И меня охватило такое удивление, что
я забыла самое себя и погрузилась в думы.
А когда подошла ночь, я захотела выйти, по не узнала двери и заблуди-
лась и пришла обратно к ложу с пологом И села на ложе, а потом прикры-
лась одеялом и, прочитан сначала кое-что из Корана, хотела заснуть, но
не могла, к мною овладела бессонница. И когда наступила полночь, я услы-
шала чтение Корана красивым, но слабым голосом, и обрадовалась и пошла
на голос, пока не дошла до какого-то помещения, но дверь в него я нашла
закрытой. И, открывши дверь, я посмотрела в помещение и вдруг вижу: это
молельня с михрабом, и в ней стоят горящие светильники и две свечи. И
там был постлан молитвенный коврик, и на нем сидел юноша, прекрасный ги-
дом, а перед ним лежал список священной книги, и он читал вслух. И я
изумилась, как это он спасся один из всех жителей города, и, войдя, при-
ветствовала его, а оп поднял глаза и ответил на мое приветствие.
И я сказала ему: «Прошу тебя и заклинаю тем, что ты читаешь в книге
Аллаха, не ответишь ли ты мне на мой вопрос?» А юноша смотрел на меня и
улыбался. «О рабыня Аллаха, — ответил он, — расскажи мне, почему вошла
ты в это помещение, и я расскажу тебе о том, что случилось со мною и с
жителями этого города и почему я спасся».
Я рассказала ему свою историю, и он изумился, а потом я спросила его,
что произошло с жителями этого города, и юноша отвечал: «О сестрица, дай
мне срок!»
Он закрыл рукопись и положил ее в атласный чехол и велел мне сесть с
ним рядом, и я посмотрела на него, и вижу: он подобен сияющей луне в
полнолуние и совершенен видом, с нежными боками и прекрасной внешностью,
словно вылитый из сахара, и стройный станом, как сказано о нем в таких
стихах:
Наблюдал однажды, ночной порой, звездочет и вдруг
Увидал красавца, кичливого в одеждах.
Подарил Сатурн черноту ему его локонов
И от мускуса точки родинок на ланитах.
Яркий Марс ему подарил румянец ланит его,
А Стрелец — бросал с лука век его стрелы метко.
Даровал Меркурий великую остроту ему,
А Медведица — та от взглядов злых охраняла.
И смутился тут звездочет при виде красот его,
А перед ним лобызала землю покорно.
И Аллах великий облачил его в одежду совершенства и расшил ее блеском
И красотой пушка его ланит,
Как сказал о нем поэт:
Опьяненьем век и прекрасным станом клянусь его
И стрелами глаз, оперенными его чарами.
Клянусь мягкостью я боков его и копьем очей,
Белизной чела и волос его чернотой клянусь.
И бровями теми, что сон сгоняет с очей моих,
Мною властвуя запрещением и велением.
И ланиты розой, и миртой нежной пушка его,
И улыбкой уст, и жемчужин рядом во рту его,
И изгибом шеи и дивным станом клянусь его,
Что взрастил граната плоды свои на груди его.
Клянусь бедрами, что дрожат всегда, коль он движется
Иль спокоен он, клянусь нежностью я боков его.
Шелковистой кожей и живостью я клянусь его
И красою всей, что присвоена целиком ему.
И рукой его вечно щедрою, и правдивостью
Языка его, и хорошим родом и знатностью.
Я клянусь, что мускус, дознаться коль, — аромат его,
И дыханьем амбры нам веет ветер из уст его.
Точно так же солнце светящее, при сравнении с ним,
Нам напомнить может обрезок малый ногтей его.
И я взглянула на него взглядом, породившим во мне тысячу вздохов, и
мое сердце проникнулось любовью к нему, и я сказала: «О господин мой,
расскажи мне о том, что я тебя спросила».
«Слушаю и повинуюсь, — ответил юноша. — Если, рабыня Аллаха, что этот
город — город моего отца, а он — царь, которого ты видела на престоле
превращенным в черный камень вследствие гнева Аллаха. А царица, которую
ты видела под пологом, моя мать, и все жители города были маги, покло-
нявшиеся огню, вместо могучего владыки, и они клялись огнем и светом,
мраком и жаром, и вращающимся сводом небес. А у моего отца не было ре-
бенка, и я был послан ему в конце его жизни, и он воспитывал меня, пока
я не вырос, и счастье шло впереди меня. У нас была старуха, далеко за-
шедшая в годах, мусульманка, тайно веровавшая в Аллаха и его посланника,
но внешне соглашавшаяся с моими родными. И мой отец полагался на нее,
видя ее верность и чистоту, и оказывал ей уважение и все больше почитал
ее, и он думал, что она его веры. И когда я стал Большой, мой отец пере-
дал меня этой старухе и сказал ей: «Возьми его и воспитай и обучи его
положениям нашей веры. Воспитай его как следует и ходи за ним».
И старуха взяла меня и научила вере ислама, омовению по его правилам
и молитве, и заставила меня твердить Коран и сказала мне: «Не поклоняйся
никому, кроме великого Аллаха». А когда я усвоил это до конца, она ска-
зала мне: «Дитя мое, скрывай это от твоего отца и не осведомляй его об
этом, чтобы он тебя не убил». И я скрыл это от него и оставался в таком
положении немного дней, как старуха умерла, а нечестие, преступность и
заблуждение жителей города еще увеличились.
И они пребывали в подобном состоянии, и вдруг слышат глашатая, возг-
лашающего во весь голос, подобно грохочущему грому, который слышит и
ближний и дальний: «О жители этого города, отвратитесь от поклонения ог-
ням и поклонитесь Аллаху, владыке милосердному». И жителей города охва-
тил страх, и они столпились возле моего отца, который был царем в горо-
де, и сказали ему: «Что это за устрашающий голос, который мы слышим? Мы
потрясены сильным испугом». И мой отец ответил: «Пусть этот голос не
ужасает и не пугает вас, и не отвратит вас от вашей веры», — и сердца их
склонились к словам моего отца, и они не перестали усердно поклоняться
огню и стали еще больше преступны.
Прошел год с того дня, когда они услышали голос впервые, и он явился
им во второй раз, и его услыхали, а также и в третий, в течение трех
лет, каждый год по разу, но они не перестали предаваться тому же, что и
прежде, пока их не поразило отмщение и ярость с небес, и после восхода
зари они были обращены в черные камни вместе с их вьючными животными и
скотом. И никто из жителей этого города не спасся, кроме меня, и с того
дня, как случилось это событие, я в таком положении: молюсь, пощусь и
читаю Коран. И у меня не стало терпения быть одному, никого не имея, кто
бы развлек меня».
И тогда я сказала ему (а он похитил мое сердце): «О юноша, не согла-
сишься ли ты отправиться со мной в город Багдад посмотреть на ученых за-
коноведов, чтобы увеличились твои знания и разумения и мудрость? Знай,
что служанка, стоящая пред тобою, — госпожа своего племени и повели-
тельница мужей, слуг и челяди, и у меня есть корабль, груженный товара-
ми. Судьба закинула нас в этот город, и по этой причине мы узнали об
этих делах, и нам выпало на долю встретиться».
Я до тех пор уговаривала его поехать и подлаживалась и хитрила с ним,
пока он не согласился и не соизволил на это…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемнадцатая ночь
Когда же настала восемнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о
счастливый царь, что женщина до тех пор уговаривала юношу поехать с нею,
пока он не сказал ей: «Хорошо». «И тогда, — говорила женщина, — я прове-
ла ночь у его ног, не веря самой себе от радости.
Когда же настало утро, мы поднялись и пошли в кладовые и взяли оттуда
легкое по весу и высокое по цене и спустились из крепости в город и
встретили невольников и капитана, которые разыскивали меня. И, увидав
меня, они обрадовались, и я рассказала им то, что видела, и сообщила им
историю юноши и почему этот город навлек гнев Аллаха и что случилось с
ними. И все удивились этому, и когда мои сестры, вот эти две суки, уви-
дал меня и со мною этого юношу, они позавидовали мне и пришли в гнев и
замыслили против меня козни. Потом мы сошли на корабль, радуясь, нет,
улетая от радости из-за того, что мы нажили, а я больше всего радовалась
юноше.
Мы стали ждать попутного ветра, и когда он подул, мы распустили пару-
са и поплыли. И мои сестры сидели с нами, и мы стали разговаривать, и
они сказали мне: «О сестрица, что ты будешь делать с этим прекрасным
юношей?» — а я ответила: «Я намерена взять его в мужья». Потом я оберну-
лась к юноше и, обратившись к нему, сказала: «О господин мой, я хочу
что-то тебе сказать; не перечь мне в этом. Когда мы прибудем в наш го-
род, в Багдад, я предложу себя тебе в служанки, как жену, и ты будешь
мне супругом, а я тебе супругой». И он ответил: «Слушаю и повинуюсь!» А
я обратилась к сестрам и сказала им: «Достаточно с меня этого гоноши,
ведь то, что всякий из вас нажил, принадлежи г ему». И мои сестры отве-
чали: «»Ты хорошо сделала», — но затаили на меня зло.
И мы ехали не переставая, и ветер благоприятствовал нам, пока мы не
выплыли из Моря Страха и не вступили в безопасные воды. И мы проехали
еще немкою дней и приблизились к городу Басре, и стены ее блеснули нам,
и нас настиг вечер. А когда нас охватил сон, мои сестры поднялись и взя-
ли меня с моей постели и бросили в море, и то же самое они сделали с
юношей, и он не умел хорошо плавать и утонул, и Аллах предначергал ему
быть в числе мучеников. А что до меня, то лучше бы мне было утонуть
вместе с ним, но Аллах предопределил мне быть среди спасшихся, и когда я
оказалась в море, Аллах послал мне кусок дерева, и я села на него, и
волны били меня до тех пор, пока не выбросили на берег острова.
Я шла по острову весь остаток этой ночи, а когда наступило утро, я
увидела протоптанную тропинку, шириной в ногу человека, которая вела с
острова на материк. А солнце уже взошло, и я высушила свою одежду на
солнце и поела плодов, бывших на острове, и напилась там воды и пошла по
этой дороге и шла до тех пор, пока не приблизилась к материку, и между
мною и городом оставалось два часа пути.
И вдруг я вижу: ко мне устремляется змея, толщиной с пальму, и быстро
ползет, приближаясь ко мне, и я вижу, она мечется то вправо, то влево, и
когда она подползла ко мне, язык у нее высунулся на целую пядь, и она
влачилась в пыли во всю свою длину. А за змею гнался дракон, длинный и
тонкий, с копье длиною, и она убегала от него, поворачиваясь то вправо,
то влево, но дракон уже схватил ее за хвост, и у нее полились слезы и
высунулся от быстрого бега язык. И меня охватила жалость к змее, и, взяв
камень, я бросила его в голову дракону, и он тотчас же умер, а змея рас-
пахнула крылья и, взлетев на воздух, скрылась с моих глаз.
И я сидела, изумляясь тому, и почувствовала усталость, и меня охвати-
ла дремота, и я заснула на месте и много поспала, а проснувшись, я нашла
у своих ног девушку и с нею двух сук, и она растирала мне ноги. Я запы-
лилась ее и села и сказала: «О сестрица, кто ты?» И она ответила: «Как
ты скоро меня позабыла! Я та, кому ты сделала добро и оказала милость,
убив моего врага. Я та змея, которую ты освободила от дракона. Я джин-
ния, а этот дракон — джинн; он мой враг, и я спаслась от него только
благодаря тебе. И когда ты меня спасла от него, я взлетела на воздух и
направилась к кораблю, с которого тебя выбросили твои сестры, и все, что
было на корабле, я перенесла в твой дом, а корабль потопила. Что же до
твоих сестер, то я сделала их черными собаками: я знала обо всем, что
случилось у тебя с ними, а юноша — он утонул».
Потом она понесла меня вместе с собаками и бросила нас на крышу моего
дома, и я увидела все имущество, бывшее на корабле, посреди своего дома,
и оттуда ничего не пропало. И после этого змея сказала мне: «Заклинаю
тебя надписью, вырезанной на перстне господина нашего Сулеймана (мир с
ним!), если ты не станешь ежедневно давать каждой из них триста ударов,
я приду и сделаю тебя подобной им!» И я ответила: «Слушаю и повинуюсь!»
И я не перестаю, о повелитель правоверных, бить их таким боем, но жалею
их, и они знают, что на мне нет вины за то, что я бью их, и принимают
мое оправдание.
Вот вам история и мой рассказ».
И халиф изумился этому и потом сказал второй женщине: «А ты, каковы
причины ударов у тебя на теле?» И она ответила: «О повелитель правовер-
ных, у меня был отец, и он скончался и оставил мне большие деньги, и я
прожила после него недолго и вышла замуж За самого счастливого человека
своего времени. И я пробыла с ним год, и он умер, и я унаследовала от
него восемьдесят тысяч динаров золотом — мою долю по устаповлению зако-
на, — и всех превзошла богатством, и слух обо мне распространился. И я
сделала себе десять платьев, каждое платье в тысячу динаров. И когда я
сидела в один из дней, вдруг входит ко мне старуха с отвислыми щеками,
редкими бровями, выпученными глазами, сломанными зубами, угреватым ли-
цом, гнойными веками, пыльной головой, седеющими волосами, шелудивым те-
лом, качающимся выцветшими красками, и из носу у нее текло, и она была
подобна тому, что сказал про нее, сказавший:
Старуха злая! Ей не простится юность,
И милости в день кончины она не встретит.
Ловка она так, что тысячу сможет мулов,
Когда бегут, на нитке привесть тончайшей.
И, войдя ко мне, старуха приветствовала меня и поцеловала передо мной
землю, и сказала: «У меня дочь сирота, и сегодня вечером я устраиваю ее
свадьбу, и смотрины, а мы чужеземцы в этом городе и никого не знаем из
его жителей, и наши сердца разбиты. Приобрети же воздаяние и награду от
Аллаха, приди на ее смотрины, чтобы госпожи нашего города, когда услы-
шат, что ты пришла, тоже пришли. Ты этим залечишь ее сердце, так как ее
сердце разбито, и у нее нет никого, кроме великого Аллаха». И она запла-
кала и поцеловала мне ноги и стала говорить такие стихи:
«Приходом своим почтили вы нас.
И это признать должны мы теперь.
Но скроетесь вы — и нам не найти
Преемников вам: замены вам нет».
И меня взяло сострадание и жалость, и я ответила: «Слушаю и повину-
юсь!» — и сказала ей: «Я сделаю коечто для твоей дочери с соизволения
великого Аллаха и открою ее жениху не иначе, как в моих платьях, украше-
ниях и драгоценностях». И старуха обрадовалась и склонилась к моим но-
гам, лобызая их, и воскликнула: «Да воздаст тебе Аллах благом и да зале-
чит твое сердце, как ты залечила мое! Но не беспокой себя этой услугой
сейчас, о госпожа моя! Соберись к ужину, а я приду и возьму тебя». И она
поцеловала мне руки и ушла, а я приготовилась и нарядилась, и вдруг ста-
руха идет и говорит: «О госпожа моя, городские госпожи уже явились, и я
рассказала им, что ты придешь, и они обрадовались и ждут тебя и стерегут
твой приход». И я поднялась и завернулась в изар и взяла с собою моих
девушек и отправилась, и мы пришли в переулок, подметенный и обрызган-
ный, где веял чистый ветерок. Мы подошли к высоким сводчатым воротам с
мраморным куполом, крепко построенным на воротах дворца, который встал
из земли и зацепился за облака, а на двери были написаны такие стихи:
Я жилище, что строилось для веселья,
Суждено мне весь век служить наслажденью,
Водоем посреди меня полноводный,
Его воды прогонят все огорченья.
Расцветают вокруг меня анемоны,
Розы, мирты, нарцисса цвет и ромашки.
И когда мы подошли к двери, старуха постучала, и нам открыли, и мы
вошли и оказались в проходе, устланном коврами, где висели зажженные
светильники и стояли рядом свечи, и там были драгоценные камни и самоц-
веты. И мы прошли по проходу и вышли в помещение, которому не найти рав-
ного, и оно было устлано шелковыми подстилками, и увешано зажженными
светильниками, и там было два ряда свечей. А на возвышении стояло ложе
из можжевельника, выложенное жемчугом и драгоценными камнями, а на ложе
был атласный полог с застежками, и не успели мы опомниться, как из поло-
га вышла молодая женщина, и я взглянула на нее, о повелитель правовер-
ных, и вижу — она совершеннее луны в полнолуние, и лоб ее блестит, как
сияющее утро, подобно тому, как поэт сказал о ней:
Достойна ты кесарских дворцов и похожа
На скромниц, что во дворце Хосроев живет.
Румяных ланит своих являешь ты знаменья,
О, прелесть тех дивных щек, как кровь змеи алых!
О гибкая, сонная, с глазами столь томными!
Красою и прелестью ты всей обладаешь!
И кажется, прядь волос твоих на челе твоем —
Ночь горя, сошедшая на день наслажденья.
И женщина спустилась с ложа и сказала мне: «Добро пожаловать, приют и
простор дорогой и почтенной сестре, тысячу раз добро пожаловать! — и
произнесла такие стихи:
Коль ведать бы мог наш дом, кто ныне вошел в него,
Он рад бы и счастлив был и ног лобызать бы след.
Сказал бы язык его тогда и воскликнул бы:
«Приют и уют всем тем, кто щедр был и милостив».
Потом она села и сказала мне: «О сестрица, у меня есть брат, и он
увидал тебя на какой-то свадьбе или на празднике (а он юноша красивее
меня), и его сердце полюбило тебя сильной любовью, так как ты обладаешь
наиполнейшей долей совершенств и достоинств, и он прослышал, что ты гос-
пожа твоего рода, а он также глава своего рода, и ему захотелось свить
твою веревку со своею. Он пошел на эту хитрость, чтобы я встретилась с
тобою, и он желает взять тебя в жены по обычаю, установленному Аллахом и
его посланником, а в дозволенном нет срама». И, услышав ее слова, я уви-
дела, что попалась в этом доме, и ответила женщине: «Слушаю и повину-
юсь!»
Тогда она обрадовалась и захлопала в ладоши, и открылась дверь, и во-
шел юноша, прекрасный молодостью, в чистых одеждах, стройный станом,
красивый, блистающий и совершенный, нежный и изящный, с бровью, как лик
стрелка, и глазами, похищающими сердца дозволенными чарами, как сказал о
нем поэт:
Своим ликом как лик луны он сияет,
Следы счастья блестят на нем, словно жемчуг.
А также достойны Аллаха слова сказавшего:
Явился он, о прекрасный, хвала творцу!
Преславен тот, кем он создан столь стройным был!
Все прелести он присвоил один себе
И всех людей красотою ума лишил,
Начертано красотою вдоль щек его:
Свидетель я — нет красавца, опричь его!
И когда я на него посмотрела, мое сердце склонилось к нему, и я полю-
била его, и он сел около меня, и мы немного поговорили, а потом женщина
захлопала второй раз, и вдруг открылся чуланчик и из него вышел судья и
четыре свидетеля, и они поздоровались и сели, и я написала мою брачную
запись с юношей, и они ушли. И тогда юноша обратился ко мне и сказал:
«Благословенный вечер!» — а потом он добавил: «О госпожа моя, я поставлю
тебе условие». — «О господин мой, а что это за условие?» — спросила я. И
он поднялся и принес мне список Корана и сказал: «Поклянись, что ты ни
на кого не взглянешь, кроме меня, и не будешь ни к кому иметь склоннос-
ти!» И я поклялась в этом и юноша очень обрадовался и обнял меня, и лю-
бовь к нему целиком охватила мое сердце. И нам подали накрытую скатерть,
и мы ели и пили, пока не насытились, и пришла ночь, и юноша взял меня и
лег со мною на постель, и мы провели ночь до утра в поцелуях и объятиях.
Мы прожили гак в радости и наслаждении месяц, а через месяц я попро-
силась у него пойти на рынок и купить кое-что из тканей, и он разрешил
мне пойти, и я завернулась в изар и взяла с собою ту старуху и девушку и
пошла на рынок. И я села возле лавки молодого купце, которого знала ста-
руха, и она сказала мне: «Это молодой мальчик; у него умер отец и оста-
вил ему много денег, и у него есть разные товары, и что ты ни спросишь,
все у него найдешь. Ни у кого на рынке нет тканей лучше, чем у него».
Потом она сказала ему: «Подай самые дорогие ткани, какие у тебя есть для
этой госпожи», — и он ответил: «Слушаю и повинуюсь!» И старуха принялась
его расхваливать, а я сказала: «Нам нет нужды в похвалах ему: мы хотим
взять у него то, что нам нужно, и возвратиться в наше жилище. Подай нам
то, что мы требовали, а мы выложим ему деньги». Но купец отказался что-
либо взять и сказал: «Это вам сегодня принадлежит, как моим гостям». —
«Если он не возьмет денег, отдай ему его материи», — сказала старуха, но
купец воскликнул: «Клянусь Аллахом, я ничего не возьму от тебя! Все это
мой подарок за один поцелуй. Он для меня лучше всего, что в моей лавке».
И старуха промолвила: «Что тебе пользы от поцелуя? — а потом сказала: Ты
слышала, дочь моя, что сказал юноша? С тобой ничего не случится, если он
получит от тебя поцелуй, а ты заберешь то, что искала». — «Не Знаешь
разве ты, что я дала клятву?» — ответила я, но старуха сказала: «Дай ему
тебя поцеловать, а сама молчи; ты не будешь ни в чем виновата и возьмешь
эти деньги».
Она до тех пор расписывала мне это дело, пока я не согласилась. А по-
том я закрыла глаза и прикрылась от людей концом изара, а юноша приложил
под изаром рот к моей щеке и, целуя меня, сильно меня укусил, так что
вырвал у меня на щеке кусок мяса, и я лишилась чувств. И старуха положи-
ла меня к себе на колени, и, когда я пришла в себя, я увидела, что лавка
заперта, а старуха проявляет печаль и говорит: «Аллах пусть отвратит
худшее!» Потом она сказала мне: «Пойдем домой, укрепи свою душу, чтоб не
быть опозоренной, а когда придешь домой, ложись и притворись, что забо-
лела, и накинь на себя покрывало, а я принесу тебе лекарство, и ты выле-
чишь этот укус и скоро выздоровеешь».
Через некоторое время я поднялась, будучи в крайнем раздумье, и меня
охватил сильнейший страх, и я пошла и мало-помалу дошла до своего дома и
прикинулась больной.
И когда наступила ночь, вдруг входит мой муж и говорит: «Что с тобой
случилось в эту прогулку, о госпожа моя?» — «Я нездорова, у меня болит
голова», — сказала я, и он посмотрел на меня и зажег свечу и приблизился
ко мне и спросил: «Что это за рана у тебя на щеке, да еще на мягком мес-
те?» И я отвечала: «Когда я отпросилась и пошла сегодня купить тканей,
меня прижал верблюд вязанкой дров, и она разорвала мне покрывало и, как
видишь, поранило мне щеку; ведь дороги в этом городе узкие». — «Завтра я
пойду к правителю и скажу, чтобы он повесил всех дровосеков в городе!»-
воскликнул мой муж. А я сказала: «Ради Аллаха, не бери на себя греха за
когонибудь! Я ехала на осле, он споткнулся, и я упала на Землю и налете-
ла на кусок дерева и ободрала щеку и поранила себя». — «Завтра я увижу
Джафара Бармакида и расскажу ему эту историю, и он убьет всех ослятников
в этом городе», — воскликнул мой муж. А я сказала: «Ты хочешь всех погу-
бить из-за меня, но то, что со мной случилось, было суждено и предопре-
делено Аллахом». — «Это неизбежно должно быть!» — вскричал он, и был
настойчив и поднялся на ноги, и я рассердилась и грубо заговорила с ним.
Тогда, о повелитель правоверных, он все понял и сказал: «Ты нарушила
клятву!» И он издал громкий крик, и дверь распахнулась, и вошли семь
черных рабов, и мой муж приказал им, и они стащили меня с постели и бро-
сили посреди дома. И одному рабу муж велел взять меня за плечи и сесть в
головах, и другому сесть мне на колени и схватить меня за ноги, а третий
подошел с мечом в руках и сказал ему: «О господин мой, я ударю ее мечом
и разрежу пополам, и каждый возьмет по куску и бросит в реку Тигр, чтобы
ее съели рыбы. Таково воздаяние тем, кто неверен клятвам любви!» И гнев
моего мужа еще усилился, и он произнес такие стихи:
«Коль буду делить любовь любимого с кем-нибудь,
Я душу любви лишу, хотя я погиб в тоске.
И ей, о другая, скажу: «Умри благородною!
Нет блага в любви, когда ты делишь с другим ее».
Потом он сказал рабу: «Ударь ее, о Сад», — и когда раб услышал это,
он сел на меня и сказал: «О госпожа, произнеси исповедание веры и скажи
нам, какие есть у тебя желания; сейчас конец твоей жизни». И я сказала
ему: «О добрый раб, дай мне ненадолго сроку, чтобы завещать тебе», — и
подняла голову и посмотрела, в каком я состоянии и в каком унижении пос-
ле величия, и мои слезы побежали, и я горько заплакала, и мой муж посмо-
трел на меня взором гнева и произнес:
«Гой скажи, что пресыщена и жестока,
Кто избрала других в любви, нам в замену:
«Ты наскучила раньше нам, чем тебе мы,
И довольно того уж с нас, что случилось».
И услышав это, о повелитель правоверных, я заплакала и посмотрела на
него и произнесла такие стихи:
«Решили расстаться вы с любовью моей, и вот
Сидите спокойно вы, глаза мои сна лишив.
Связали вы дружбою мой глаз и бессонницу,
Без вас не утешится душа и не скрыть мне слез.
Ведь вы обещали мне, что верными будете,
Но, лишь овладев душой моей, обманули вы.
Ребенком влюбилась я, не зная любви еще,
Так дайте же жить вы мне — теперь научилась я.
Аллахом прошу, когда умру я, на гробовой
Доске напишите вы: «Здесь тело влюбленной».
Быть может, тоскующий, познавший любви печаль,
Пройде г близ могилы той и жалость почувствует».
И, окончив говорить, я заплакала, а мой муж, услышав это и видя, что
я плачу, еще больше разгневался и произнес:
«Любимого бросил я не от пресыщения —
Напротив, свершил он грех, приведший к разлуке пас.
В любви пожелал придать он мне сотоварища.
А вера души моей не знает товарищей».
Когда же он окончил эти стихи, я стала плакать и умолять его и сказа-
ла про себя: «Обману его словами: может быть, он избавит меня от смерти,
хотя бы даже взял все, что я имею». И я пожаловалась ему на то, что чув-
ствую, и произнесла такие стихи:
«Когда б справедлив ты был, клянусь, не убил бы ты
Меня, по разлуки суд всегда ведь пристрастен.
Заставил меня нести ты бремя любви, но я
Слаба и бессильна так, что платье ношу едва.
И я не тому дивлюсь, что гибну, — дивлюсь тому,
Как тело мое узнать возможно, когда вас нет».
И окончив эти стихи, я заплакала, а мой муж посмотрел на меня, и стал
кричать и ругать меня, и произнес такие стихи:
«От нас отвлеклись совсем, сдружившись с другими, вы
И явно нас бросили — не так поступили мы.
Но вот мы оставим вас, как вы нас оставили,
И будем терпеть без вас, терпели как вы без нас.
Займемся другими мы, раз вы занялись другим,
Но связи разрыв мы вам припишем, никак не нам».
И, окончив свои стихи, он закричал на раба и сказал ему: «Разруби ее
пополам и избавь нас от нее: нам нет в ней никакого проку». И пока мы
спорили стихами, о повелитель правоверных (а я была убеждена, что умру,
и отчаялась остаться в живых и вручила свое дело Аллаху великому), вдруг
вошла та старуха и бросилась в ноги юноше и поцеловала их и заплакала и
сказала: «О дитя мое, ради того, что я тебя воспитала и ходила за тобой,
прости эту женщину! Она не совершила проступка, который требовал бы все-
го этою! А ты — человек молодой, я боюсь за тебя, если ты совершишь про-
тив нее грех; ведь сказано: всякий убийца будет убит. И что такое эта
грязная женщина? Оставь ее и выкинь из ума и сердца». И она заплакала и
до тех пор приставала к нему, пока он не согласился и не сказал: «Я про-
щаю ее, но я непременно должен оставить след, который был бы виден па
ней всю остальную ее жизнь».
Он приказал рабам, и они потащили меня и положили в растяжку, предва-
рительно сняв с меня одежды, и сели на меня, а потом юноша поднялся и
принес ветку айвы я стал наносить мне ею удары по телу, и до тех пар бил
меня по спине и бокам, пока я не лишилась сознания от сильных ударов и
не отчаялась остаться живой. Он велел рабам, когда наступила ночь, унес-
ти меня и взять с собою старуху, которая проведет их к моему дому, и
бросить меня в тот дом, где я жила раньше. И рабы сделали так, как при-
казал им их господин, и кинули меня в моем доме и ушли, а я пробыла без
сознания, пока не засияло утро.
И стала я осторожно лечить себя мазями и лекарствами и вылечила свое
тело, но ребра у меня остались точно побитые плетью, как ты видишь. И я
пролежала больная и брошенная на постель, леча себя в продолжение четы-
рех месяцев, пока не очнулась и не поправилась. Я пошла к тому дому, где
со мной все это случилось, и оказалось, что он развалился, а переулок я
нашла разрушенным от начала до конца, и дом стал куче мусора, и я не
знала, что случилось. И я пришла к моей сестре, вот этой, что от моего
отца, и нашла у нее этих двух черных собак, и я приветствовала ее и
рассказала, что со мной произошло, и все, что случилось, и она сказала
мне: «О сестрица, кто же спасся от превратностей судьбы? Слава Аллаху,
что дело окончилось спасением». И она произнесла:
«Всегда такова судьба — так будь терпеливым к ней,
Когда пострадаешь ты в деньгах иль в делах любви».
Потом она рассказала мне о себе и о том, что у нее случилось с двумя
ее сестрами и чем это для нее кончилось, и я стала жить с нею. А затем к
нам присоединилась эта женщина, закупщица, и она каждый день выходит и
покупает нам те припасы, которые нам нужны на день и на вечер, и мы про-
были в таком положении до той самой ночи, что миновала. И наша сестра
вышла, по обычаю, кое-что нам купить, и с нами случилось то, что случи-
лось благодаря приходу носильщика и этих трех календеров. Мы поговорили
с ними и ввели их к нам и оказали им уважение, и когда прошла лишь не-
большая часть ночи, мы встретили трех почтенных купцов из Мосула, и они
рассказали нам свою историю, и мы поговорили с ними и поставили им усло-
вие, а они нас ослушались. Но мы хороню отнеслись к ним и расспросили
их, что с ними случилось, и они рассказали нам свою историю, и мы их
простили, и они ушли от нас. А сегодня мы не успели опомниться, как уже
оказались перед тобой. Вот наша история».
И халиф удивился этому рассказу и велел его записать и хранить его в
сокровищнице…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала девятнадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о
счастливый царь, что халиф приказал записать рту историю в канцеляриях и
хранить ее в казне государства, а потом он сказал первой женщине: «Есть
ли у тебя сведения об ифритке, которая заколдовала твоих сестер?» — «О
повелитель правоверных, — отвечала женщина, — она дала мне несколько
своих волос и сказала: «Когда ты захочешь, чтобы я явилась, сожги из
этих волос один волосок, и я быстро явлюсь к тебе, даже если бы я была
за горой Каф». — «Принеси мне волосы», — сказал халиф.
И женщина принесла их, и халиф сжег волосок, и все услышали гуденье и
треск, и вдруг появилась та джинния, а она была мусульманка. И она ска-
зала: «Мир тебе, о преемник Аллаха!» И халиф отвечал: «И с вами мир и
милость Аллаха и благословение его?» А джинния сказала: «Знай, что эта
женщина оказала мне милость, и я не могу ей воздать за нее. Она спасла
меня от смерти и убила моего врага, а я увидала, что с ней сделали ее
сестры, и сочла нужным отомстить им и заколдовала их в собак, после того
как я хотела убить их, но побоялась, что эго будет ей тяжело. А теперь,
если тебе хочется освободить их, о повелитель правоверных, я их освобо-
жу, в уважение тебе и ей, — я ведь принадлежу к мусульманам». — «Освобо-
ди же их, — сказал халиф, — а потом мы примемся за дело этой избитой
женщины и расследуем ее историю, и если мне станет ясно, что она сказала
правду, я отомщу за нее тому, кто ее обидел». И ифритка сказала: «О по-
вели гель правоверных, вот я освобожу их и укажу тебе, кто совершил это
и обидел ее и взял ее деньги. Это самый близкий тебе человек».
Потом ифритка взяла чашку воды и произнесла над ней заклинания и про-
говорила слова, которых нельзя понять, а затем брызнула в морду собакам
и сказала: «Вернитесь в ваш первоначальный человеческий образ» — и они
снова приняли тот образ, который имели. И после этого ифритка сказала:
«О повелитель правоверных, тот, кто побил эту женщину, — твой сын
аль-Амин, брат аль-Мамуна[39]. Он услыхал об ее красоте и прелести, и,
расставив ей ловушку, взял ее в жены дозволенным образом. На нем нет ви-
ны, что он ее побил; он поставил ей условие и взял с нее великие клятвы,
что она ничего не сделает, и он думал, что она нарушила клятву, и хотел
ее умертвить, но убоялся великого Аллаха и избил ее этими ударами и вер-
нул ее на ее место. И такова история второй девушки, а Аллах лучше зна-
ет».
И, услышав слова ифритки и узнав о причине избиения женщины, халиф
пришел в полное удивление и воскликнул: «Да будет прославлен Аллах высо-
кий, великий, который ниспослал мне это и освободил этих двух девушек от
колдовства и мучения и даровал мне историю этой женщины! Клянусь Алла-
хом, я совершу дело, которое будет после меня записано!»
Он позвал к себе своего сына аль-Амина и спросил его об истории вто-
рой женщины, и аль-Амин рассказал ему все. А после этого халиф призвал
судей и свидетелей и велел привести трех календеров и первую женщину и
со двух сестер, тех, что были заколдованы, и выдал всех трех замуж за
трех календеров, которые рассказывали, что они сыновья царей, и сделал
их своими придворными, и дал им все, в чем они нуждались, и назначил им
жалованье и поселил их в Багдадском дворце. А побитую женщину он вернул
своему сыну аль-Амину, и возобновил его брачную запись с нею, и дал ей
много денег, приказав отстроить тот дом еще лучше, чем он был. И халиф
женился на закупщице и проспал с нею ночь, а наутро отвел ей помещение и
невольниц, чтобы прислуживать ей, и назначил ей помесячные выдачи и пре-
доставил ей жилище среди своих наложниц. Народ дивился великодушию хали-
фа, кротости его души и его мудрости, и после того халиф приказал запи-
сать все их истории».
И Дуньязада сказала своей сестре Шахразаде: «О сестрица, клянусь Ал-
лахом, это хорошая и красивая сказка, равной которой никогда не было
слыхано, но расскажи мне другую историю, чтобы мы могли провести остаток
этой бессонной ночи». — «С любовью и охотой, если позволит мне царь!» —
ответила Шахразада, и царь воскликнул: «Рассказывай свою историю и пото-
рапливайся!»