И Шахразада сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что был в
древние времена и минувшие века и столетия в одном китайском городе
портной, широкий на руку и любивший веселье и развлечения. Он выходил
иногда вместе со своей женой на гулянье; и вот однажды они вышли в нача-
ле дня и, возвращаясь на исходе его, к вечеру, в свое жилище, увидели на
дороге горбуна, вид которого мог рассмешить огорченного и разогнать за-
боту опечаленного. Портной и его жена подошли посмотреть на него и затем
пригласили его пойти с ними в их дом и разделить в этот вечер их трапе-
зу; и горбун согласился и пошел к ни ч.
И портной вышел на рынок (а подошла уже ночь) и купил жареной рыбы,
хлеба, лимон и творогу, чтобы полакомиться, и, придя, положил рыбу перед
горбуном. И они стали есть, и жена портного взяла большой кусок рыбы и
положила его в рот горбуну, и закрыла ему рот рукой, и сказала: «Клянусь
Аллахом, ты съешь этот кусок Зараз, одним духом, и я не дам тебе времени
прожевать!»
И горбун проглотил кусок, и в куске была крепкая кость, которая заст-
ряла у него в горле, — и так как срок его жизни кончился, он умер…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двадцать пятая ночь
Когда же настала двадцать пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о
счастливый царь, что жена портного положила горбуну в рот кусок рыбы, и
так как его срок окончился, он тотчас же умер.
И портной воскликнул: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха! Бедняга!
Смерть пришла к нему именно так, через наши руки!» А жена его сказала:
«Что значит это промедление? Разве не слышал ты слов сказавшего:
Зачем утешать себя я стану немыслимым,
Теперь уж не встречу я друзей, чтоб беду снести.
И как на огне сидеть, еще не пожухнувшем!
Клянусь, на огнях сидеть — пропащее дело!»
«А что же мне делать?» — спросил ее муж; и она сказала: «Встань,
возьми его на руки и накрой шелковым платком, и я пойду впереди, а ты
сзади, сейчас же, вечером, и ты говори: «Это мой ребенок, а вот это —
его мать; мы идем к лекарю, чтобы он посмотрел его». Услышав эти слова,
портной встал и понес горбуна на руках, и жена его говорила: «Дитятко,
спаси тебя Аллах! Что у тебя болит и в каком месте тебя поразила оспа?»
И всякий, кто видел их, говорил: «С ними больной ребенок». И они все шли
и спрашивали, где дом лекаря, и им указали дом врача-еврея; и они посту-
чали в ворота, и к ним спустилась черная невольница и открыла ворота и
посмотрела — и вдруг видит: у ворот человек, который несет ребенка, и с
ним женщина. «В чем дело?» — спросила невольница; и жена портного сказа-
ла: «С нами маленький, и мы хотим, чтобы врач его посмотрел. Возьми эту
четверть динара и отдай ее твоему господину — пусть он сойдет вниз и
посмотрит моего ребенка: на него напала болезнь». И невольница пошла на-
верх, а жена портного вошла за порог и сказала мужу: «Оставь горбуна
здесь, и будем спасать наши души».
И портной поставил горбуна, прислонив его к стене, и вышел вместе со
своей женой, а невольница вошла к еврею и сказала: «У ворот человек с
каким-то больным, и с ним женщина. Они мне дали для тебя четверть дина-
ра, чтобы ты спустился, посмотрел его и прописал ему что-нибудь подходя-
щее». И евреи, увидав четверть динара, обрадовался и поспешно встал и
сошел вниз в темноте, — и едва ступил ногой на землю, как наткнулся на
горбуна, который был мертв. И он воскликнул: «О великий! О Моисей и де-
сять заповедей! О Ааросни Иисус, сын Ну на! Я, кажется, наткнулся на
этого больного, и он упал вниз и умер. Как же я вынесу из дома убитого?»
И он понес горбуна и вошел с ним в дом и сообщил об этом своей жене; а
она сказала: «Чего же ты сидишь? Если ты просидишь здесь до того, как
взойдет день, пропали наши души, и моя и твоя. Поднимемся с ним на крышу
и кинем его в дом нашего соседа-мусульманина». А соседом еврея был надс-
мотрщик, начальник кухни султана, и он часто приносил домой сало, и его
съедали кошки и мыши, а если попадался хороший курдюк, собаки спускались
с крыш и утаскивали его, и они очень вредили надсмотрщику, портя все,
что он приносил.
И вот еврей и его жена поднялись на крышу, неся горбатого, и опустили
его на землю. Они оставили его, прислонив вплотную к стене, и, спустив
его, ушли; и не успели они опустить горбуна, как надсмотрщик подошел к
дому и отпер его и вошел с зажженной свечкой. Войдя в дом, он увидел че-
ловека, стоящего в углу, под вытяжной трубой, и сказал: «Ох, хорошо,
клянусь Аллахом! Тот, кто крадет мои запасы, — оказывается, человек!» И,
обернувшись к нему, надсмотрщик воскликнул: «Это мясо и сало таскаешь
ты, а я думал, что это дело кошек и собак! Я перебил всех кошек и собак
на улице и взял на себя из-за них грех, а ты, оказывается, спускаешься с
крыши». И, схватив большой молоток, он взмахнул им и подошел к горбуну и
ударил его в грудь — и увидал, что горбун умер. И надсмотрщик опечалился
и воскликнул: «Нет, мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, велико-
го!» Он испугался за себя и сказал: «Прокляни Аллах сало и курдюки! И
как это гибель этого человека совершилась от моей руки». А потом он
взглянул на него — и видит: это горбатый. «Мало того, что ты горбун, ты
стал еще вором и крадешь мясо и сало! — воскликнул надсмотрщик. — О пок-
ровитель, накрой меня своим благим покровом!» И он поднял горбуна на
плечи и вышел с ним из дому на исходе ночи и нес его до начала рынка, а
там он поставил его возле лавки у проулка и бросил его и ушел.
И вдруг появился христианин, маклер султана. Он был пьян и вышел, от-
правляясь в баню, так как хмель подсказал ему, что утреня близко; и он
шел покачиваясь, пока не приблизился к горбуну. Он присел напротив него
помочиться и вдруг бросил взгляд — и видит: кто-то стоит. А у христиани-
на в начале этого вечера утащили тюрбан, и, увидя стоящего горбуна, он
подумал, что тот хочет стянуть его тюрбан, и сжал кулак и ударил его по
шее. И горбун упал на землю, и христианин кликнул сторожа рынка и от
сильного опьянения бросился на горбуна и стал бить его кулаком и душить.
И сторож пришел и увидал, что христианин стоит коленями на мусульманине
и колотит его, и спросил: «Что такое с ним?» — «Он хотел утащить мой тю-
рбан», — отвечал христианин. «Встань, оставь его», — сказал сторож; и
христианин поднялся, а сторож подошел к горбуну и увидал, что он мерт-
вый, и воскликнул: «Клянусь Аллахом, хорошо! Христианин убивает му-
сульманина!» Затем сторож схватил христианина и, связав ему руки, привел
его в дочевали, а христианин говорил про себя: «О мессия, о дева, как
это я убил его, и как быстро он умер, от одного удара!» — И хмель исчез,
и пришло раздумье.
И маклер-христианин и горбун провели ночь, до утра, в доме вали, а
утром вали пришел и велел повесить убийцу и приказал палачу кричать об
этом. И для христианина сделали виселицу и поставили его под нею, и па-
лач подошел и накинул на шею христианина веревку и хотел повесть его,
как вдруг надсмотрщик прошел сквозь толпу и увидал христианина, которого
собирались вешать, и он растолкал народ и крикнул палачу: «Не надо, это
я убил его».
«За что же ты его убил?» — спросил надсмотрщика вали. И тот ответил:
«Вчера вечером я пришел домой и увидел, что он спустился по трубе и ук-
рал мои припасы, и тогда я ударил его молотком в грудь, и он умер, и я
снес его на рынок и поставил его в таком-то месте у такого-то проулка…
— И он воскликнул: Недостаточно мне убить мусульманина, чтобы я еще убил
христианина! Не вешай никого, кроме меня!» И вали, услышав эти слова
надсмотрщика, отпустил маклера-христианина и сказал палачу: «Повесь это-
го, согласно его признанию».
И палач снял веревку с шеи христианина и накинул ее на шею надсмотр-
щика: он поставил его под виселицей и хотел повесить, но вдруг врач-ев-
рей прошел сквозь толпу и закричал людям и палачу: «Не надо! Это я один
убил его вчера вечером. Я был дома, и вдруг в ворота постучали мужчина и
женщина, и с ними был этот горбун, больной. Они дали моей невольнице
четверть динара, и она сообщила мне об этом и отдала мне деньги, а муж-
чина и женщина внесли горбуна в дом и положили его на лестницу и ушли. И
я спустился, чтобы посмотреть, и наткнулся на него в темноте, и он упал
с верху лестницы и тотчас же умер. И мы с женой взяли его и поднялись на
крышу (а дом этого надсмотрщика — рядом с моим домом) и спустили его,
мертвого, в вытяжную трубу в доме надсмотрщика; и когда надсмотрщик при-
шел, он увидел горбуна в своем доме и предположил, что это вор, и ударил
его молотком, и горбун упал на землю, и надсмотрщик подумал, что убил
его. Мало мне разве убить мусульманина неумышленно, чтобы я взял на свою
ответственность жизнь другого мусульманина умышленно!»
Услышав слова еврея, вали сказал палачу: «Отпусти — надсмотрщика и
повесь еврея». И палач взял еврея и положил веревку ему на шею, но вдруг
портной прошел сквозь толпу и крикнул: «Не надо! Его убил не кто иной,
как я! Я днем гулял и пришел к вечеру и увидал этого пьяного горбуна, у
которого был бубен, и он пел под него. Я пригласил его и привел к себе
домой, и купил рыбы, и мы сели есть; и моя жена взяла кусок рыбы, поло-
жила его горбуну в рот и всунула ему в горло, но кость стала ему поперек
горла, и он тотчас же умер. И мы с женой взяли его и принесли к дому ев-
рея, и девушка спустилась и открыла нам ворота, и я сказал ей: «Скажи
твоему господину: у ворот мужчина и женщина, и с ними больной, — поди
посмотри его». И я дал ей четверть динара, и она пошла к своему господи-
ну, а я внес горбуна на верх лестницы, поставил его и ушел вместе с же-
ной; а еврей спустился и наткнулся на горбуна — и решил, что он убил
его». И портной спросил еврея: «Правда?» И тот сказал:
«Да!» И тогда портной обратился к вали и сказал: «Отпусти еврея и по-
весь меня». И вали, услышав его слова, изумился происшествию с этим гор-
батым и воскликнул:
«Поистине, такое дело записывают в книгах! — А потом он сказал пала-
чу: Отпусти еврея и повесь портного, по его признанию». И палач подвел
его и сказал: «Мы устали — одного подводим, другого отводим, а никого не
вешают», — и накинул веревку на шею портного.
Вот что было с этими. Что же касается горбуна, то он, говорят, был
шутом султана, и тот не мог расстаться с ним: и когда горбун напился и
пропадал эту ночь и следующий день до полудня, султан спросил о нем у
кого-то из присутствующих, — и ему сказали: «О владыка, мы принесли к
вали мертвого, и вали приказал повесить его убийцу; и когда он собирался
его вешать, явился второй убийца и третий, и все говорили: «Я один убил
его», и каждый рассказывал вали о причине убийства. И султан, услыша эти
слова, кликнул привратника и сказал ему: «Сходи к вали и приведи их всех
ко мне».
И привратник пошел и увидел, что палач собирается вешать портного, и
крикнул ему: «Не надо!» Он сообщил вали, что сказал царь, и взял его с
собою, а также и горбуна, которого несли, и портного, и еврея, и христи-
анина, и надсмотрщика, — и всех их привели к царю. И вали, представ пе-
ред лицом султана, поцеловал землю и рассказал ему, что случилось со
всеми, — а в повторении пользы нет. И когда царь услышал рассказ, он
удивился, его взяло восхищение, и он велел записать это золотыми черни-
лами, и он спросил присутствующих: «Слышали ли вы что-нибудь более уди-
вительное, чем история этого горбуна?» И тогда выступил вперед христиа-
нин и сказал: «О царь, наметь время, — если позволишь, я тебе расскажу о
чемто, что случилось со мною, и это удивительнее и диковиннее, чем исто-
рия горбуна». — «Расскажи нам то, что ты хочешь!» — сказал царь.
О, царь времени, — начал христианин, — когда я вступил в эти земли, я
пришел с товарами, и предопределение привело меня к вам, но место моего
рождения — Каир. Я из тамошних коптов [57] и воспитывался там, и мой отец
был маклером; и когда я достиг возраста мужей, мой отец скончался и я
сделался маклером вместо него. И вот в один из дней я сижу и вдруг вижу
— едет на осле юноша, которого нет прекрасней, одетый в роскошнейшие
одежды. И, увидав меня, он пожелал мне мира, а я встал из уважения к не-
му; и он вынул платок, в котором было немного кунжута, и спросил:
«Сколько стоит ардебб [58] вот этого?» — «Сю дирхемов», — отвечал я; и
юноша сказал: «Возьми грузчиков и мерильщиков и отправляйся к Воротам
Победы, в хан аль-Джавали — ты найдешь меня там». И он оставил меня и
уехал и отдал мне кунжут с платком, где был образчик; и я обошел покупа-
телей, и каждый ардебб принес мне сто двадцать дирхемов. И я взял с со-
бою четырех грузчиков и отправился к юноше, которого нашел ожидающим; и,
увидев меня, он поднялся и открыл кладовую, и из нее взяли зерно; и ког-
да мы его перемерили, то его оказалось пятьдесят ардеббов, на пять тысяч
дирхемов. И юноша сказал: «Тебе за посредничество десять дирхемов за ар-
дебб; получи деньги и оставь у себя четыре тысячи и пятьсот дирхемов для
меня: когда я кончу продавать свои запасы, я приеду и возьму у тебя
деньги». И я сказал «Хорошо!» — и поцеловал ему руки и ушел от него, и
мне досталась в этот день тысяча дирхемов.
А юноша отсутствовал месяц, и потом он пришел и спросил меня: «Где
деньги?» А я встал и приветствовал его и спросил: «Не хочешь ли ты че-
го-нибудь поесть у нас?» Но он отказался и сказал: «Приготовь деньги, я
приду и возьму их у тебя», — и ушел. А я приготовил ему деньги и сидел,
ожидая его; и его не было месяц, и я подумал: «Этот юноша совершенство
доброты». А через месяц он приехал верхом на муле, одетый в роскошное
платье и подобный луне в ночь полнолуния; и он словно вышел из бани, и
лицо его было как месяц — с румяными щеками, блестящим лбом и родинкой,
словно кружок амбры, подобно тому, как сказано:
И солнце и месяц тут в созвездье одном слились,
Во всей красоте своей и счастье взошли они;
За прелести их сильней смотрящие любят их.
О благо, когда их глас веселья к себе зовет!
Изящною прелестью красот их закончен ряд,
И ум укрепляет их и скромность великая.
Аллаха благословляй, создавшего дивное!
Что хочет господь высот для тварей, то сотворит,
И, увидев его, я поцеловал ему руки, и поднялся перед ним и призвал
на него благословение, и спросил: «О господин, не возьмешь ли ты свои
деньги?» И юноша ответил: «А зачем торопиться? Я кончу свои дела и
возьму их у тебя», — и ушел. А я воскликнул: «Клянусь Аллахом, когда он
в следующий раз придет, я непременно приглашу его, так как я торговал на
его дирхемы и добыл через них большие деньги!»
А когда наступил конец года, он приехал, одетый в еще более роскошное
платье, чем прежде; и я стал заклинать его зайти ко мне и отведать моего
угощенья. И юноша сказал: «С условием, чтобы то, что ты на меня потра-
тишь, было из моих денег, которые у тебя». И я сказал: «Хорошо!» — и по-
садил его и сходил и приготовил какие следует кушанья и напитки и про-
чее, и принес это ему и сказал: «Во имя Аллаха!» И юноша подошел к сто-
лику и, протянув свою левую руку, стал со мною есть, — и я удивился это-
му. А когда мы кончили, я вымыл его руку и дал ему чем ее вытереть, и мы
сели за беседу, после того как я поставил перед ним сладости. И тогда я
сказал: «О господин мой, облегчи мою заботу: почему ты ел левой рукой?
Может быть, у тебя на руке что-нибудь болит?» И, услышав мои слова, юно-
ша произнес:
«О друг мой, не спрашивай о жарком волнении,
Что в сердце горит моем, — недуг обнаружишь ты мол.
Не доброю волею я Лейлу сменил теперь
На Сельму, но знай — порой нужда заставляет нас».
И он вынул руку из рукава, и вдруг я вижу — она обрубленная: запястье
без кисти. И я удивился этому, а юноша сказал мне: «Но дивись и не гово-
ри в душе, что я ел с тобой левой рукой из чванства, отсечению моей пра-
вой руки есть диковинная причина». — «А что же причиною этому?» — спро-
сил я; и юноша сказал: «Знай, что я из уроженцев Багдада, и мой отец там
был знатен; и когда я достиг возраста мужей, я услышал рассказы странни-
ков, путешественников и купцов о египетских землях, и это осталось у ме-
ня в сердце. И когда мой отец умер, я взял много товаров и багдадских и
мосульских и, собрав все это, выехал из Багдада; и Аллах предначертал
мне благополучие, и я вступил в этот ваш город, — и потом он заплакал и
произнес:
Спасается ослепший от ямы той,
Куда слетит прозорливый, видящий!
Глупец порой от слова удержится,
Которое погубит разумного.
Кто верует, с трудом лишь прокормится:
Неверные, развратники — все найдут.
Что выдумать, как действовать молодцу?
Ведь так судил судящий, дарующий.
А окончив эти стихи, он сказал: «И я прибыл в Каир и сложил ткани в
хане Масрура и, отвязав свои тюки, вынес их и дал слуге денег, чтобы ку-
пить нам чего-нибудь поесть, и немного поспал; а поднявшись, я прошелся
по улице Бейн-аль-Касрейн и вернулся и проспал ночь. А наутро я встал и
вскрыл тюк с тканями и сказал себе: «Пойду пройдусь по рынкам и посмот-
рю, как обстоят там дела!» И я взял кое-какие ткани и дал их отнести од-
ному из моих слуг и пошел на рынок Джирджиса, и маклеры встретили меня
(а они узнали о моем прибытии) и взяли у меня ткани и стали кричать,
предлагая их; но они не принесли даже своей цены, и я огорчился этим. И
староста маклеров сказал мне: «О господин, я знаю что-то, от чего тебе
будет прибыль. Сделай так, как делают купцы, и отдай твои ткани в долг
на несколько месяцев при писце, свидетеле и меняле. Ты будешь получать
деньги каждый четверг и понедельник и наживешь дирхемы: на каждый дирхем
два, и, кроме того, посмотришь Каир и Нил».
И я сказал: «Это правильная мысль!» — и, взяв с собою маклеров, отп-
равился в хан, а они забрали ткани на рынок, и я продал их и записал за
ними цепи и отдал бумажку меняле, взяв у него расписку, и вернулся в
хан. И я провел много дней, ежедневно, в течение месяца, завтракая с
кубком вина и посылая за мясом барашка и сладостями; и наступил тот ме-
сяц, когда мне следовало получать, и каждый четверг и понедельник я отп-
равлялся на рынок и садился возле лавок купцов, а меняла и писец уходили
и приносили деньги после полудня, а я пересчитывал их, запечатывал ко-
шельки, брал деньги и уходил в хан. И вот в один из дней (а это был по-
недельник) я вошел в баню и, вернувшись в хан, отправился в свое помеще-
ние и позавтракал с кубком вина и поспал, а проснувшись, я съел курицу и
надушился и пошел в лавку одного купца, которого звали Бедр-ад-дин
аль-Бустани. И, увидев меня, он сказал мне: «Добро пожаловать!» — и раз-
говаривал со мной некоторое время, пока не открылся рынок.
И вдруг подошла женщина с гибким станом и гордой походкой, в велико-
лепном головном платке, распространявшая благоухание; и она подняла пок-
рывало, и я увидел ее черные глаза, а женщина приветствовала Бедр-адди-
на, и тот ответил ей на приветствие и стоял, беседуя с нею; и когда я
услышал ее речь, любовь к ней овладела моим сердцем. А она сказала
Бедр-ад-дину: «Есть у тебя отрез разрисованной ткани с золотыми прошив-
ками?» И он вынул ей отрез из тех кусков, которые купил у меня, и они
сошлись в цене на тысяче двухстах дирхемах. «Я возьму кусок и уйду и
пришлю тебе деньги», — сказала тогда женщина купцу; но он возразил:
«Нельзя, госпожа, вот владелец ткани, и я связан перед ним сроком». —
«Горе тебе! — воскликнула женщина. — Я привыкла брать у тебя всякий ку-
сок ткани за много денег и даю тебе нажить больше того, что ты хочешь, и
присылаю тебе деньги». А купец отвечал: «Да, но я принужден расплатиться
сегодня же». И тогда она взяла кусок и бросила его в лицо Бедр-ад-дину и
воскликнула: «Ваше племя никому не знает цены!» — и встала. С ее уходом
я почувствовал, что моя душа ушла с нею. И я поднялся и остановил ее и
сказал: «О госпожа, сделай милость, обрати ко мне свои благородные ша-
ги!» И она воротилась, и улыбнулась, и сказала: «О, ради тебя возвраща-
юсь», — и села напротив, возле лавки.
И я спросил Бедр-ад-дина: «За сколько ты купил этот кусок?» — «За ты-
сячу сто дирхемов», — отвечал он; и я сказал: «Тебе будет еще сто дирхе-
мов прибыли; дай бумагу, я напишу тебе расписку на эту цену». И я взял
кусок ткани и написал Бедр-ад-дину расписку своей рукой и отдал женщине
и сказал ей: «Возьми и иди; и если хочешь, принеси деньги в следующий
рыночный день, а если пожелаешь — это тебе подарок, как моей гостье». —
«Да воздаст тебе Аллах благом и да пошлет тебе мои деньги и сделает тебя
моим мужем!» — сказала женщина (и Аллах внял ее молитве). А я восклик-
нул: «О, госпожа, считай этот отрез твоим, и тебе будет еще такой же, но
дай мне посмотреть на твое лицо». И когда я взглянул ей в лицо взглядом,
вызвавшим во мне тысячу вздохов, любовь к ней привязалась к моему серд-
цу, и я перестал владеть своим умом. А потом она опустила покрывало и
взяла отрез и сказала: «О господин, не заставляй меня тосковать!» — и
ушла; а я просидел на рынке до послеполуденного времени, и ум мой исчез
и любовь овладела мною. И от силы охватившей меня любви я поднялся и
спросил купца об этой женщине, и он сказал: «У нее есть деньги. Она дочь
одного эмира, и отец ее умер и оставил ей большое богатство».
И я простился с ним и ушел и пришел в хан, и мне подали ужин, но я
вспомнил о той женщине и не стал ничего есть и лег спать. Но сон не шел
ко мне; и я не спал до утра и встал и надел не ту одежду, что была на
мне раньше, и выпил кубок вина и поел немного на завтрак, и пошел в лав-
ку того купца. Я приветствовал его и сел у него, и молодая женщина, как
обычно, пришла, одетая еще более роскошно, чем раньше, и с ней была не-
вольница. И она поздоровалась со мной, а не с Бедр-аддином, и сказала
красноречивым языком, нежнее и слаще которого я не слышал: «Пошли со
мной кого-нибудь, чтобы взять тысячу и двести дирхемов — плату за кусок
ткани». — «А что же торопиться?» — сказал я ей, и она воскликнула: «Да
не лишимся мы тебя!» — и отдала мне деньги; и я сидел и разговаривал с
нею. И я сделал ей Знак, и она поняла, что я хочу обладать ею, и встала
поспешно, испуганная, а мое сердце было привязано к ней. И я вышел с
рынка следом за ней, и вдруг ко мне подошла девушка и сказала: «О госпо-
дин, поговори с моей госпожой!» И я изумился и сказал: «Меня никто Здесь
не знает». Но девушка воскликнула: «О господин, как ты скоро ее забыл!
Моя госпожа-та, что была сегодня в лавке такого-то купца». И я пошел с
девушкой на рынок менял; и, увидев меня, ее госпожа привлекла меня к се-
бе и сказала: «О мой любимый, ты проник мне в душу, и любовь к тебе ов-
ладела моим сердцем, и с той минуты, как я тебя увидела, мне не был при-
ятен ни сон, ни питье, ни пища». — «У меня в душе во много раз больше
этого, и положенье избавляет от нужды сетовать», — ответил я. И она
спросила: «О любимый, у меня или же у тебя?» — «Я здесь человек чужой, —
отвечал я, — и нет мне где приютиться, кроме хана. Если сделаешь милость
— пусть будет у тебя». И она сказала: «Хорошо; но сегодня канун пятницы
и ничего не может получиться, — разве только завтра, после молитвы. По-
молись, сядь на осла и спрашивай квартал аль-Хаббания, а когда приедешь,
спроси, где дом Бараката — начальника, по прозвищу Абу-Шама, — я там жи-
ву. И не медли, я жду тебя».
И я обрадовался великою радостью, и потом мы расстались; и я пришел в
хан, где я жил, и провел ночь без сна и не верил, что заря заблистала. И
я встал и переменил одежду, и умастился, и надушился, и, взяв с собой
пятьдесят динаров в платке, прошел от хана Масрура до ворот Зубиле, а
там сел на осла и сказал его владельцу: «Отвези меня в аль-Хаббанию». И
он доехал в мгновение ока и очень скоро остановился у ворот в квартал,
называемый квартал аль-Мункари; и я сказал ему: «Зайди в квартал и спро-
си дом начальника». И ослятник ушел и недолго отсутствовал, и, вернув-
шись, сказал: «Заходи!» И я сказал ему: «Иди впереди меня к дому! Рано у
гром придешь сюда и отвезешь меня, — сказал я потом ослятнику; и он от-
вечал: «Во имя Аллаха!», и я дал ему четверть динара золотом.
И ко мне вышли две молоденькие девушки, высокогрудые девы, подобные
лунам, и сказали мне: «Входи, наша госпожа тебя ожидает! Она не спала
ночь, радуясь тебе». И я вошел в верхнее помещение с семью дверями, вок-
руг которого шли окна, выходившие в сад, где были всевозможные плоды, и
полноводные каналы, и поющие птицы; и все было выбелено султанской из-
весткой, в которой человек видел свое лицо, а потолок был покрыт золоты-
ми надписями, написанными лазурью, которые заключали прекрасные славос-
ловия и сияли смотрящим. А пол в комнате был выстлан пестрым мрамором, и
посреди был водоем, по краям которого находились чаши, литые из золота и
извергавшие воду, похожую на жемчуг и яхонты; и помещение было устлано
разноцветными шелковыми коврами и уставлено скамейками. И, войдя, я
сел…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двадцать шестая ночь
Когда же настала двадцать шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о
счастливый царь, что юноша купец говорил христианину: «И, войдя, я сел и
не успел я очнуться, как та женщина уже подошла — в венце, окаймленном
жемчугом и драгоценностями, разрисованная и расписанная. И, увидев меня,
она улыбнулась мне к лицо, и обняла меня, и прижала к своей груди и,
приложив рот к моему рту, стала сосать мой язык; и я делал так же. И она
сказала: «Это правда? Ты пришел ко мне?» И я отвечал ей: «Я твой раб!» А
она воскликнула: «Привет, добро пожаловать! Клянусь Аллахом, с того дня,
как я тебя увидала, мне не был сладок сон и неприятно кушанье». — «И мне
также», — отвечал я; и мы сели и стали разговаривать, и я держал голову
опущенной к земле от стыда. И вскоре мне подали на скатерти роскошнейшие
кушанья: мясо в уксусе, поджаренную тыкву в пчелином меду и курицу с на-
чинкой, и я поел с ней, и мы насытились, и мне подали таз и кувшин, и я
вымыл руки; а потом мы надушились розовой водой с мускусом и сидели раз-
говаривая, и она произнесла такие стихи:
«Если б ведом приход ваш был, мы б устлали
Кровью сердца ваш путь и глаз чернотою
И постлали б навстречу вам наши щеки, —
Чтоб тянулась дорога ваша по векам».
И она жаловалась на то, что испытала, и я жаловался ей на то, что ис-
пытал, и любовь к ней овладела мною, и все деньги сделались для меня
ничтожны. И мы играли, возились и целовались, пока не подошла ночь, и
тогда девушки подали нам кушанье и вино, и вдруг вижу — это целый пир! И
мы пили до полуночи, а затем легли и заснули, и я проспал с ней до утра,
и в жизни не видел ночи, подобной этой. Когда же настало утро, я поднял-
ся и бросил ей под постель платок, в котором были динары, и простился с
ней и вышел, а она заплакала и сказала: «О господин мой, когда я опять
увижу это прекрасное лицо?» И я сказал ей: «Я буду у тебя вечером». А
выйдя, я нашел ослятника, привезшего меня вчера, который ждал меня у во-
рот, и сел с ним и приехал в хан Масрура, и сошел, и дал ослятнику пол-
динара и сказал ему: «Приходи опять ко времени заката!» И он отвечал:
«Хорошо!» И я позавтракал и пошел взыскивать деньги за ткани, а потом
возвратился и приготовил ей жареного ягненка и сладостей, а затем позвал
носильщика, положил все это ему в корзину, заплатил ему и вернулся к
своим делам и был занят до захода солнца.
А на закате ослятник пришел ко мне, и я взял пятьдесят динаров, поло-
жил их в платок и пошел к ней; и я увидел, что там вытерли мрамор и на-
чистили медь и заправили светильники, зажгли свечи, разложили кушанья и
процедили вино. И при виде меня моя возлюбленная закинула руки мне на
шею и воскликнула: «Ты заставил меня тосковать!» А затем подали столы, и
мы ели, пока не насытились, и девушки убрали столы и поставили вино. И
мы пили, не переставая, до полуночи, а потом перешли в спальню и проспа-
ли до утра; и я поднялся и дал ей, как обычно, пятьдесят динаров и вышел
от нее. И я увидал ослятника и поехал в хан, и поспал немного, а затем я
встал и собрал ужин, и приготовил орехи и миндаль к рисовому пилаву, и
жареный бронник, и взял свежих и сушеных плодов на закуску, и цветов — и
отослал ей это; и, зайдя домой, взял пятьдесят динаров в платке и вышел
и, как обычно, поехал с ослятником к ее дому. И я вошел, и мы поели и
попили и спали до утра, а потом я поднялся и бросил ей платок и, как
всегда, поехал в хан. И так продолжалось некоторое время; и вот однажды
я провел ночь и проснулся, не имея ни дирхема, ни динара. И я сказал се-
бе: «Все это дело сатаны! — и произнес такие стихи:
От бедности богатого меркнет свет,
Как солнца луч бледнеет в вечерний час.
Коль нет его, помянут не будет он,
А в стан придет, так доли там нет ему.
На рынке он проходит украдкой,
И слезы льет в пустыне он горькие.
Клянусь Аллахом, муж среди родичей,
Коль бедностью испытан он, — всем чужой!»
И я вышел из хана и прошел по улице Бейн-аль-Касрейн и дошел до самых
ворот, и я увидел, что люди стоят толпой и ворота забиты множеством на-
рода. И по предопределенному велению я увидал солдата и невольно прижал
его, и моя рука оказалась у его кармана, и я потрогал его и нащупал ко-
шелек в том кармане, на котором лежала моя рука. И я почувствовал, что
моя рука касается кошелька, и взял его из кармана солдата. И солдат за-
метил, что его карман стал легким, и положил туда руку, но ничего не на-
шел там; и он обернулся ко мне и, подняв руку с дубиной, ударил меня по
голове, и я упал на землю. И люди окружили нас и схватили за уздечку ло-
шадь солдата и сказали: «Из-за тесноты ты ударил этого юношу таким уда-
ром!» Но солдат закричал на них и сказал: «Это проклятый вор!» И тут я
очнулся и услышал, что люди говорят: «Эго красивый юноша, он ничего не
взял!» — некоторые верили, а другие не верили, и толки и пересуды умно-
жились.
И люди потащили меня и хотели меня освободить из рук солдата; и по
предопределенному велению вдруг въехали в ворота вали и начальник и
стражники, и они увидели, что народ собрался около меня и солдата. И ва-
ли спросил: «В чем дело?» И солдат сказал: «Клянусь Аллахом, господин,
это вор! У меня в кармане был голубой кошель с двадцатью динарами, и он
взял его, когда я был в толпе». — «А был с тобой кто-нибудь?» — спросил
вали у солдата; и солдат ответил: «Нет!» И тогда вали крикнул начальни-
ка, и тот схватил меня, и покров Аллаха был с меня снят. И вали сказал
начальнику: «Раздеть его!» И когда меня раздели, кошель нашли в моем
платье. А когда кошель нашли, вали взял его и открыл и пересчитал
деньги, и увидел, что в нем двадцать динаров, как и сказал солдат.
И вали рассердился и кликнул стражников, и меня подвели к нему, и он
спросил: «О юноша, скажи правду, ты украл этот кошелек?» И я опустил го-
лову к земле и сказал про себя: «Если скажу «не украл», — но ведь он вы-
тащил его из моего платья; а если скажу «украл» — испытаю мучение». И я
поднял голову и сказал: «Да, я взял его». И, услышав от меня эти слова,
вали удивился и позвал свидетелей, и они явились и засвидетельствовали
мои слова, — и все это происходило у ворот Зукбале. И вали отдал приказ
палачу, и тот отрубил мне правую руку; и сердце солдата смягчилось, и он
заступился за меня, и вали оставил меня и уехал. А люди остались около
меня и дали мне выпить кубок вина, а солдат отдал мне кошель и сказал:
«Ты красивый юноша, не должно тебе быть вором». И после этого я произ-
нес:
«Аллахом клянусь, я не был вором, о верный брат,
И не из крадущих я, о лучший из тварей!
Внезапно превратностью судьбы поражен я был,
И мучим заботой я, нуждой и волненьем.
Не ты поразил меня, — стрелою господь метнул
И сбил с головы моей венец царской власти».
И солдат оставил меня и ушел, отдав мне кошель, и я тоже ушел, и за-
вернул свою руку в тряпку и положил ее на пазуху; и мое состояние
расстроилось, и цвет лица пожелтел из-за того, что со мной случилось. И
я дошел до дома той женщины, будучи нездоров, и бросился на постель; и
женщина увидела, что у меня изменился цвет лица, и спросила: «Что у тебя
болит и почему ты, я вижу, расстроен?» — «У меня болит голова, и мне не-
хорошо», — отвечал я. И тогда она разгневалась и обеспокоилась за меня и
воскликнула: «Не сжигай моего сердца, господин мой. Сядь, подними голову
и расскажи мне, что произошло с тобой сегодня? Мне видны на твоем лице
многие слова». — «Избавь меня от разговоров», — сказал я. И она заплака-
ла и воскликнула: «Ты как будто бы больше не хочешь меня! Я вижу, что ты
не такой, как обычно». И я промолчал, а она стала разговаривать со мной,
по я не отвечал ей.
А когда подошла ночь, она подала мне кушанье, но я отказался от него,
боясь, что она увидит, что я ем левой рукой, и сказал: «Я не хочу сейчас
есть!» — «Расскажи мне, что произошло с тобою сегодня и почему ты озабо-
чен и разбиты твое сердце и душа», — сказала она. И я ответил: «Сейчас я
расскажу тебе не торопясь». И она подала мне вина и сказала: «Вот тебе,
это разгонит твою заботу! Непременно выпей и расскажи мне, что случи-
лось». — «Я обязательно должен рассказать тебе?» — спросил я; и он» от-
ветила: «Да!» И тогда я сказал: «Если это непременно должно быть, напои
меня твоей рукой». И она наполнила кубок, и я выпил его, и она наполнила
его снова и протянула мне, и я принял его от нее левой рукой, и слезы
побежали из моих глаз. И я произнес:
«Когда Аллах захочет сделать что-нибудь
С разумным мужем, видящим и слышащим,
Он оглушит его и душу ослепит
Ему, и ум его, как волос, вырвет он.
Когда же приговор исполнится его,
Вернет он ум ему, чтоб поучался он».
И, окончив стихи, я взял кубок левой рукой и заплакал, а она издала
громкий крик и спросила: «Отчего ты плачешь? Ты сжег мне сердце! Почему
ты взял кубок левой рукой?» — «У меня на руке чирей», — отвечал я ей; и
она сказала: «Вынь ее, я тебе его проткну». Но я сказал: «Теперь не вре-
мя его вскрывать! Не надоедай мне!
Я не выну сейчас руки!»
Затем я выпил кубок, и она до тех пор поила меня, пока меня не одолел
хмель и я не заснул на месте, и тогда она увидала мою руку без кисти и,
обыскав меня, нашла у меня кошель с золотом; и ее охватила такая печаль,
какая еще не охватывала никого, и она страдала из-за меня до утра. А
пробудившись от сна, я увидел, что она приготовила мне отвар и подала
его, — и вдруг я вижу, он из четырех куриц! — и дала мне выпить кубок
вина; и я поел и выпил, и положил кошель, как обычно, и хотел выйти, но
она спросила: «Куда идешь?» — «В одно место, куда мне надо пойти», — от-
вечал я. Но она сказала: «Не уходи, садись!»
И когда я сел, она воскликнула: «Так твоя любовь дошла до того, что
ты истратил все деньги и лишился кисти? Свидетельствую перед тобой — и
свидетель тому
Аллах! — что я с тобой не расстанусь! Ты скоро убедишься в истинности
моих слов!» И она послала за свидетелями и, когда они явились, сказала
им: «Напишите мою брачную запись с этим юношей и засвидетельствуйте, что
я получила приданое». И они засвидетельствовали мой брачный договор с
нею, и после того она сказала: «Засвидетельствуйте, что все мои деньги,
которые в этом сундуке, и все какие у меня есть рабы и невольницы при-
надлежат этому юноше».
И они засвидетельствовали это, и я принял дарственную, и они ушли,
получив сначала свою плату; а после этого она взяла меня за руку и, пос-
тавив меня около кладовой, открыла большой сундук и сказала мне: «Пос-
мотри, что в сундуке». И я посмотрел — и вижу: он полон платков; а она
сказала: «Это твои деньги, которые я брала у тебя. Всякий раз, как ты
давал мне платок с пятьюдесятью динарами, я складывала его и бросала в
этот сундук. Возьми свои деньги, они вернулись к тебе, и ты сегодня бо-
гат. Судьба поразила тебя из-за меня: ты потерял свою правую руку, — и я
не могу возместить тебе этого. Даже если бы я пожертвовала своей душой,
этого было бы мало; и у тебя надо мной преимущество. — И она сказала
мне: Получи свои деньги». И я перенес ее сундук к своему и положил ее
деньги к своим деньгам, которые я давал ей, и мое сердце возрадовалось,
и моя забота рассеялась. И я поцеловал мою жену и поблагодарил ее, а она
сказала: «Ты пожертвовал своей рукой из любви ко мне! Как я могу возмес-
тить тебе это? Клянусь Аллахом, если бы я отдала из любви к тебе свою
душу, этого, наверное, было бы мало, и я не в состоянии должным образом
воздать тебе».
После этого она отписала мне особою крепостью все какие имела но-
сильные платья и драгоценности и вещи и провела эту ночь озабоченная мо-
ей заботой; и я рассказал ей все, что со мной случилось, и провел с нею
ночь. И когда прошло меньше месяца, ее слабость увеличилась и болезнь ее
усилилась, и, проживши только пятьдесят дней, она оказалась среди обита-
телей того света. И я обрядил ее и похоронил в земле, и устроил над нею
чтения Корана, и роздал за нее в виде милостыни много денег. А выйдя из
ее склепа, я увидал, что ей принадлежат большие богатства, владения и
поместья; и в числе ее складов был склад кунжута, часть которого я про-
дал тебе, и л потому не посещал тебя в течение этого времени, что прода-
вал остальные запасы и все, что было в кладовых, и я до сих пор еще не
получил всех денег. Не возражай же против тою, что я тебе скажу, так как
я поел твоей пищи: я дарю тебе деньги за кунжут, который находится у те-
бя.
Вот причина отсечения моей правой руки и того, что я ел левой рукой».
«Ты был милостив и благодетелен», — сказал я ему. И он спросил: «Не
хочешь ли ты отправиться со мной в мои земли? Я накупил товаров каирских
и александрийских, и, может быть, ты согласишься сопровождать меня?» —
«Хорошо, — сказал я и назначил ему сроком начало месяца, а затем я
продал все, что имел, и купил других товаров и отправился вместе с юно-
шей в эти земли, то есть в вашу страну. И юноша продал товары и купил
вместо их другие в вашей стране и отправился в земли египетские, а мне
на долю выпало побывать этой ночью здесь, — и со мной случилось на чуж-
бине то, что случилось. Не удивительней ли это, о царь нашего времени,
чем то, что произошло с горбуном?»
«Вас всех необходимо повесить», — сказал царь…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двадцать седьмая ночь
Когда же настала двадцать седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня,
о счастливый царь, что царь Китая сказал: «Вас необходимо повесить!»
Тогда надсмотрщик подошел к царю Китая и молвил: «Если ты мне поверишь,
я расскажу тебе историю, приключившуюся со мной
За это время, раньше чем я нашел этого горбуна, и если она будет уди-
вительнее его истории, подаришь ли ты нам наши души?» — «Хорошо», — от-
вечал царь. И надсмотрщик сказал:
Знай, что в прошлый вечер я был в одном собрании, где устроили чтение
Корана и собрали законоведов; и когда чтецы прочитали и кончили, накрыли
стол, и среди того, что подали, был засахаренный миндаль в уксусе. И мы
подошли и начали есть миндаль, но один из нас отошел и не стал есть его,
и хотя мы заклинали его, он поклялся, что не будет есть миндаль. Мы все
же заставляли его, и он воскликнул: «Не принуждайте меня, довольно того,
что со мной случилось из-за того, что я поел миндаля! — И потом он про-
изнес:
На плечо возьми ты бубен и иди,
Коль сурьму такую любишь, так сурьмись».
А когда он кончил, мы спросили его: «Заклинаем тебя Аллахом, почему
ты отказываешься есть миндаль?» И он ответил: «Если я уж непременно дол-
жен поесть его, то я его поем только после того, как вымою руки сорок
раз мылом, сорок раз содой и сорок раз щелоком, — а всего ею двадцать
раз». И тогда хозяин пира приказал своим слугам принести воды и того,
что требовал юноша, и гот вымыл руки так, как сказал я, а после того он
подошел и сел и протянул руку, как бы испуганный, и с отвращением кос-
нулся миндаля и стал есть, заставляя себя. И мы пришли от этого в край-
нее удивление. И рука юноши дрожала, и он выставил большой палец своей
руки, — и вдруг мы видим: он обрублен, и юноша ест четырьмя пальцами.
И мы спросили его: «Заклинаем тебя Аллахом, что с твоим большим
пальцем? Он так и создан Аллахом или его постигло несчастье?» И юноша
отвечал: «О братья, таков не один этот большой палец, но и другой, и на
обеих ногах тоже. Да вот, посмотрите». И он обнажил большой палец на
своей другой руке, и мы увидели, что он такой же, как на правой, и ноги
его тоже без больших пальцев. И, увидев, что это так, мы еще больше уди-
вились и сказали ему: «Нам не терпится узнать твою историю, и почему от-
сечены твои пальцы, и зачем ты вымыл руки ею двадцать раз!»
«Знайте, — сказал тогда юноша, — что мой родитель был купец из бога-
тых купцов Багдада во дни халифа Харуна ибн Рашида. Он страстно любил
пить вино и слушать лютню и другие музыкальные инструменты и после смер-
ти не оставил ничего. И я обрядил его и устроил чтения и тосковал по нем
дни и ночи, а затем я открыл его лавку и увидел, что после него осталось
лишь немного, и обнаружил за ним долги. Я уговорил заимодавцев подождать
и смягчил их сердца, и стал торговать от пятницы до пятницы и отдавал
заимодавцам; и таким образом продолжалось некоторое время, пока я не уп-
латил долги сполна, и я увеличивал свой капитал в течение дней и ночей.
И вот однажды, в один из дней, я сижу и вдруг неожиданно вижу молодую
женщину, прекрасней которой не видали мои глаза, и на ней украшения и
драгоценности, и она едет на муле, и впереди нее раб и сзади раб. И она
остановила мула у входа на рынок и вошла, и евнух последовал за ней и
сказал: «О госпожа, входи и не дай никому узнать, что ты здесь, — ты ра-
зожжешь против нас огонь гнева». И евнух заслонял ее, пока она смотрела
лавки купцов, и она не нашла никого, кто бы уже открыл свою лавку, кроме
меня, и подошла, и евнух следом за ней, и села возле моей лавки и при-
ветствовала меня, — и я не слыхивал ничего прекраснее ее слов и нежнее
ее речей. А потом она открыла свое лицо, и я увидел, что оно подобно ме-
сяцу, и я посмотрел на нее взглядом, вызвавшим у меня тысячу вздохов, и
любовь к ней привязалась к моему сердцу. И я стал еще и еще взглядывать
ей в лицо и произнес:
«Скажи красавице, что в покрове шелковом:
Поистине, смерть — отдых мне от мук моих.
О, дай мне близость — может, жив останусь я;
Вот руку я протянул уже к дарам твоим».
И, услышав эти стихи, она ответила мне:
«Утрачу терпенье я в любви, коль забуду вас,
И сердце, поистине, не знает любви к другим.
И если падет мои взор когда-нибудь на других,
То пусть уж не знает он, вас встретивши, радости.
Клянусь я, что страсти к вам вовек не забуду я
И сердце печальное лишь встреча обрадует.
Любовью напоен был я чашею полною.
О, если бы, дав мне пить, любовь напоила вас!
Возьмите мой прах и дух, куда ни поедете,
И где остановитесь, предайте земле меня.
И имя мое затем скажите, — ответит вам
Стон долгий костей моих, услышавши голос ваш.
И если б сказали мне: «От бога что хочешь ты?»-
«Прощенья, — сказала б я, — Аллаха и вашего».
А окончив стихи, она спросила: «О юноша, есть ли у тебя красивые тка-
ни?» И я отвечал: «Госпожа, твой раб беден, но подожди, пока купцы отк-
роют лавки, и я принесу тебе то, что ты хочешь». И затем я стал с нею
разговаривать, и погрузился в море влюбленности, и блуждал на путях люб-
ви к ней, пока купцы не открыли лавки, и тогда я поднялся и взял для нее
все, что она потребовала, а цена за это была пять тысяч дирхемов. И жен-
щина отдала ткани евнуху, и евнух взял их, и они вышли из рынка, и ей
подвели мула; и она уехала, не сказав мне, откуда она, а я постыдился
заговорить с нею об этом. И купцы обязали меня уплатить, и я принял на
себя долг в пять тысяч дирхемов.
И я пришел домой, опьяненный любовью к той женщине; и мне подали
ужин, и я съел кусочек — и вспомнил об ее красоте и прелести, и хотел
уснуть — но сон не пришел ко мне. И я провел в таком состоянии неделю, и
купцы потребовали с меня деньги, но я уговорил их подождать еще неделю;
а через неделю она вдруг приехала верхом на муле, и с нею были евнух и
два раба. И она приветствовала меня и сказала: «О господин мой, мы за-
держали плату за ткани! Приведи менялу и получи деньги». И меняла при-
шел, и евнух выложил деньги, и я не взял их, и разговаривал с ней, пока
не открылся рынок. И тогда она сказала: «Купи мне то-то и то-то». И я
взял для нее у купцов, что она пожелала, и она забрала
Это и ушла, не заговорив со мною о деньгах; и когда она ушла, я рас-
каялся в этом, так как я забрал то, что он и потребовала, на тысячу ди-
наров.
И после того как она скрылась из моих глаз, я сказал про себя: «Что
это за любовь? Она дала мне пять тысяч дирхемов и взяла вещей на тысячу
динаров!» И я почувствовал, что мне не хватит денег для купцов, и ска-
зал:
«Купцы-то знают лишь меня одного! Эта женщина просто плутовка: она
ввела меня в обман своей прелестью и красотой и, увидав, что я еще мо-
лод, посмеялась надо мной, а я не спросил, где она живет». И я все время
беспокоился, и ее отсутствие длилось больше месяца, и купцы требовали с
меня и прижимали меня, и я пустил свои земли на продажу и внутренне ре-
шил погубить себя.
И однажды я сидел, размышляя, и не успел очнуться, как вижу — она
сходит с мула у ворот рынка и входит ко мне. И при виде ее мои заботы
рассеялись, и я забыл, что со мной было, а она начала беседовать со
мной, ведя прекрасные речи, и сказала: «Приведи менялу и отвесь деньги»,
— и отдала мне с излишком плату за то, что взяла. А затем она пустилась
со мной в разговоры, и я чуть не умер от счастья и радости.
И она спросила у меня: «Есть у тебя жена?» И я ответил: «Нет, я не
знаю ни одной женщины», — и заплакал.
«Что ты плачешь?» — спросила она; и я отвечал: «Не беда!» А потом я
взял несколько динаров и отдал их евнуху и попросил его быть посредником
в этом деле. А он засмеялся и сказал: «Она влюблена в тебя больше, чем
ты в нее. Ткани, которые у тебя она купила, ей не нужны, и она сделала
это только из любви к тебе. Говори с ней, о чем хочешь, — она не будет
тебе прекословить в том, что ты скажешь». А женщина видела, как я давал
евнуху деньги.
И я вернулся и сел и сказал ей: «Будь милостива к твоему рабу и усту-
пи ему в том, о чем он тебя попросит!» — и я высказал ей то, что было у
меня на душе. И она ответила на мои слова согласием и сказала евнуху:
«Ты принесешь ему мое послание»; а мне она сказала: «Сделай так, как
скажет тебе евнух». Затем она поднялась и ушла, а я вручил купцам их
деньги, и им досталась прибыль, а мне на долю пришлось сожаление о том,
что сведения о ней прервались; и я не спал всю ночь. Но прошло лишь не-
мало дней, и ко мне пришел евнух, и я оказал ему уважение и спросил его
о ней; и он отвечал: «Она больна». — «Разъясни мне ее обстоятельства», —
попросил я евнуха; и он сказал: «Эту девушку воспитала Ситт-3ебейда, же-
на халифа Харуна ар-Рашида, — она из ее невольниц. Она попросила у своей
госпожи разрешения выходить и входить и достигла того, что стала управи-
тельницей; а затем она рассказала Ситт про себя и попросила выдать ее за
тебя замуж, но Ситт сказала: «Я не сделаю этого, пока не увижу этого
юношу; если он на тебя похож, я выдам тебя за него замуж». А сейчас мы
хотим отвезти тебя во дворец, и если ты попадешь во дворец, то добьешься
брака с нею; если же твое дело раскроется — тебе снесут голову. Что ты
на это скажешь?» — «Пойду с тобой, — ответил я, — и вытерплю то, что ты
мне рассказал».
И тогда евнух сказал мне: «Когда наступит вечер, пойди в мечеть, по-
молись и переночуй там; это та мечеть, которую выстроила Ситт-Зубейда на
реке Тигр». — «С любовью и охотой», — ответил я. И когда наступил вечер,
я пошел в мечеть, помолился там и провел ночь, а ко времени утренней за-
ри вдруг явились два евнуха в челноке, и с ними были пустые сундуки. Они
внесли их в мечеть, и один из них удалился, а один остался; и я всмот-
релся в него и вдруг вижу: это тот, что был посредником между мною и ею.
И через некоторое время к нам пришла та девушка — моя подруга; и когда
она явилась, я встал и обнял ее, а она поцеловала меня и заплакала, и мы
немного поговорили. А потом она взяла меня и положила в сундук и заперла
его, и затем подошла к евнуху, с которым было много вещей, и стала брать
их и складывать в другие сундуки и запирала их один за одним, пока не
сложила всего. И сундуки положили в челнок и поехали, направляясь к
дворцу Ситт-Зубейды. И меня взяло раздумье, и я сказал про себя: «Я по-
гиб из-за своей страсти! Достигну я желаемого или нет?»
И я стал плакать, находясь в сундуке, и взывать к Аллаху, чтобы он
выручил меня из беды, а они все ехали, пока не оказались с сундуками у
дверей покоев халифа, и сундук, в котором я был, понесли в числе других.
И моя подруга прошла мимо нескольких евнухов, приставленных наблюдать
над гаремом, и слуг и дошла до одного старого евнуха; и тот пробудился
ото сна и закричал на девушку и спросил ее: «Что это такое в этих сунду-
ках?» — «Они полны вещей для Ситт-Эубейды», — ответила она. И евнух ска-
зал: «Открой их один за одним, чтобы мне взглянуть, что лежит в них!» Но
девушка возразила: «Зачем открывать их?» И тогда евнух закричал: «Не тя-
ни, эти сундуки необходимо открыть!» — и поднялся и сразу же начал отк-
рывать сундук, в котором был я. И меня понесли к евнуху, и тогда мой ра-
зум исчез, и я облился от страха, и моя вода полилась из сундука; и де-
вушка сказала евнуху: «О начальник, ты погубил и меня и себя и испортил
вещи, стоящие десять тысяч динаров! В этом сундуке разноцветные платья и
четыре манна [59] воды Зезема [60], и сейчас вода потекла на одежды, кото-
рые в сундуке, и теперь в них полиняет краска». — «Бери твои сундуки и
уходи, — сказал евнух, и слуги подняли мой сундук и поспешили уйти, а
другие сундуки понесли вслед за моим. И когда они шли, до моих ушей
вдруг донесся голос, восклицавший: «Горе, горе! Халиф, халиф!» И, услы-
шав это, я умер живьем и произнес слова, говорящий которые не смутится:
«Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Вот беда, ко-
торую я сам себе устроил!» И я услышал, как халиф спросил невольницу,
мою подругу: «Горе тебе, что у тебя в этих сундуках?» И она отвечала: «У
меня в сундуках платья Ситт-Зубейды». А халиф сказал: «Открой их мне!»
И, услышав это, я умер окончательно и подумал: «Клянусь Аллахом, этот
день — последний в моей земной жизни! Если я останусь цел, то женюсь на
ней и никаких разговоров, а если мое дело раскроется, мне отрубят голо-
ву! О!» И я стал говорить: «Свидетельствую, нет бога, кроме Аллаха, и
Мухаммед — посланник Аллаха…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двадцать восьмая ночь
Когда же настала двадцать восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня,
о счастливый царь, что юноша начал говорить: «Свидетельствую, что нет
бога, кроме Аллаха!»
И я услышал, — продолжал юноша, — как девушка сказала: «В этих сунду-
ках доверенные мне вещи и одежды для Ситт-Зубейды, и она хочет, чтобы
никто их не видел». Но халиф воскликнул: «Я непременно их открою и пос-
мотрю, что в них!» И потом он кликнул евнухов и сказал им: «Подайте мне
сундук». И я убедился, что погиб, без всякого сомнения, и мир исчез для
меня. И евнухи стали подносить один сундук за другим, и халиф видел в
них благовония, и ткани, и роскошные платья; и сундуки все открывали, а
халиф смотрел на бывшие там платья и прочее, пока не остался лишь тот
сундук, где был я. И они уже протянули руки, чтобы открыть его, но де-
вушка поспешно подошла к халифу и сказала: «Этот сундук, который перед
тобой, мы откроем только при Ситт-Зубейде. Это тот, где находится ее
тайна!» И, услышав эти слова, халиф приказал вносить сундуки, и евнухи
подошли и унесли меня в сундуке, где я был, и поставили меня посреди
комнаты между сундуками (а у меня высохла слюна). И моя подруга выпусти-
ла меня и сказала: «Нет для тебя беды и страха; расправь свою грудь и
успокой свое сердце и посиди, пока не придет Ситт-Зубейда, — быть может,
я достанусь тебе на долю».
И я посидел немного и вдруг вижу, приближаются десять невольниц — де-
вы, подобные месяцу, и становятся в два ряда, за ними идут еще двадцать
невольниц — высокогрудые девы, и между ними Ситт Зубейда, и она не может
идти — столько на ней платьев и украшений. И когда она пришла, невольни-
цы вокруг нее расступились, а я подошел к ней и поцеловал перед нею зем-
лю. И она сделала мне знак сесть. И я сел перед нею, а она принялась ме-
ня расспрашивать и осведомилась о моем происхождении, и я ответил ей на
се вопросы; и тогда она обрадовалась и воскликнула: «Наше воспитание не
обмануло нас, девушка!»
«Знай, — сказала она мне потом, — что эта девушка у нас вместо доче-
ри, и она — залог Аллаха, вверенный тебе». И я поцеловал перед нею зем-
лю, и Ситт-Зубейда согласилась на мой брак с девушкой. И она приказала
мне пробыть у них десять дней, и я провел у них это время, не видя де-
вушки, и только одна из прислужниц приносила мне обед и ужин. А после
этого срока СиттЗубейда посеветовалась с халифом относительно моей же-
нитьбы на ее невольнице, и халиф разрешил и приказал выдать ей десять
тысяч динаров. И Ситт-Зубейда послала за свидетелями и судьей, и скрепи-
ли мою брачную Запись с девушкой, а после этого приготовили сладости и
роскошные кушанья и разнесли их по всем помещениям. Так прошло еще де-
сять дней, а через двадцать дней девушка сходила в баню, и потом подали
столик с кушаньями, в числе которых было блюдо засахаренного миндаля в
уксусе, политого розовой водой с мускусом, и подрумяненные куриные груд-
ки, и прочее, ошеломляющее ум. И, клянусь Аллахом, я, не откладывая, на-
лег на миндаль и наелся им досыта и вытер руки, но забыл их: вымыть, и я
сидел до тех пор, пока не наступил мрак; и зажгли свечи, и пришли певицы
с бубнами, и невесту все время открывали и одаривали золотом, пока она
не обошла весь дворец, а после этого ее привели и облегчили от бывших на
ней одежд, и я остался с нею наедине в постели и обнял се, и не верил,
что обладаю ею. Но она почувствовала от моих рук запах миндального ку-
шанья и, почуяв его, издала громкий крик, и невольницы со всех сторон
прибежали к ней, а я испугался и не знал, что случилось. И невольницы
спросили ее: «Что с тобой, сестрица?» И она отвечала: «Уведите от меня
этого сумасшедшего! А я-то думала, что он разумен!» — «В чем же прояви-
лось мое безумие?» — спросил я. И она воскликнула: «Сумасшедший, зачем
ты поел миндаля и не вымыл руки? Клянусь Аллахом, я отплачу тебе за твой
поступок! Разве может такой, как ты, обладать подобною мне!» И она взяла
лежавший рядом с нею витой бич и стала бить меня им по спине и по си-
денью, пока я не потерял сознания от множества ударов; а она сказала не-
вольницам: «Возьмите его и отведите к правителю города: пусть отрежут
ему руку, которую он не вымыл, поев миндаля!» И, услышав эти слова, я
воскликнул: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха. Мою руку отрежут за
то, что я ел миндаль и не вымыл ее!» И невольницы подошли к ней и сказа-
ли: «О сестрица, не взыщи с него на этот раз за его поступок!» Но она
воскликнула: «Клянусь Аллахом, я непременно отрежу что-нибудь у него на
теле!» И она ушла и исчезла на десять дней, так что я ее но видел, а че-
рез десять дней она пришла и сказала мне: «О чернолихий, я научу тебя,
как есть миндаль и не мыть рук!»
И она кликнула невольниц, и они связали мне руки, а девушка взяла
острую бритву и отрезала мне большие пальцы, — как вы видите, господа, —
и я потерял сознание. А затем она посыпала раны порошком, и кровь оста-
новилась, и я стал говорить: «Не буду больше есть миндаля, пока не вымою
рук сорок раз мылом, сорок раз содой и сорок раз щелоком!» И она взяла с
меня обещание, что я не стану есть миндаля раньше, чем не вымою руки
так, как я сказал. И когда вы принесли этот миндаль, цвет моего лица из-
менился, и я про себя подумал: «Из-за этого миндаля мне отрезали большие
пальцы». А раз вы меня заставили, я и сказал: «Мне непременно надо ис-
полнить то, в чем я поклялся».
«А что было с тобою после этого?» — спросили присутствующие. И юноша
ответил: «Когда я поклялся ей, ее сердце успокоилось, и я проспал с нею.
И мы прожили некоторое время, а потом она сказала мне: «Нехорошо, что мы
живем во дворце халифа, куда никто не вступал, кроме тебя, да и ты вошел
сюда только стараниями СиттЗубейды». И она дала мне пятьдесят тысяч ди-
наров и сказала: «Возьми эти деньги, пойди и купи нам просторный дом». И
я вышел и купил просторный дом, красивый и вместительный, и она перенес-
ла туда все бывшие у нее в доме ценности и скопленные ею богатства, тка-
ни и редкости. Вот причина того, что мне отрезали большие пальцы».
И мы поели и ушли, а после этого с горбуном случилось то, что случи-
лось, и вот мой рассказ, и больше ничего».
«Это не удивительнее, чем история горбуна; напротив, история горбуна
удивительней этого, и всех вас необходимо повесить», — сказал царь. И
тогда выступил вперед еврей, поцеловал перед царем землю и молвил: «О
царь времени, я расскажу тебе рассказ более удивительный, чем рассказ
горбуна». — «Подавай, что у тебя есть», — сказал царь Китая. И еврей на-
чал:
Вот самое удивительное, что случилось со мною в юности. Я был в Да-
маске сирийском и учился там; и вот однажды я сижу, и вдруг приходит ко
мне невольник из дворца правителя Дамаска и говорит: «Поговори с моим
господином!» И я вышел и пошел с ним в жилище правителя, и, войдя, я
увидел на возвышении под портиком можжевеловое ложе, украшенное золотыми
полосками, и на нем лежал больной человек — юноша, невиданно прекрасный
в его юности. И я сел у него в головах и помолился о его выздоровлении;
и юноша сделал мне знак глазами, а я сказал ему: «О господин, дай мне
твою руку, да сохранит тебя Аллах!» И он вынул свою левую руку, а я уди-
вился этому и подумал: «О, диво Аллаха! Это красивый юноша из большого
дома, и ему не хватает воспитанности! Вот это удивительно!» И я пощупал
ему пульс и написал для него бумажку и заходил к нему в течение десяти
дней; и он выздоровел, сходил в баню и помылся и вышел; и правитель наг-
радил меня прекрасной наградой и назначил меня надзирателем у себя в
больнице, что находится в Дамаске. И я пошел в баню вместе с юношей и
велел освободить всю баню, и слуги вошли с ним и сняли с него одежды; и
когда юноша обнажился, я увидел, что его правая рука недавно отрублена,
— ив этом причина его болезни. И, увидав это, я стал удивляться и опеча-
лился за него; а посмотрев на его тело, я увидел на нем следы ударов
плетьми, — и юноша из-за этого употреблял мази. И это взволновало меня,
и волнение проявилось у меня на лице; и юноша взглянул на меня и понял,
в чем дело, и сказал мне: «О лучший врач нашего времени, не удивляйся
этому. Я расскажу тебе мою историю, когда мы выйдем из бани».
И когда мы вышли из бани и пришли домой и съели кушанья и отдохнули,
юноша сказал: «Не хочешь ли ты развлечься на балконе?» И я отвечал: «Хо-
рошо!» И тогда он велел рабам снести постели наверх и приказал им изжа-
рить ягненка и принести нам плодов; и мы поели, и юноша ел левой рукой.
«Расскажи мне твою историю», — сказал я ему.
«О врач нашего времени, — заговорил юноша, — послушай, что случилось
со мной. Знай, что я из уроженцев Мосула, и отец моего отца умер и оста-
вил десять сыновей, — и мой отец, о врач, был один из них, и был он
старшим. И все они выросли и поженились, и моему отцу достался я, а де-
вять его братьев не имели детей; и я рос и жил среди своих дядей, и они
радовались мне великою радостью. И когда я вырос и достиг возраста му-
жей, я был однажды в соборной мечети Мосула (а был день пятницы, и мой
отец находился с нами), и мы совершили пятничную молитву; и весь народ
вышел, а мой отец и дяди остались сидеть и беседовали о диковинах разных
стран и чудесах городов. И упомянули Каир, и мои дяди сказали: «Путе-
шественники говорят, что нет на земле города прекраснее, чем Каир с его
Нилом». И когда я услышал эти слова, мне захотелось в Каир. «Кто не ви-
дал
Каира — не видал мира, — сказал мой отец. — Его земля — золото, и его
Нил — диво; женщины его — гурии, и дома в нем — дворцы, а воздух там
ровный, и благоухание его превосходит и смущает алоэ. Да и как не быть
таким Каиру, когда Каир — это весь мир, и Аллаха достоин тот, кто ска-
зал:
Покину ли я Каир и прелести благ его?
Какая ж земля потом желанною будет мне?
И страны оставлю ли, что кажутся полными
Таким благовонием, какого на кудрях нет?
И как же, когда красив он стал, точно райский сад,
Где всюду разбросаны циновки с подушками?
Вот город, красой своей чарующий ум и взор;
Найдет то, что любит, там и скверный и набожный.
И преданных братьев там собрали достоинства,
А место собранья их походит на рощу пальм.
Каирны! Когда б Аллах судил разлучиться нам,
Да будут крепки тогда обеты взаимные.
Напомнить Каир ветрам вы бойтесь: для струн других
Похитят они садов Каира дыхание. А если бы вы видели его сады по ве-
черам, когда склоняется над ними тень, — продолжал мой отец, — вы поис-
тине увидали бы чудо и склонились бы к нему в восторге».
И они принялись описывать Каир и его Нил, — говорил юноша, — и когда
они кончили и я услышал о таких достоинствах Каира, мое сердце осталось
там. И окончив беседу, все поднялись и отправились в свои жилища, и я
лег спать в этот вечер, но сон не шел ко мне из-за моего увлечения Каи-
ром, и мне перестали быть приятны пища и питье. И когда прошло немного
дней, мои дяди собрались в Египет, а я плакал перед моим отцом, пока он
не собрал мне товаров, и я поехал с дядями, и отец сказал им: «Не давай-
те ему вступить в Каир; пусть он продает свои товары в Дамаске!»
Потом я простился с отцом, и мы отправились и выехали из Мосула, и
ехали до тех пор, пока не прибыли в Халеб, и, пробыв там несколько дней,
мы выехали и достигли Дамаска и увидали, что это город с каналами, де-
ревьями, плодами и птицами, подобный райскому саду, где есть всякие пло-
ды. И мы остановились в одном из ханов, и мои дяди стали продавать и по-
купать и продали также и мои товары, и каждый дирхем принес мне пять
дирхемов, и я обрадовался прибыли. И мои дяди оставили меня и отправи-
лись в Египет, а я остался после них в Дамаске и жил в красиво построен-
ном доме, описать который бессилен язык, и плата за него была два динара
в месяц. И я проводил время за едой и питьем, пока не истратил бывшие со
мной деньги. И вот в какой-то из дней я сижу у ворог дома, и вдруг под-
ходит молодая женщина, одетая в роскошнейшее платье, прекраснее которой
не видел мой глаз. И я подмигнул ей, и она немедленно оказалась за воро-
тами; и когда она вошла, я вошел с нею и закрыл за ней и за собой дверь,
и она откинула с лица покрывало и сняла изар, и я нашел редкостной ее
красоту, и любовь к ней овладела моим сердцем. И я встал и принес столик
с лучшими кушаньями и плодами и всем, что было нужно для трапезы; и ког-
да я принес это, мы поели и поиграли, а после игр выпили и опьянели, и
потом я проспал с нею приятнейшую ночь до утра. И дал я ей десять дина-
ров, но ее лицо омрачилось, и она сдвинула брови и рассердилась и воск-
ликнула: «Тьфу вам, мосульцы! Ты как будто думаешь, что я хочу твоих де-
нег!» И она вынула из-за рубахи пятнадцать динаров и поклялась мне и
воскликнула: «Клянусь Аллахом, если ты не возьмешь их, я к тебе не вер-
нусь!» И я принял от нее деньги, а она сказала: «О любимый, ожидай меня
через три дня: между заходом солнца и вечерней молитвой я буду у тебя;
приготовь же на эти динары такое же угощение». И она простилась со мною,
и мой ум исчез вместе с нею, а когда три дня прошли, она явилась, одетая
в парчу, драгоценности и одежды, более великолепные, чем в первый раз. А
я приготовил для нас трапезу раньше, чем она пришла, и мы поели и выпили
и проспали, как обычно, до утра, и она дала мне пятнадцать динаров и
сговорилась со мною, что через три дня придет ко мне.
И я приготовил ей трапезу, и спустя несколько дней она явилась в
платье еще более великолепном, чем первое и второе, и спросила: «О гос-
подин мой, не красива ли я?» — «Да, клянусь Аллахом!» — ответил я. И она
сказала: «Не позволишь ли ты мне привести с собою девушку лучше меня и
моложе, чем я, годами, чтобы она поиграла с нами и посмеялась и развесе-
лилось бы ее сердце. Она давно уже скучает и просилась выйти со мною и
провести со мной ночь». И, услышав ее слова, я сказал: «Да, клянусь Ал-
лахом!» И потом мы напились и проспали до утра, и она вынула пятнадцать
динаров и сказала: «Прибавь к нашей трапезе что-нибудь для девушки, ко-
торая придет со мной», — и затем она ушла. А когда наступил четвертый
день, я собрал для нее, как обычно, трапезу, и после заката она вдруг
явилась, и с нею какая-то женщина, завернутая в изар. Они вошли и сели,
и, увидев это, я произнес:
«Как чудно и дивно наше время, —
Хулитель отсутствует, небрежный,
Любовь, и восторг, и опьяненье:
От части того исчезнет разум.
Блистает луна за покрывалом,
И ветвь изгибается в одеждах,
И розы ланит ее цветущи,
Нарцисс же очень ее истомен.
Безоблачна жизнь, как и люблю я.
И дружба с любимым совершенна!»
И я обрадовался и зажег свечи и встретил их, радостным и счастливый;
а они скинули бывшие на них одежды, и новая девушка открыла свое лицо, и
я увидел, что она подобна полной луне, и прекраснее ее я не видывал. И,
поднявшись, я подал им еду и питье, и мы поели и выпили, и я принялся
кормить новую девушку и наполнять ее кубок и пить с нею; и первая девуш-
ка втайне приревновала и воскликнула: «Клянусь Аллахом, не прекрасней ли
эта девушка, чем я?» — «Да, клянусь Аллахом!»отвечал я. И она сказала:
«Мне хочется, чтобы ты проспал с нею». — «Твой приказ у меня на голове и
на глазах!» — отвечал я; и она встала и постлала нам, и я пошел к девуш-
ке и проспал до утра. И я пошевелился и почувствовал, что я весь мокрый,
и подумал, что вспотел, и стал будить девушку и потряс ее за плечи, — и
голова ее скатилась с подушки. И ум мой улетел, и я воскликнул: «О бла-
гой покровитель, покрой меня!» И, увидев, что она зарезана, я сел (а мир
сделался черен в моих глазах) и стал искать свою прежнюю подругу, но не
нашел ее и понял, что это она зарезала девушку из ревности ко мне.
«Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Как мне
поступить?» — воскликнул я; и, подумав немного, я встал, снял с себя
одежду и, выкопав посреди комнаты яму, взял девушку вместе с ее драго-
ценностями и положил в яму и снова прикрыл ее землей и мраморными плита-
ми. Потом я вымылся, надел чистую одежду и, взяв остаток своих денег,
вышел из дома и Запер его, и пошел к владельцу дома и, укрепив свою ду-
шу, отдал ему тысячу за год и сказал: «Я уезжаю к моим дядям в Каир».
И я поехал в Каир и встретился с моими дядями, и они обрадовались
мне, и оказалось, что они уже продали все свои товары. «Почему ты прие-
хал?» — спросили они. И я ответил: «Я соскучился по вас», — и не сказал
им, что со мной есть немного денег. И я пробыл с ними год, любуясь на
Каир и его Нил, и, наложив руку на оставшиеся у меня деньги, стал тра-
тить их и пить и есть, пока не приблизилось время отъезда моих дядей. И
тогда я убежал и спрятался от них, и они искали меня, но не услышали обо
мне вестей и сказали: «Он, должно быть, вернулся в Дамаск», — и уехали.
А я вышел и жил в Каире три года, пока у меня ничего не осталось из моих
денег. А я каждый год посылал хозяину дома плату за него, и через три
года моя грудь стеснилась (а у меня оставалась только годовая плата за
дом), и тогда я поехал и прибыл в Дамаск и остановился в Этом доме.
И хозяин его обрадовался мне; и я нашел все комнаты запертыми, как и
было, и открыл их и вынес вещи, находившиеся там, и нашел под постелью,
на которой я спал в ту ночь с зарезанной девушкой, золотое ожерелье, ук-
рашенное драгоценными камнями. Я взял его и вытер с него кровь убитой
девушки и посмотрел на него и немного поплакал, а после этого я прожил
два дня и на третий день пошел в баню и переменил одежду. И у меня сов-
сем не было денег. И однажды я пошел на рынок, и дьявол нашептал мне — в
осуществление предопределенного, — и, взяв ожерелье, я отправился на ры-
нок и отдал его посреднику. И он поднялся, и посадил меня рядом с хозяи-
ном моего дома и, обождав, пока рынок оживился, взял ожерелье и стал
предлагать его украдкой, без моего ведома.
И вдруг оказалось, что ожерелье ценное принесло две тысячи динаров. И
тогда посредник пришел и сказал: «Это ожерелье — медная подделка, из-
делье франков, и цена за него дошла до тысячи дирхемов». А я отвечал
ему: «Да, мы выковали его для одной женщины, чтобы посмеяться над нею.
Моя жена получила его в наследство, и мы хотим его продать. Пойди получи
тысячу дирхемов…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двадцать девятая ночь
Когда же настала двадцать девятая ночь, ока сказала: «Дошло до меня,
о счастливый карь, что юноша сказал посреднику: «Получи тысячу дирхе-
мов».
И посредник, услышав это, понял, что дело с ожерельем сомнительное, и
пошел к старосте рынка и отдал его ему, а староста отправился к вали и
сказал: «Это ожерелье у меня украли, и мы нашли вора, который одет в
одежду детей купцов».
И не успел я очнуться, как меня окружили стражники и забрали и отвели
к вали; и вали спросил меня об этом ожерелье, и я сказал ему то же, что
сказал посреднику, и вали засмеялся и воскликнул: «Во всем этом ни слова
правды!»
И не успел я опомниться, как меня уже обнажили и стали бить плетьми
по бокам, и удары жгли меня, и я сказал: «Я украл его!», думая про себя:
«Лучше тебе сказать, что украл его. Я не скажу, что обладательницу оже-
релья у меня убили, — меня убьют за нее».
И записали, что я украл ожерелье, и мне отрубили руку и прижгли обру-
бок в масле, и я лишился чувств; но мне дали выпить вина, и я очнулся и,
взяв свою руку, пошел домой. И хозяин сказал мне: «Раз с тобой случилось
подобное дело, уйди из моего дома и присмотри для себя другое место, так
как ты обвинен в воровстве». А я отвечал ему: «О господин мой, потерпи
дня два или три, пока я присмотрю себе помещение». — «Хорошо», — сказал
он и ушел и оставил меня, а я остался сидеть и плакал и говорил: «Как я
вернусь к родным с отрубленной рукой? Они не знают, что я невиновен! Мо-
жет быть, Аллах совершит что-нибудь благое», — и я горько заплакал.
И когда хозяин дома ушел от меня, мною овладело великое горе, и я
прохворал два дня, а на третий день, не успел я очнуться, как явился хо-
зяин дома и с ним несколько стражников и староста рынка, и он утверждал,
что я украл ожерелье. И я вышел к ним и спросил их: «Что случилось?» А
они, не дав мне сроку, связали меня и накинули мне на шею цепь и сказа-
ли: «Ожерелье, которое было у тебя, отнесли правителю Дамаска, везирю и
судье, и они сказали, что это ожерелье пропало у правителя три года на-
зад вместе с его дочерью».
И, когда я услышал от них эти слова, у меня упало сердце, и я воск-
ликнул: «Погибла твоя душа, нет сомнения! Клянусь Аллахом, я непременно
расскажу правителю мою историю, и если захочет, он меня убьет, а если
захочет — простит меня».
И когда мы пришли к правителю, он велел мне встать перед собою и,
увидев меня, посмотрел на меня краем глаза и сказал присутствующим: «По-
чему вы отрубили ему руку? Это несчастный человек, и нет за ним вины; вы
обидели ею, отрубив ему руку». И, когда я услышал эти слова, мое сердце
окрепло и душа моя успокоилась, и я воскликнул: «Клянусь Аллахом, о гос-
подин мой, я совсем не вор! Меня обвинили этим великим обвинением и по-
били плетьми посреди рынка и принуждали меня сознаться, — и я солгал на
себя и признался в краже, хотя и не виновен в ней». И правитель сказал:
«Нет за тобой вины!», а затем он заключил под стражу старосту рынка и
сказал ему: «Отдай этому цену его руки, иначе я тебя повешу и возьму все
твои деньги!» И он кликнул стражников, и они взяли старосту и уволокли
его, а я остался с правителем. Потом сняли с моей шеи цепь с разрешения
правителя и развязали мне руки, и правитель посмотрел на меня и сказал:
«О дитя мое, будь правдив со мной и расскажи мне, как к тебе попало это
ожерелье? — И он произнес:
Правдивым будь, хотя б потом истина
Огнем угрозы вечных мук жгла тебя».
«О господин мой, я скажу тебе правду», — ответил я и рассказал ему,
что случилось у меня с первой девушкой и как она привела ко мне вторую и
зарезала ее из ревности, и изложил эту историю целиком. И, услышав это,
правитель покачал головой и ударил правой рукой о левую и, положив на
лицо платок, поплакал немного и произнес:
«Я вижу, недуги мира множатся надо мной,
И тот, кто подвержен им, до смерти недужен.
За каждою встречей двух влюбленных — разлуки час,
А все, что предшествует разлуке, — немного».
И после этого он подошел ко мне и сказал: «Знай, о дитя мое, что
старшая девушка — моя дочь, и я охранял ее с великой заботой, — а когда
она стала взрослой, я послал ее в Каир, и она вышла замуж за сына своего
дяди; но он умер, и она приехала ко мне. И она научилась мерзостям у жи-
телей Каира и приходила к тебе четыре раза, и потом она привела к тебе
свою меньшую сестру, — а обе они родились от одной матери и любили друг
друга. И когда со старшей случилось то, что случилось, она открыла свою
тайну сестре, и та попросилась пойти с нею. А затем старшая вернулась
одна, и я спросил про меньшую и увидел, что старшая плачет о ней; и она
тайно сказала своей матери (а я был тут же), что случилось и как она за-
резала свою сестру. И она все плакала и говорила: «Клянусь Аллахом, я не
перестану плакать о ней, пока не умру!» И так и было. Посмотри же, дитя
мое, что произошло! Я хочу, чтобы ты не перечил мне в том, что я тебе
скажу: «Я женю тебя на моей меньшей дочке, она не родная сестра тем
двум, и она невинна; и я не потребую от тебя приданого и назначу вам от
себя содержание, и ты будешь у меня на положении сына».
«Хорошо, — сказал я, — могли ли мы думать!» И правитель тотчас же
послал за судьей и свидетелями и написал мою брачную запись, и я вошел к
его дочери, а он взял для меня у старосты рынка много денег, и я оказал-
ся у него на высочайшем месте. В этом году умер мой отец, и правитель
послал от себя гонца, и тот привез мне деньги, которые отец оставил, — и
теперь я живу приятнейшей жизнью. Вот причина отсечения правой руки».
И я удивился этому и провел у юноши три дня, и он дал мне много де-
нег, и я уехал от него и прибыл в этот город, и жизнь моя здесь была хо-
роша, и у меня с горбуном случилось то, что случилось».
«Это но более удивительно, чем история горбуна, — сказал царь Китая,
— и мне непременно следует вас всех совесть, но остался еще портной, ка-
чало всех грехов. Эй, портной, — сказал он, — если ты мне расскажешь
что-нибудь более удивительное, чем эта история, я подарю вам ваши прос-
тупки».
И тогда портной выступил вперед и сказал:
Знай, о царь нашего времени, — вот самое удивительное, что со мной
вчера случилось и произошло. Прежде чем встретить горбатого, я был в на-
чале дня на пиру у одного из моих друзей, у которого собралось около
двадцати человек из жителей этого города, и среди нас были ремесленники:
портные, плотники, ткачи и другие. И когда взошло солнце, нам подали ку-
шанье, чтоб мы поели; и вдруг хозяин дома вошел к нам, и с ним юношачу-
жеземец, красавец из жителей Багдада, одетый в какие ни на есть хорошие
одежды и прекрасный, но только он был хромой. И он вошел к нам и при-
ветствовал нас, а мы поднялись перед ним, и он подошел, чтобы сесть, но
увидел среди нас одного человека, цирюльника, и отказался сесть и хотел
уйти от нас. Но мы схватили этого юнош», и хозяин дома вцепился в него,
и стал заклинать его, и спросил: «Почему ты вошел и уходишь?» И юноша
отвечал: «Ради Аллаха, господин мой, не противься мне ни в чем! Причина
моего входа в ртом злосчастном цирюльнике, что сидит здесь». И, услышав
эти слова, хозяин долга пришел в крайнее удивление и сказал: «Как! этот
юноша из Багдада, и его сердце расстроилось из-за этою цирюльника!» А мы
посмотрели на юношу и сказали ему: «Расскажи нам, в чем причина твоего
гнева на этого цирюльника?»
«О собрание, — сказал тогда юноша, — у меня с этим цирюльником в моем
городе Багдаде произошло такое дело: это из-за него я сломал себе ногу и
охромел, и я дал клятву, что больше никогда не буду находиться с ним в
одном и том же месте или жить в городе, где он обитает, — и уехал из
Багдада, и покинул его, и поселился в ртом городе; и сегодняшнюю ночь я
проведу не иначе как в путешествии».
«Заклинаем тебя Аллахом, — сказали мы ему, — расскажи нам твою исто-
рию!»
И юноша начал (а лицо цирюльника пожелтело): «О люди, знайте, что
отец мой был одним из больших купцов Багдада, и Аллах великий не послал
ему детей, кроме меня. И когда я вырос и достиг возраста мужей, мой отец
преставился к милости великого Аллаха и оставил мне деньги, и слуг, и
челядь, и я стал хорошо одеваться и хорошо есть. Но Аллах внушил мне не-
нависть к женщинам. И в какой-то из дней я шел по переулкам Багдада» и
мне встретилась на дороге толпа женщин, и я убежал и спрятался в тупике
и присел в конце его на скамейку. И не просидел я минуты, как вдруг око-
ло дома, стоявшего там, где я был, открылось, и в нем показалась девуш-
ка, подобная луне в полнолуние, равной которой по красоте я не видел, и.
она поливала цветы, бывшие на окне. И девушка повернулась направо и на-
лево и закрыла окно и ушла, и ненависть превратилась в любовь, и я про-
сидел все время до заката солнца, исчезнув из мира. И вдруг едет кади
нашего города, и впереди него рабы, а сзади слуги; и он сошел и вошел в
дом, откуда показалась девушка, — и я понял, что это ее отец. Потом я
отправился в свое жилище огорченный и упал, озабоченный, на постель; и
ко мне вошли мои невольницы и сели вокруг меня, не зная, что со мной, а
я не обратил к ним речи, и они заплакали и опечалились обо мне.
И ко мне вошла одна старуха и увидела меня, и от нее не укрылось мое
состояние. Она села у моего изголовья и ласково заговорила со мной и
сказала: «О дитя мое, скажи мне, что с тобой случилось, и я сделаю все
для того, чтобы свести тебя с возлюбленной». И когда я рассказал ей свою
историю, она сказала: «О дитя мое, это дочь кади Багдада, и она сидит
взаперти; то место, где ты ее видел, — ее комната, а у ее отца большое
помещение внизу; и она сидит одна. Я часто к ним захожу, и ты познаешь
единение с нею только через меня, — подтянись же!»
И, услышав ее речь, я открыл свою душу. И мои родные обрадовались в
этот день, и наутро я был здоров. И старуха отправилась и вернулась с
изменившимся лицом к сказала: «О дитя мое, не спрашивай, что мне было от
нее! Когда я сказала ей об этом, она ответила мне: «Если ты, злосчастная
старуха, не бросишь таких речей, я, поистине, сделаю с тобою то, что ты
заслуживаешь!» Но я непременно вернусь к ней в другой раз». И когда я
услышал это, моя болезнь еще усилилась.
А через несколько дней старуха пришла и сказала: «О дитя мое, я хочу
от тебя подарка!» И когда я услышал от нее это, душа вернулась ко мне, и
я воскликнул: «Тебе будет всякое благо!» А она сказала: «Вчера я пришла
к девушке, и, увидев, что у меня разбито сердце и глаза мои плачут, она
сказала мне: «Тетушка, что это у тебя, я вижу, стеснена грудь?» И когда
она сказала мне это, я заплакала и ответила: «О госпожа, я пришла к тебе
от юноши, который тебя любит, и он из-за тебя близок к смерти». И она
спросила (а сердце ее смягчилось): «Откуда этот юноша, о котором ты упо-
мянула?» И я ответила: «Это мой сын, плод моего сердца; он увидел тебя в
окне несколько дней назад, когда ты поливала цветы, и, взглянув в твое
лицо, обезумел от любви к тебе; и когда я сказала ему в первый раз, что
случилось у меня с тобою, его болезнь усилилась, и он не покидает поду-
шек. Он не иначе как умрет, несомненно». И она воскликнула (л лицо ее
пожелтело): «И все это из-за меня?» И я отвечала: «Да, клянусь Аллахом!
Чего же ты хочешь?» — «Пойди передай ему от меня привет и скажи, что со
мной происходит во много раз больше того, что с ним, — сказала она. —
Как будет пятница, пусть он придет к дому перед молитвой, и когда он
придет, я спущусь, открою ему ворота и проведу его к себе, и мы немного
побудем вместе с ним; и он вернется раньше, чем мой отец приедет с мо-
литвы».
И когда я услышал слова старухи, мучения, которые я испытывал, прек-
ратились и мое сердце успокоилось. Я дал ей одежды, которые были на мне,
и она ушла, сказавши: «Успокой свое сердце»; а я молвил: «Во мне не ос-
талось никакого страдания». И мои родные и друзья обрадовались моему
выздоровлению.
И так продолжалось до пятницы. И вот старуха вошла ко мне и спросила
о моем состоянии, и я сообщил ей, что нахожусь в добром здоровье, а за-
тем я надела свои одежды и умастился и стал ожидать, когда люди пойдут
на молитву, чтобы отправиться к девушке. И старуха сказала мне: «Время у
тебя еще есть, и если бы ты пошел в баню и снял свои волосы, в особен-
ности поело сильной болезни, это было бы хорошо». И я ответил ей: «Это
правильно, но я обрею голову, а после схожу в баню».
И потом я послал за цирюльником, чтобы обрить себе голову, и сказал
слуге: «Пойди на рынок и приведи мне цирюльника, который был бы разумен
и не болтлив, чтобы у меня не треснула голова от его разговоров»; и слу-
га пошел и привел этого зловредного старца. И, войдя, он приветствовал
меня, и я ответил на его приветствие, И он сказал мне: «Я вижу, ты ото-
щал телом»; а я отвечал: «Я был болен». И тогда он воскликнул: «Да уда-
лит от тебя Аллах заботу, горе, беду и печали!»
«Да примет Аллах твою молитву!» — сказал я: и цирюльник воскликнул:
«Радуйся, господин мой, здоровье пришло к тебе! Ты хочешь укоротить во-
лосы или пустить кровь? Дошло со слов ибн Аббаса — да будет доволен им
Аллах! — что пророк говорил: «Кто подрежет волосок в пятницу, от того
будет отвращено семьдесят болезней»; и с его же слов передают, что он
говорил: «Кто в пятницу поставят себе пиявки, тот в безопасности от по-
тери зрения и множества болезней».
«Оставь эти разговоры, встань сейчас же, обрей мне голову, я человек
слабый!» — сказал я; и цирюльник встал и, протянув руку, вынул платок и
развернул его, — у вдруг в нем оказалась астролябия с семью дисками, вы-
ложенными серебром. И цирюльник взял ее и, выйдя на середину дома, под-
нял голову к лучам солнца и некоторое время смотрел, а потом сказал:
«Знай, что от начала сегодняшнего дня, то есть дня пятницы — пятницы де-
сятого сафара, года шестьсот шестьдесят третьего от переселения пророка
(наилучшие молитвы и привет над ним!) и семь тысяч триста двадцатого от
времени Александра, — прошло восемь градусов и шесть минут, а в восхож-
дении в сегодняшний день, согласно правилам науки счисления, Марс, и
случилось так, что ему противостоит Меркурий, а это указывает на то, что
брить сейчас волосы хорошо, и служит мне указанием, что ты желаешь
встретиться с одним человеком, и это будет благоприятно, но после случа-
тся разговоры и вещи, о которых я тебе не скажу».
«Клянусь Аллахом, — воскликнул я, — ты надоел мне и сделал мне нехо-
рошее предсказание, а я призвал тебя лишь затем, чтобы побрить мне голо-
ву! Пошевеливайся же, выбрей мне голову и не затягивай со мной разгово-
ров!» — «Клянусь Аллахом, — отвечал цирюльник, — если бы ты знал, что с
тобой случится, ты бы ничего сегодня не делал. Советую тебе поступать
так, как я тебе скажу, ибо я говорю на основании расчета по звездам».
И я сказал: «Клянусь Аллахом, я не видел цирюльника, умелого в науке
о звездах, кроме тебя, но я знаю и ведаю, что ты говоришь много пустя-
ков. Я позвал тебя лишь для того, чтобы привести в порядок мою голову, а
ты пришел ко мне с этими скверными речами». — «Хочешь ли ты, чтобы я
прибавил тебе еще? — спросил цирюльник. — Аллах послал тебе цирюльни-
ка-звездочета, сведущего в белой магии, в грамматике, синтаксисе, рито-
рике, красноречии, логике, астрономии, геометрии, правоведении, предани-
ях и толкованиях Корана, и я читал книги и вытвердил их, принимался за
дела и постигал их, выучил науки и познал их, изучил ремесла и усвоил их
и занимался всеми вещами и брался за них. Твой отец любил меня за мою
малую болтливость, и поэтому служить тебе моя обязанность; но я не болт-
лив, и не такой, как ты говоришь, и зовусь поэтому молчаливым, степен-
ным. Тебе бы следовало восхвалить Аллаха и не прекословить мне, — я тебе
искренний советчик, благосклонный к тебе, и я хотел бы быть у тебя в ус-
лужении целый год и чтобы ты воздал мне должное, и я не желаю от тебя
платы за это».
И, услышав это от него, я воскликнул: «Ты убьешь меня сегодня, несом-
ненно…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до тридцати
Когда же настала ночь, дополняющая до тридцати, она сказала: «Дошло
до меня, о счастливый царь, что юноша сказал цирюльнику: «Ты убьешь меня
в сегодняшний день!» И цирюльник ответил: «О господин мой, я тот, кого
люди называют Молчальником за малую болтливость в отличие от моих шести
братьев, ибо моего старшего брата зовут аль-Бакбук, второго — аль-Хад-
дар, третьего — Факик, имя четвертого — аль-Куз-аль-Асвани, пятого —
аль-Фашшар, и шестого — Шакашик, а седьмого зовут ас-Самит [61], — и это
я».
И когда цирюльник продлил свои речи, — говорил юноша, — я почувство-
вал, что у меня лопается желчный пузырь, и сказал слуге: «Дай ему чет-
верть динара, и пусть он уйдет от меня, ради лика Аллаха! Не нужно мне
брить голову!» Но цирюльник, услышав, что я сказал слуге, воскликнул:
«Что это за слова, о господин! Клянусь Аллахом, я не возьму от тебя пла-
ты, пока не услужу тебе, и служить тебе я непременно должен! Я обязан
тебе прислуживать и исполнять то, что тебе нужно, и я не подумаю взять с
тебя деньги. Если ты не знаешь мне цены, то я знаю тебе цену, и твой
отец, да помилует его Аллах великий, оказал нам милости, ибо он был ве-
ликодушен. Клянусь Аллахом, твой отец послал за мной однажды, в день,
подобный этому благословенному дню, и я вошел к нему (а у него было соб-
рание друзей), и он сказал мне:
«Отвори мне кровь!» И я взял астролябию и определил ему высоту и на-
шел, что положение звезд для него неблагоприятно и что пустить кровь при
этом тяжело, и осведомил его об этом; и он последовал моим словам и по-
дождал, а я произнес во хвалу ему:
Пришел к господину я, чтоб кровь отворить ему.
Но вижу, пора не та, чтоб телу здоровым быть.
И сел я беседовать о всяких диковинах,
И знанья свои перед ним я мудро развертывал.
По сердцу ему пришлось внимать мне, и молвил он:
«Ты знанья прошел предел, о россыпь премудрости!»
И я отвечал: «Когда б не ты, о владыка всех,
Излил на меня познанья, не был бы мудрым я.
Владеешь ты щедростью, и даром, и милостью,
О кладезь познания, рассудка и кротости!»
И твой отец пришел в восторг и кликнул слугу и сказал ему: «Дай ему
сто три динара и одежду!» — и отдал мне все это; а когда пришел пох-
вальный час, я отворил ему кровь. И он не прекословил мне и поблагодарил
меня, и собравшиеся, которые присутствовали, поблагодарили меня. И после
кровопускания я не мог молчать и спросил его: «Ради Аллаха, господин
мой, чем вызваны твои слова: «Дай ему сто три динара»?» И он ответил:
«Динар за звездочетство, динар за беседу и динар за кровопускание, а сто
динаров и одежду — за твою похвалу мне».
«Да помилует Аллах моего отца, который знал подобного тебе!» — воск-
ликнул я; и этот цирюльник рассмеялся и сказал: «Нет бога, кроме Аллаха,
Мухаммед — посол Аллаха! Слава тому, кто изменяет, по сам не изменяется!
Я считал тебя разумным, но ты заговариваешься от болезни. Сказал Аллах в
своей великой книге: «Подавляющие гнев и прощающие людям», — и ты во
всяком случае прощен. Я не ведаю причины твоей поспешности, и ты знаешь,
что твой отец и дед ничего не делали без моего совета. Ведь сказано: со-
ветчик достоин доверия, и не обманывается тот, кто советуется; а одна
поговорка говорит: у кого нет старшего, тот сам не старший. Порт сказал:
Когда соберешься, что нужно, свершить,
Советуйся с мудрым и слушай его. Ты не найдешь никого, более сведуще-
го в делах, чем я, и я стою на ногах, прислуживая тебе, и ты мне не нас-
кучил, — так как же это я наскучил тебе? Но я буду терпелив с тобою ради
тех милостей, которые оказал мне твой отец».
«Клянусь Аллахом, о ослиный хвост, ты затянул свои разговоры и про-
должил надо мной свою речь! Я хочу, чтобы ты обрил мне голову и ушел от
меня!» — воскликнул я. И тогда цирюльник смочил мне голову и сказал: «Я
понимаю, что тебя охватила из-за меня скука, но я не виню тебя, так как
твой ум слаб и ты ребенок, и еще вчера я сажал тебя на плечо и носил в
школу». — «О брат мой, заклинаю тебя Аллахом, потерпи и помолчи, пока
мое дело будет сделано, и иди своей дорогой!» — воскликнул я и разорвал
на себе одежды. И, увидев, что я это сделал, цирюльник взял бритву и на-
чал ее точить, и точил ее, пока мой ум едва не покинул меня, а потом он
подошел и обрил часть моей головы, после чего поднял руку и сказал: «О
господин, поспешность — от дьявола, а медлительность — от милосердия! —
И он произнес:
Помедли и не спеши к тому, чего хочешь ты,
И к людям будь милостив, чтоб милость к себе найти,
Над всякою десницею десница всевышнего,
И всякий элодей всегда злодеем испытан был».
«О господин мой, — сказал он потом, — я не думаю, чтобы ты знал мое
высокое положение: моя рука упадет на головы царей, эмиров, везирей,
мудрецов и достойных, ибо мне сказал поэт:
Ремесла — что нити камней дорогих,
А этот цирюльник — что жемчуг средь них»
Вознесся над мудрыми он высоко
И держит под дланями главы царей».
И я воскликнул: «Оставь то, что тебя не касается, ты стеснил мою
грудь и обеспокоил мое сердце!» А цирюльник спросил: «Мне кажется, ты
торопишься?» — «Да, да, да!» — крикнул я; и тогда он сказал: «Дай себе
время: поспешность — от сатаны, и она порождает раскаяние и разочарова-
ние. Сказал кто-то — приветствие и молитва над ним! — лучшее из дел то,
в котором проявлена медлительность! А мне, клянусь Аллахом, твое дело
внушает сомнение. Я желал бы, чтобы ты мне сообщил, на что ты вознаме-
рился: я боюсь, что случится нечто другое. Ведь до времени молитвы оста-
лось три часа. Я не хочу быть в сомнении насчет этого, — добавил он, —
но желаю знать время наверное, ибо, когда мечут слова в неведомое, — это
позор, в особенности для подобного мне, так как среди людей объявилась и
распространилась слава о моих достоинствах, и мне не должно говорить на-
угад, как говорят обычно звездочеты».
И он бросил бритву и, взяв астролябию, пошел под солнце и долгое вре-
мя стоял, а потом возвратился и сказал мне: «До времени молитвы осталось
три часа — ни больше, ни меньше».
«Ради Аллаха, замолчи, — воскликнул я, — ты пронзил мою печень!» И
цирюльник взял бритву и стал точить ее, как и в первый раз, и обрил мне
часть головы и сказал: «Я озабочен твоей поспешностью, и если бы ты со-
общил мне о ее причине, это было бы лучше для тебя: ты ведь знаешь, что
твой отец и дед ничего не делали, не посоветовавшись со мною». И я по-
нял, что мне от него нет спасения, и сказал себе: «Пришло время молитвы,
а я хочу пойти к девушке раньше, чем народ выйдет с молитвы. Если за
держусь на минуту — не знаю, каким путем войти к ней!»
«Сократись и оставь эти разговоры и болтовню, — сказал я, — я хочу
пойти на пир к одному из моих друзей». И цирюльник, услышав упоминание о
пире, воскликнул: «Этот день — день благословенный для меня! Вчера я
пригласил несколько моих приятелей и забыл позаботиться и приготовить им
что-нибудь поесть, а сейчас я подумал об этом. О, позор мне перед ними!»
— «Не заботься об этом деле, раз ты узнал, что я сегодня на пиру, — ска-
зал я. — Все, что есть в моем доме из кушаний и напитков, будет тебе,
если ты закончишь мое дело и поспешишь обрить мне голову».
«Да воздаст тебе Аллах благом! Опиши мне, что у тебя есть для моих
гостей, чтобы я знал это», — сказал цирюльник; и я ответил: «У меня пять
родов кушанья, десять подрумяненных кур и жареный ягненок». — «Принеси
это, чтобы мне посмотреть!» — воскликнул цирюльник; и я велел принести
все это. И, увидев кушанья, он сказал мне: «Остаются напитки!» — «У меня
есть», — отвечал я; и цирюльник воскликнул: «Принеси их!» И я принес их,
и он сказал: «Ты достоин Аллаха! Как благородна твоя душа! Но остаются
еще курения и благовония». И я дал ему сверток, где был алоэ и мускус,
стоящие пятьдесят динаров.
А времени стало мало, и моя грудь стеснилась, и я сказал ему: «Возьми
это и обрей мне всю голову, и заклинаю тебя жизнью Мухаммеда, — да бла-
гословит его Аллах и да приветствует!» Но цирюльник воскликнул: «Клянусь
Аллахом, я не возьму этого, пока не увижу всего, что там есть!» И я при-
казал слуге развернуть сверток, и цирюльник выронил из рук астролябию и,
сел на Землю, стал рассматривать благовония, куренья и алоэ, бывшие в
свертке, пока у меня не стеснилась грудь. А потом он подошел, взял брит-
ву и, обрив небольшую часть моей головы, произнес:
«Ребенок растет таким, каким был его отец;
От корня, поистине, вздымается дерево.
Клянусь Аллахом, о дитя мое, — сказал он, — не знаю, благодарить ли
тебя, или благодарить твоего отца, так как весь мой сегодняшний пир —
это часть твоей милости и благодеяния. Но у меня нет никого, кто бы это-
го заслуживал, — у меня почтенные господа вроде Зваута — баневладельца,
Салия — зерноторговца, Салита — торговца бобами, Суайда — верблюжатника,
Сувейда — носильщика, Абу-Мукариша — банщика, Касима — сторожа и Карима
— конюха, Пкриши — зеленщика, Хумейда — мусорщика; и среди них нет чело-
века надоедливого, буйного, болтливого или тягостного, и у каждого из
них есть пляска, которую он пляшет, и стихи, которые он говорит. Но луч-
ше в них то, что они, как твой слуга и невольник, не Знают многоречивос-
ти и болтливости. Владелец бани — тот поет под бубен нечто волшебное и
пляшет и распевает: «Я пойду, о матушка, наполню мой кувшин!» Зернотор-
говец показывает уменье еще лучшее: и пляшет и поет: «О плакальщица,
владычица моя, ты ничего не упустила!» — и у всех отнимает душу, — так
над ним смеются. А мусорщик так поет, что останавливает птиц: «Новость у
моей жены — точно в большом сундуке», и он красавец и весельчак, и о его
красоте я сказал:
«За мусорщика я жизнь отдам из любви к нему.
Сколь нежен чертами он и гибок, как ветка!
Однажды его судьба послала, и молвил я
(А страсть то росла во мне, то снова спадала):
«Разжег в моем сердце ты огонь!» И ответил он:
«Не диво, что мусорщик вдруг стал кочегаром».
И каждый из них в совершенстве развлекает ум веселым и смешным. Но
рассказ — не то, что лицезрение, — добавил он, — и если ты предпочтешь
явиться к нам, это будет любезнее и нам и тебе. Откажись от того, чтобы
идти к твоим друзьям, к которым ты собрался; на тебе еще видны болезни,
и, может быть, ты пойдешь к людям болтливым, которые говорят о том, что
их не касается, или среди них окажется болтун, и у тебя заболит горло».
«Это будет когда-нибудь в другой день, — ответил я к засмеялся от
гневного сердца. — Сделай мое дело, и я пойду, хранимый Аллахом всевыш-
ним, а ты отправляйся к своим друзьям: они ожидают твоего прихода».
«О господин, — сказал цирюльник, — я хочу только свести тебя с этими
прекрасными людьми, сынами родовитых, в числе которых нет болтунов и
многоречивых. С тех пор как я вырос, я совершенно не могу дружить с чем,
кто спрашивает о том, что его не касается, и веду дружбу лишь с теми,
кто, как я, немногословен. Если бы ты сдружился с ними и хоть один раз
увидал их, ты бы оставил всех своих друзей». — «Да завершит Аллах благо-
даря и твою радость! Я непременно приду к ним в какой-нибудь день», —
сказал я. И цирюльник воскликнул: «Я хотел бы, чтобы это было в сегод-
няшний день! Если ты решил отправиться со мною к моим друзьям, дай мне
снести к ним то, что ты мне пожаловал, а если ты непременно должен идти
сегодня к твоим приятелям, я отнесу эти щедроты, которыми ты меня поч-
тил, и оставлю их у моих друзей, — пусть едят и пьют и не ждут меня, — а
затем я вернусь к тебе и пойду с тобою к твоим друзьям. Между мной и мо-
ими приятелями нет стеснения, которое помешало бы мне их оставить; я
быстро вернусь к тебе и пойду с тобою, куда бы ты ни отправился». — «Нет
мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! — воскликнул я. —
Иди к твоим друзьям и веселись с ними и дай мне пойти к моим приятелям и
побыть у них сегодня: они меня ждут». — «Я не дам тебе пойти одному», —
отвечал цирюльник. И я сказал: «Туда, куда я иду, никто не может пойти,
кроме меня». Но цирюльник воскликнул: «Я думаю, ты условился с какой-ни-
будь женщиной, иначе ты бы взял меня с собою. Я имею на это больше пра-
ва, чем все люди, и я помогу тебе в том, что ты хочешь; я боюсь, что ты
пойдешь к чужой женщине и твоя душа пропадет. В этом городе, Багдаде,
никто ничего такого не может делать, в особенности в такой день, как се-
годня, п наш вали в Багдаде — человек строгий, почтенный».
«Горе тебе, скверный старик, убирайся! С какими словами ты ко мне об-
ращаешься!» — воскликнул я. И цирюльник сказал: «О глупец, ты думаешь:
как ему не стыдно! — и таишься от меня, но я это понял и удостоверился в
этом, и я хочу только помочь тебе сегодня сам.
И я испугался, что мои родные и соседи услышат слога цирюльника, и
долго молчал. А нас настиг час молитвы, и пришло время проповеди; и ци-
рюльник кончил брить мне голову, и я сказал ему: «Пойди к твоим друзьям
с этими кушаньями и напитками; я подожду, пока ты вернешься, и ты пой-
дешь со мною».
И я не переставал подмазывать этого проклятого и обманывать его, на-
деясь, что он, может быть, уйдет от меня, но он сказал: «Ты меня обманы-
ваешь и пойдешь один и ввергнешься в беду, от которой тебе нет спасения.
Аллахом заклинаю тебя, не уходи же, пока я не вернусь, и я пойду с тобой
и узнаю, как исполнится твое дело». — «Хорошо, не заставляй меня ждать»,
— сказал я; и этот проклятый взял кушанья, напитки и прочее, что я дал
ему, и ушел от меня, и отдал припасы носильщику, чтобы тот отнес их в
его дом, а сам спрятался в каком-то переулке. А я тотчас же встал (а му-
эдзины уже пропели приветствие пророку) и надел свои одежды и вышел
один, и пришел в тот переулок и встал возле дома, в котором я увидал де-
вушку, и оказалось, что та старуха стоит и ждет меня. И я поднялся с нею
в покой, где была девушка, и вошел туда, и вдруг вижу: владелец дома
возвратился к свое жилище с молитвы и вошел в дом и запер ворот . И я
взглянул из окна вниз и увидел, что этот цирюльник — проклятье Аллаха
над ним! — сидит у ворот. «Откуда этот черт узнал про меня?» — подумал
я; и в эту минуту, из-за того что Аллах хотел сорвать с меня покров сво-
ей защиты, случилось, что одна из невольниц хозяина дома совершила ка-
кое-то упущение, и он стал ее бить, и она закричала, и его раб вошел,
чтобы выручить ее, но хозяин побил его, и он тоже закричал. И проклятый
цирюльник решил, что хозяин дома бьет меня, и закричал, и разорвал на
себе одежду, и посыпал себе голову землею, и стал вопить и взывать о по-
мощи. А люди стояли вокруг него, и он говорил: «Убили моего господина в
доме кади!»
Потом он пошел, крича, к моему дому, а люди шли за ним следом и опо-
вестили моих родных и слуг; и не успел я опомниться, как они уже подошли
в разорванной одежде, распустив волосы и крича: «Увы, наш господин!» А
этот цирюльник идет впереди них, в разорванной одежде, и кричит, а народ
следует за ним. И мои родные все кричали, а он кричал среди шедших пер-
выми, и они вопили: «Увы, убитый! Увы, убитый!» — и направлялись к тому
дому, в котором был я.
И хозяин дома услышал шум и крик у ворот и сказал кому-то из слуг:
«Посмотри, что случилось». И слуга вышел и вернулся к своему господину и
сказал: «Господин, у ворот больше десяти тысяч человек, и мужчин и жен-
щин, и они кричат: «Увы, убитый!» — и показывают на наш дом». И когда
кади услышал это, дело показалось ему значительным, и он разгневался и,
поднявшись, вышел и открыл ворота. И он увидел большею толпу и оторопел
и спросил: «О люди, в чем дело?» И мои слуги закричали ему: «О прокля-
тый, о собака, о кабан, ты убил нашего господина!» И кади спросил: «О
люди, а что сделал ваш господин, чтобы мне убить его?..»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Тридцать первая ночь
Когда же настала тридцать первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о
счастливый царь, что кади спросил: «Что сделал ваш господин, чтобы мне
убить его? Вот мой дом перед вами».
И цирюльник сказал ему: «Ты сейчас бил его плетьми, и я слышал его
вопли». — «Но что же он сделал, чтобы мне убить его, и кто его ввел в
мой дом, и куда, и откуда?» — спросил кади. И цирюльник воскликнул: «Не
будь скверным старцем! Я знаю эту историю и все обстоятельства. Твоя
дочь любит его, и он любит ее, и когда ты узнал, что он вошел в твой
дом, ты приказал твоим слугам, — и они его побили. Клянусь Аллахом, или
нас с тобою рассудит только халиф, или выведи к нам нашего господина,
чтобы его родные взяли его раньше, чем я войду и выведу его от вас и ты
будешь пристыжен».
И кади ответил (а он говорил словно взнузданный, и его окутал стыд
перед людьми): «Если ты говоришь правду, входи сам и выведи его».
И цирюльник одним прыжком вошел в дом; и, увидев, что он вошел, я
стал искать пути к выходу и бегству, но не нашел его раньше, чем увидел
в той комнате, где я находился, большой сундук. И я влез туда и закрыл
над собой крышку и задержал дыхание. А цирюльник вошел в комнату и, едва
войдя туда, снова стал меня искать и принялся соображать, в каком я мес-
те, и, повернувшись направо и налево, подошел к сундуку, где я был, и
понес его на голове, — и все мое мужество исчезло. Цирюльник торопливо
пошел; и поняв, что он не оставит меня, я открыл сундук и выбросился на
землю и сломал себе ногу. И ворога распахнулись, и я увидел у ворот тол-
пу.
А у меня в рукаве было много золота, которое я приготовил для дня,
подобного этому, и для такого дела, как это, — и я стал сыпать это золо-
то людям, чтобы они отвлеклись им. И люди стали хватать золото и заня-
лись ими, а я побежал по переулкам Багдада направо и налево, и этот
проклятый цирюльник бежал за мной, и куда бы я ни входил, цирюльник вхо-
дил за мною следом и говорил: «Они хотели огорчить меня, сделав зло мое-
му господину! Слава Аллаху, который помог мне и освободил моего госпо-
дин? из их рук! Твоя неосмотрительность все время огорчала меня; если бы
Аллах не послал меня тебе, ты бы не спасся от беды, в какую попал, и те-
бя бы ввергли в бедствие, от которого ты никогда бы не спасся. Сколько
же ты хочешь, чтобы я для тебя жил и выручал тебя? Клянусь Аллахом, ты
погубил меня своею неосмотрительностью, а ты еще хотел идти один! Но мы
не взыщем с тебя за твою глупость, ибо ты малоумен и тороплив».
«Мало тебе того, что случилось, — ты еще бегаешь за мною и говоришь
мне такие слова на рынках!» — воскликнул я, и душа едва не покинула меня
из-за сильного гнева на цирюльника. И я вошел в хан, находившиеся посре-
ди рынка, и попросил защиты у хозяина, и он не пустил ко мне цирюльника.
Я сел в одной из комнат и говорил себе: «Я уже не могу расстаться с этим
проклятым цирюльником, и он будет со мною и днем и ночью, а у меня нет
духу видеть его лицо!»
И я тотчас же послал за свидетелями и написал завещание своим родным,
и разделил свои деньги, и назначил за этим наблюдающего, и приказал ему
продать дом и земли, и дал ему указания о больших и о малых родичах, и
выехал, и с того времени я странствую, чтобы освободиться от этого свод-
ника. Я приехал и поселился в вашем городе и прожил здесь некоторое вре-
мя, и вы пригласили меня, и вот я пришел к вам и увидел у вас этого
проклятого сводника на почетном месте. Как же может быть хорошо моему
сердцу пребывать с вами, когда он сделал со мною такие дела и моя нога
из-за него сломана?»
И после этого юноша отказался есть; и, услышав его историю, мы спро-
сили цирюльника: «Правда ли то, что говорит про тебя этот юноша?» И он
отвечал: «Клянусь Аллахом, я сделал это с ним вследствие моего знания,
разума и мужества, и если бы не я, он бы, наверно, погиб. Причина его
спасения — только во мне, и хорошо еще, что пострадала его нога, но не
пострадала его душа. Будь я многоречив, я бы не сделал ему добра, но вот
я расскажу вам историю, случившуюся со мною, и вы поверите, что я мало
говорю и нет во мне болтливости в отличие от моих шести братьев.
Я был в Багдаде во времена аль-Мустапсира биллаха, сына аль-Мустади
биллаха, и он, халиф, был в то время в Багдаде. А он любил бедняков и
нуждающихся и сиживал с учеными и праведниками. И однажды ему случилось
разгневаться на десятерых преступников, и он велел правителю Багдада
привести их к себе в день праздника (а это были воры, грабящие на доро-
гах). И правитель города выехал и схватил их и сел с ними в лодку; и я
увидел их и подумал: «Люди собрались не иначе как для пира, и они, я ду-
маю, проводят день в этой лодке за едой и питьем. Никто не разделит их
трапезы, если не я!» И я поднялся, о собрание, по великому мужеству и
степенности моего ума и, сойдя в лодку, присоединился к ним, и они пере-
ехали и высадились на другой стороне. И явились стражники и солдаты пра-
вителя с цепями и накинули их на шеи воров, и мне на шею тоже набросили
цепь, — и не от мужества ли моего это случилось, о собрание, и моей ма-
лой разговорчивости, из-за которой я промолчал и не пожелал говорить? И
нас взяли за цепи и поставили перед аль-Мустансиром биллахом, повелите-
лем правоверных, и он велел снести головы десяти человекам. И палач по-
дошел к нам, посадив нас сначала перед собою на ковре крови, и обнажил
меч и начал сбивать голову одному за другим, пока не скинул голову деся-
терым, а я остался. И халиф посмотрел и спросил палача: «Почему ты снес
голову девяти?» И палач воскликнул: «Аллах спаси! Что бы ты велел сбить
голову десяти, а я обезглавил бы девять!» Но халиф сказал: «Я думаю, ты
снес голову только девяти, а вот этот, что перед тобой, — это десятый».
— «Клянусь твоей милостью, — ответил палач, — их десять!»
И их пересчитали, — говорил цирюльник, — и вдруг их оказалось десять.
И халиф посмотрел на меня и спросил: «Что побудило тебя молчать в подоб-
ное время? Как ты оказался с приговоренными и какова причина этого? Ты
старец великий, но ума у тебя мало». И, услышав речи повелителя право-
верных, я сказал ему: «Знай, о повелитель правоверных, что я — ста-
рец-молчальник, и у меня мудрости много, а что до степенности моего ума,
моего хорошего разумения и малой разговорчивости, то им нет предела; а
по ремеслу я цирюльник. И вчерашний день, ранним утром, я увидел этих
десятерых, которые направлялись к лодке, и смешался с ними и сошел с ни-
ми в лодку, думая, что они устроили пир; и не прошло минуты, как появи-
лись стражники и наложили им на шею цепи, и мне на шею тоже наложили
цепь, и от большого мужества я промолчал и не заговорил, — и это не что
иное, гак мужество. И нас повели и поставили перед тобой, и ты приказал
сбить голову десяти; и я остался перед палачом, но не осведомил вас о
себе, — и это не что иное, как великое мужество, из-за которого я хотел
разделить с ними смерть. Но со мной всю жизнь так бывает: я делаю людям
хорошее, а они платят мне самой ужасной отплатой».
И когда халиф услыхал мои слова и понял, что я очень мужествен и не-
разговорчив, а не болтлив, как утверждает этот юноша, которого я спас от
ужасов, — он так рассмеялся, что упал навзничь, и потом сказал мне: «О
Молчальник, а твои шесть братьев так же, как и ты, мудры, учены и не
болтливы?» — «Пусть бы они не жили и не существовали, если они подобны
мне! — отвечал я. — Ты обидел меня, о повелитель правоверных, и не долж-
но тебе сравнивать моих братьев со мною, так как из-за своей болтливости
и малого мужества каждый из них ста! калекой: один кривой, другой сле-
пой, третий расслабленный, у четвертого отрезаны уши и ноздри, у пятого
отрезаны губы, а шестой — горбун. Не думай, повелитель правоверных, что
я болтлив; мне необходимо все изложить тебе, и у меня больше, чем у них
всех, мужества. И с каждым из них случилась история, из-за которой он
сделался калекой, и я расскажу их все тебе.
Знай, о повелитель правоверных, что первый из них (а это горбун) был
по ремеслу портным в Багдаде, и он шил в лавке, которую нанял у одного
богатого человека. А этот человек жил над лавкой, и внизу ею дома была
мельница. И однажды мой горбатый брат сидел в лавке и пил, и он поднял
голову и увидал в окне дома женщину, подобную восходящей луне, которая
смотрела на людей. И когда мой брат увидел ее, любовь к ней привязалась
к его сердцу, и весь этот день он все смотрел на нее и прекратил шитье
до вечерней поры. Когда же настал следующий день, он открыл свою лавку в
утреннюю пору и сел шить, и, вдевая иголку, он всякий раз смотрел в ок-
но. И он опять увидел ту женщину, и его любовь к ней и увлечение ею уве-
личились. Когда же наступил третий день, он сел на свое место и смотрел
на нее, и женщина увидела его и поняла, что он стал пленником любви к
ней. Она засмеялась ему в лицо, и он засмеялся ей в лицо, а затем она
скрылась от него и послала к нему свою невольницу и с нею узел с красной
шелковой материей.
И невольница пришла к нему и сказала: «Моя госпожа велит передать те-
бе привет и говорит: «Скрои нам рукою милости рубашку из этой материи и
сшей ее хорошо!»
И он отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» Потом он скроил ей одежду и кон-
чил шить ее в тот же день, а когда настал следующий день, невольница
спозаранку пришла к нему и сказала: «Моя госпожа приветствует тебя и
спрашивает, как ты провел вчерашнюю ночь? Она не вкусила сна, так ее
сердце было занято тобою». И затем она положила перед ним кусок желтого
атласа и сказала:
«Моя госпожа говорит тебе, чтобы ты скроил ей из этого куска две пары
шальвар и сшил их в сегодняшний день».
И мой брат отвечал: «Слушаю и повинуюсь! Передай ей много приветов и
скажи ей: «Твой раб послушен твоему повелению, приказывай же ему, что
хочешь».
И он принялся кроить и старательно шил шальвары, а через некоторое
время она показалась ему из окна и приветствовала его знаками, то закры-
вая глаза, то улыбаясь ему в лицо; и он подумал, что добьется ее. А по-
том она от него скрылась, и невольница пришла к нему, и он отдал ей обе
пары шальвар, и она взяла их и ушла; и когда настала ночь, он кинулся на
постель и провел ночь до утра, ворочаясь. А утром он встал и сел на свое
место, и невольница пришла к нему и сказала: «Мой господин зовет тебя».
И, услышав это, он почувствовал великий страх, а невольница, заметив,
что он испуган, сказала: «С тобой не будет беды, а только одно добро!
Моя госпожа сделала так, что ты познакомишься с моим господином». И этот
человек очень обрадовался и пошел с невольницей и, войдя к ее господину,
мужу госпожи, поцеловал перед ним землю, и тот ответил на его при-
ветствие и дал ему много тканей и сказал: «Скрои мне и сшей из этого ру-
башки». И мой брат отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» — и кроил до тех пор,
пока не скроил до вечера двадцать рубашек; и он весь день не попробовал
кушанья. И хозяин спросил его: «Какая будет за это плата?» А он отвечал:
«Двадцать дирхемов». И тогда муж женщины крикнул невольнице: «Подай
двадцать дирхемов!» И мой брат ничего не сказал. А женщина сделала ему
знак, означавший: не бери от него ничего! И мой брат воскликнул: «Кля-
нусь Аллахом, я ничего не возьму от тебя!» — и, взяв шитье, вышел вон. А
мой брат нуждался в каждом фельсе [62], и он провел три дня, съедая и вы-
пивая лишь немного, — так он старался шить эти рубашки. И невольница
пришла и спросила: «Что ты сделал?» И он отвечала «Готовы!» — и взял
одежду, и принес ее к ним, и отдал мужу женщины, и тотчас же ушел. А
женщина осведомила своего мужа о состоянии моего брата (а мой брат не
знал этого), и они с мужем сговорились воспользоваться моим братом для
шитья даром и посмеяться над ним. И едва настало утро, он пришел в лав-
ку, и невольница явилась к нему и сказала: «Поговори с моим господином!»
И он отправился с нею, а когда он пришел к мужу женщины, тот сказал: «Я
хочу, чтобы ты скроил мне пять фарджий!» И мой брат скроил их и, взяв
работу с собою, ушел. Потом он сшил эти фарджий и принес их мужу женщи-
ны, и тот одобрил его шитье и приказал подать кошель с дирхемами; и мой
брат протянул уже руку, но женщина сделала из-за спины своего мужа знак:
не бери ничего! Мой брат сказал этому человеку: «Не торопись, господин,
времени довольно!» — и вышел от него и был униженнее осла, так как про-
тив него соединилось пять вещей: любовь, разорение, голод, нагота и ус-
талоесть, а он только терпел. И когда мой брат сделал для них все дела,
они потом схитрили и женили его на своей невольнице, а в ту ночь, когда
он хотел войти к ней, ему сказали: «Переночуй до завтра на мельнице, бу-
дет хорошо!»
Мой брат подумал, что это правда так, и провел ночь на мельнице один,
а муж женщины пошел и подговорил против него мельника, чтобы он заставил
его вертеть на мельнице жернов.
И мельник вошел к моему брату в полночь и стал говорить: «Этот бык
бездельничает и больше не вертит жернов ночью, а пшеницы у нас много». И
он спустился в мельницу и, наполнив насып пшеницей, подошел к моему бра-
ту с веревкою в руке и привязал его за шею и крикнул: «Живо, верти жер-
нов, ты умеешь только есть, гадить и отливать!» — и взял бич и стал бить
моего брата, а тот плакал и кричал, но не нашел для себя помощника и пе-
ремалывал пшеницу почти до утра.
И тогда пришел хозяин дома и, увидев моего брата привязанным к палке,
ушел, и невольница пришла к нему рано утром и сказала: «Мне тяжело то,
что с тобой случилось; мы с моей госпожой несем на себе твою заботу». Но
у моего брата не было языка, чтобы ответить, из-за сильных побоев и ус-
талости.
После этого мой брат отправился в свое жилище; и вдруг приходит к не-
му тот писец, что написал его брачную запись, и приветствует его и гово-
рит: «Да продлит Аллах твою жизнь! Таково бывает лицо наслаждений, неж-
ности и объятий от вечера до утра!» — «Да не приветствует Аллах лжеца! —
воскликнул мой брат. — О, тысячу раз рогатый, клянусь Аллахом, я пришел
лишь для того, чтобы молоть до утра вместо быка!»
«Расскажи мне твою историю», — сказал писец; и моя брат рассказал,
что с ним было, и писец сказал: «Твоя звезда не согласуется с ее звез-
дой, но если хочешь, я переменю тебе эту запись». — «Посмотри, не оста-
лось ли у тебя другой хитрости!» — ответил мой брат и оставил писца и
ушел на свое место, ожидая, не принесет ли ктонибудь работы ему на про-
питание. Но вдруг приходит к нему невольница и говорит: «Поговори с моей
госпожой!» — «Ступай, о дочь дозволенного, пет у меня дел с твоей госпо-
жой!» — сказал мой брат; и невольница пошла и сообщила об этом своей
госпоже. И не успел мой брат опомниться, как та уже выглянула из окна и,
плача, воскликнула: «Почему, мой любимый, у нас нет с тобой больше дел?»
Но он не ответил ей, и она стала ему клясться, что все, что случилось
с ним на мельнице, произошло не по ее воле и что она в этом деле не ви-
новата; и когда мой брат взглянул на ее красоту и прелесть и услышал ее
сладкие речи, то, что с ним было, покинуло его, и он принял ее извинения
и обрадовался, что видит ее. И он поздоровался и поговорил с нею и про-
сидел некоторое время за шитьем, а после этого невольница пришла к нему
и сказала: «Моя госпожа тебя приветствует и говорит тебе, что ее муле
сказал, что он сегодня ночует у своих друзей, и когда он туда уйдет, или
будешь у нас и проспишь с моей госпожой сладостную ночь до утра».
А муж женщины сказал ей: «Что сделать, чтобы отвратить его от тебя?»
И она ответила: «Дай я придумаю для него другую хитрость и ославлю его в
этом городе».
(А мой брат ничего не знал о кознях женщин.)
И когда наступил вечер, невольница пришла к нему и, взяв моего брата,
воротилась с ним, и там женщина, увидав моего брата, воскликнула: «Кля-
нусь Аллахом, господин мой, я очень стосковалась по тебе!» — «Ради Алла-
ха, скорее поцелуй, прежде всего!» — сказал мой брат. И едва он закончил
эти слова, как явился муж женщины из соседней комнаты и крикнул моему
брату: «Клянусь Аллахом, я расстанусь с тобой только у начальника охра-
ны!» И мой брат стал умолять его, а он его не слушал, но повел его к ва-
ли, и вали приказал побить его бичами и, посадив на верблюда, возить его
по городу. И люди кричали о нем: «Вот воздаяние тому, кто врывается в
чужой гарем!» И его выгнали из города, и он вышел и не знал, куда напра-
виться; и я испугался и догнал его и обязался содержать его, и привел
его назад и позволил ему жить у меня до сей поры».
И халиф рассмеялся от моих речей и сказал: «Отлично, о Молчальник, о
немногоречивый!» — и велел выдать мне награду, чтобы я ушел. Но я воск-
ликнул: «Я ничего не приму от тебя, раньше чем не расскажу, что случи-
лось с остальными моими братьями, но не думай, что я много разговариваю.
Знай, о повелитель правоверных, что моего второго брата аль-Хаддара
звали Бакбак, и это расслабленный. В один из дней случилось ему идти по
своим делам, я вдруг встречает его старуха и говорит ему: «О человек,
постой немного! Я предложу тебе одно дело, и если оно тебе понравится,
сделай его для меня и спроси совета у Аллаха». И мой брат остановился, и
она сказала: «Я скажу тебе о чем-то и укажу тебе путь к этому, но пусть
не будут многословны твои речи». — «Подавай свой рассказ», — ответил мой
брат. И старуха спросила: «Что ты скажешь о красивом доме и благоухающем
саде, где бежит вода, и о плодах, вине и лице прекрасной, которую ты бу-
дешь обнимать от вечера до утра? Если ты сделаешь так, как я тебе указы-
ваю, то увидишь добро».
И мой брат, услышав ее слова, спросил: «О госпожа, а почему ты напра-
вилась с этим делом именно ко мне из всех людей? Что тебе понравилось во
мне?» И она отвечала моему брату: «Я сказала тебе — не будь многоречив!
Молчи и пойдем со мною». И затем старуха повернулась, а мой брат после-
довал за нею, желая того, что она ему описала. И они вошли в просторный
дом со множеством слуг, и старуха поднялась с ним наверх, и мой брат
увидел прекрасный дворец.
И когда обитатели дома увидели его, они спросили: «Кто это привел те-
бя сюда?» А старуха сказала: «Оставьте его, молчите и не смущайте его
сердца, — это рабочий, и он нам нужен». Потом она пошла с ним в украшен-
ную горницу, лучше которой не видали глаза; и когда они вошли в эту гор-
ницу, женщины поднялись и приветствовали моею брата и посадили его рядом
с собою, а спустя немного он услыхал большой шум, и вдруг подошли не-
вольницы, и среди них девушка, подобная лупе в ночь полнолуния. И мой
брат устремил на нее взор и поднялся на ноги и поклонился девушке, а она
приветствовала его и велела ему сесть; и он сел, она же обратилась к не-
му и спросила: «Да возвеличит тебя Аллах, есть в тебе добро?» — «О гос-
пожа моя, все добро — во мне!» — отвечал мой брат. И она приказала по-
дать еду, и ей подали прекрасные кушанья, и она стала есть. И при этом
девушка не могла успокоиться от смеха, а когда мой брат смотрел на нее,
она оборачивалась к своим невольницам, как будто смеясь над ним. И она
выказывала любовь к моему брату и шутила с ним, а мой брат, осел, ничего
не понимал, и от сильной страсти, одолевшей его, он думал, что девушка
его любит и даст ему достигнуть желаемого.
И когда кончили с едою, подали вино, а потом явились десять не-
вольниц, подобных месяцу, с многострунными лютнями в руках и стали петь
на разные приятные голоса. И восторг одолел моего брата, и взяв кубок из
ее рук, он выпил его и поднялся перед нею на ноги; а потом девушка выпи-
ла кубок, и мой брат сказал ей: «На здоровье!» — и поклонился ей; и пос-
ле этого она дала ему выпить кубок и, когда он выпил, ударила его по
шее. И, увидя от нее это, мой брат вышел стремительно, а старуха приня-
лась подмигивать ему: вернись! И он вернулся. И тогда девушка велела ему
сесть, и он сел и сидел, ничего не говоря, и она снова стала бить его по
затылку, но ей было этого недостаточно, и она приказала своим невольни-
цам бить его, а сама говорила старухе: «Я ничего не видала лучше этого!»
И старуха восклицала: «Да, заклинаю тебя, о госпожа моя!»
И невольницы били его, пока он не лишился сознания, а потом мой брат
поднялся за нуждою, и старуха догнала его и сказала: «Потерпи немножко:
ты достигнешь того, чего ты хочешь». — «До каких пор мне терпеть? Я уже
обеспамятел от подзатыльников», — сказал мой брат; и старуха ответила:
«Когда она захмелеет, ты достигнешь желаемого». И мой брат вернулся к
своему месту и сел. И все невольницы, до последней, поднялись, и женщина
приказала им окурить моего брата и опрыскать его лицо розовой водой, и
они это сделали; а потом она сказала: «Да возвеличит тебя Аллах! Ты во-
шел в мой дом и исполнил мое условие, а всех, кто мне перечил, я прого-
няла. Но тот, кто был терпелив, достигал желаемого». — «О госпожа, — от-
вечал ей мой брат, — я твой раб и в твоих руках»; и она сказала: «Знай,
что Аллах внушил мне любовь к веселью, и тот, кто мне повинуется, полу-
чает, что хочет». И она велела невольницам петь громким голосом, так что
все бывшие в помещении исполнились восторга, а после этого она сказала
одной девушке: «Возьми твоего господина, сделай, что нужно, и приведи
его сейчас же ко мне».
И невольница взяла моего брата (а он не знал, что она с ним сделает),
и старуха догнала его и сказала: «Потерпи, потерпи, осталось недолго!» И
лицо моего брата просветлело, и он подошел к девушке (а старуха все го-
ворила: «Потерпи, ты уже достиг желаемого») и спросил старуху: «Скажи
мне, что хочет сделать эта невольница?» И старуха сказала: «Тут нет ни-
чего, кроме добра! Я — выкуп за тебя! Она хочет выкрасить тебе брови и
срезать усы!» — «Краска на бровях сойдет от мытья, — сказал мой браг, —
а вот выдрать усы — это уже больно!»»Берегись ей перечить, — отвечала
старуха, — ее сердце привязалось к тебе». И мой брат стерпел, чтобы ему
выкрасили брови и выдрали усы, и тогда невольница пошла к своей госпоже
и сообщила ей об этом, и та сказала: «Остается еще одна вещь — сбрей ему
бороду, чтобы он стал безволосым».
К невольница пришла к моему брату и сказала ему о том, что велела ее
госпожа, и мой дурак брат спросил: «А что мне делать с позором перед
людьми?» И старуха ответила: «Она хочет это с тобой сделать только для
того, чтобы ты стал безволосым, без бороды и у тебя на лице не осталось
бы ничего колючего. В ее сердце возникла большая любовь к тебе, терпи
же: ты достигнешь желаемого».
И мой брат вытерпел и подчинился невольнице и обрил себе бороду, и
девушка вывела его, и вдруг оказывается — он с накрашенными бровями, об-
резанными усами, бритой бородой и красным лицом! И девушка испугалась
его и потом так засмеялась, что упала навзничь и воскликнула: «О госпо-
дин мой, ты покорил меня этими прекрасными чертами!» И она стала закли-
нать его жизнью, чтобы он поднялся и поплясал; и мой брат встал и начал
плясать, и она не оставила в комнате подушки, которою бы не ударила его,
и все невольницы тоже били его плодами вроде померанцев и лимонов, кис-
лых и сладких, пока он не упал без чувств от побоев, затрещин по Затылку
и бросания.
И старуха сказала ему: «Теперь ты достиг желаемого. Знай, что тебе не
будет больше побоев и осталось еще только одно, а именно: у нее в обы-
чае, когда она опьянеет, никому не давать над собою власти раньше, чем
она снимет платье и шальвары и останется голой, обнаженной. А потом она
велит тебе снять одежду и бегать и сама побежит впереди тебя, как будто
она от тебя убегает, а ты следуй за ней с места на место, пока у тебя не
поднимется зебб, и тогда она даст тебе власть над собою».
«Сними с себя одежду», — сказала она потом; и мой брат снял с себя
все платье (а мир исчез для него) и остался нагим…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Тридцать вторая ночь
Когда же настала тридцать вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о
счастливый царь, что брат цирюльника, когда старуха сказала ему: «Сними
с себя одежду», — поднялся (а мир исчез для него) и снял с себя одежду и
остался нагим, и тогда девушка сказала ему: «Вставай теперь и беги, и я
тоже побегу, — и тоже разделась и воскликнула: Если ты чего-нибудь хо-
чешь, следуй за мной!» И она побежала впереди него, и он последовал за
нею, и она вбегала в одно помещение за другим, и мой брат за ней, и
страсть одолела его, и его зебб вел себя, точно бесноватый. И она вбежа-
ла впереди него в темное помещение, и мой брат тоже за ней, и он насту-
пил на тонкое место, и пол провалился под ним, и не успел мой брат опом-
ниться, как оказался посреди улицы, на рынке кожевников, которые прода-
вали и покупали кожи. И, увидев моего брата в таком виде — нагого, с
поднявшимся зеббом, с бритой бородой и бровями и с красным лицом, тор-
говцы закричали на него и захлопали в ладоши и стали бить его кожами,
так что он лишился чувств. И его взвалили на осла и привезли к вали, и
вали спросил их: «Кто это?» И они сказали: «Он упал к нам из дома везиря
в таком виде». И тогда вали приказал дать ему сто ударов бичом по шее и
выгнал из Багдада; и я вышел и догнал его и провел его тайно в город, а
затем я назначил ему то, что нужно для пропитания. И если бы не мое ве-
ликодушие, я бы не стал терпеть подобного ему.
А что касается моего третьего брата, то его имя Факик, и он слепой.
Судьба и предопределение привели его однажды к большому дому, и он пос-
тучал в ворота, надеясь, что владелец дома заговорит с ним и он попросит
у него что-нибудь. И владелец дома спросил: «Кто у ворот?», но никто ему
не ответил, и мой брат услыхал, как он опять спросил громким голосом:
«Кто это?» Но мой брат не ответил ему и услыхал, что он пошел и дошел до
ворот, и открыл их, и спросил моего брата: «Что ты хочешь?» — «Чего-ни-
будь, ради Аллаха великого!» — сказал мой брат; и хозяин дома спросил:
«Ты слепой?» — «Да», — отвечал мой брат; и тогда хозяин дома сказа т
ему: «Подай мне руку», и брат подал ему руку, думал, что хозяин дома
что-нибудь даст ему, а тот взял его руку и повел его по лестнице, пока
не довел до самой верхней крыши, а мои брат предполагал, что он чем-ни-
будь его накормит и даст ему что-нибудь.
И, дойдя до конца, хозяин дома спросил моего брата: «Что ты хочешь,
слепец?» И мой брат отвечал: «Хочу чего-нибудь ради Аллаха великого». —
«Пошли тебе Аллах!» — сказал хозяин дома; и тогда мой брат воскликнул:
«Эй ты, почему ты не сказал мне этого внизу?» А хозяин тогда отвечал: «О
подлец, а ты почему не заговорил со мной сразу?» — А сейчас что ты хо-
чешь со мною сделать?» — спросил его мой брат. «У меня ничего нет, чтобы
дать тебе», — отвечал он; и мой брат сказал: «Спустись со мною по лест-
ницам». — «Дорога перед тобою», — сказал хозяин дома. И мой брат пошел и
до тех пор спускался, пока между ним и воротами не осталось двадцати
ступенек, но тут его нога поскользнулась, и он упал к воротам и раскроил
себе голову. И он вышел, не зная, куда направиться, и его догнали нес-
колько его товарищей, слепых, и спросили: «Что досталось тебе в сегод-
няшний день?» И он рассказал им, что с ним произошло, а потом сказал: «О
братья, я хочу взять немного из тех денег, что у меня остались, и истра-
тить их на себя».
А владелец дома следовал за ним и слышал его слова, но мой брат и его
товарищи не знали об этом человеке. И мой брат пришел к своему дому и
вошел туда, и человек вошел вслед за ним (а брат не знал этого), и мой
брат сел, ожидая своих товарищей. И когда они вошли, он сказал им: «Зап-
рите дверь и обыщите дом, чтобы не последовал за нами кто-нибудь чужой».
И, услышав слова моего брата, тот человек встал и подтянулся на веревке,
свисавшей с потолка, а они обошли весь дом и никого не нашли. А потом
они вернулись и сели рядом с моим братом, и, вынув бывшие у них деньги,
сосчитали их, и вдруг их оказалось двенадцать тысяч дирхемов!
И они оставили деньги в углу комнаты, и каждый из них взял себе,
сколько ему было нужно, а остаток денег они бросили на землю, а потом
они поставили перед собой кое-какую еду и сели есть.
И брат услыхал подле себя незнакомое жевание и сказал своим товари-
щам: «С нами чужой!» — и протянул руку, и его рука уцепилась за руку то-
го человека — владельца дома. И они напали на него с побоями, а когда им
надоело его бить, они принялись кричать: «О мусульмане, к нам вошел вор
и хочет взять наши деньги!»
И около них собралось много народу, и тот человек подошел и привязал-
ся к ним и стал обвинять их в том же, в чем они обвиняли его, и зажмурил
глаза, так что стал как будто слепым, как они, и никто не усомнился в
этом. И он принялся кричать: «О мусульмане, я взываю к Аллаху и султану
и прибегаю к Аллаху и к вали за советом!» И не успел он опомниться, как
их всех окружили, и с ними моего брата, и погнали к дому вали.
И вали велел привести их к себе и спросил: «В чем ваше дело?» И этот
человек сказал: «Смотри, но для тебя ничего не станет ясно без пытки!
Начни с меня первого и попытай меня, а потом вот этого, моего поводыря»,
— и он указал рукой на моего брата. И того человека протянули и побили
четырьмя сотнями палок по заду, и побои причинили ему боль, и он открыл
один глаз, а когда ему прибавили ударов, он открыл и второй глаз.
И вали спросил его: «Что это за дела, о проклятый?» И он отвечал:
«Дай мне перстень пощады! Мы четверо притворяемся слепыми и обманываем
людей, и входим в дома, и смотрим на женщин, и стараемся их погубить. У
нас скопилась большая нажива — двенадцать тысяч дирхемов, и я сказал
своим товарищам: «Дайте мне то, что мне следует, — три тысячи дирхемов»;
а они побили меня и взяли мои деньги. И я прошу защиты у Аллаха и у те-
бя. Я имею больше всех права на мою долю, и мне хочется, чтобы ты узнал
истинность моих слов. Побей каждого из них сильнее, чем ты бил меня, и
они открою г глаза».
И тогда вали велел их пытать и начал прежде всего с моего брата, и
его привязали к лестнице, и вали сказал ему: «О негодяи, вы отрицаете
милость Аллаха и утверждаете, что вы слепы!» — «Аллах, Аллах! — восклик-
нул мой брат, — клянусь Аллахом, пет среди нас зрячего!» И его били, по-
ка он не обеспамятел; и вали сказал: «Оставьте его, пусть он очнется, и
побейте его снова, второй раз». А потом он велел дать каждому из его то-
варищей больше чем по триста палок, и зрячий говорил им: «Откройте гла-
за, а не то вас еще будут бить!» А затем этот человек сказал вали: «Пош-
ли со мною кого-нибудь, кто принесет тебе деньги; эти люди не откроют
глаз: они боятся позора перед людьми». И вали послал и взял деньги, и
дал из них этому человеку три тысячи дирхемов — его долю, как он утверж-
дал, и взял остальное, и он выгнал троих слепцов из города.
И я вышел, о повелитель правоверных, и догнал моего брата и спросил о
его положении, и он рассказал мне то, о чем я тебе говорил, и я тайно
ввел его в город и украдкой стал выдавать ему что есть и что пить».
И халиф засмеялся, услышав мой рассказ, и сказал: «Дайте ему награду
и пусть он уйдет!» Но я воскликнул: «Клянусь Аллахом, я не возьму ниче-
го, пока не изложу повелителю правоверных, что случилось с моими
братьями! Я ведь мало говорю.
А что до моего четвертого брата, о повелитель правоверных, — продол-
жал я, — (а это кривой) то он был мясником в Багдаде и продавал мясо и
выращивал баранов, и к нему шли покупать мясо вельможи и люди состоя-
тельные. И он нажил на этом большие деньги и приобрел вьючных животных и
дома и провел таким образом долгое время. И однажды, в один из дней, он
был у своей лавки, и вдруг подле нее остановился старик с большой боро-
дой и подал ему несколько дирхемов и сказал: «Дай мне на это мяса», — и,
отдав деньги, ушел (а мой брат дал ему мяса). И он посмотрел на серебро
старика и увидел, что его дирхемы белые и блестят, и отложил их отдельно
в сторону.
И старик продолжал ходить к нему пять месяцев, и мой брат бросал его
дирхемы отдельно в сундук, но потом он пожелал их вынуть и купить на них
баранов, и открыл сундут, по увидел, что все, что есть в нем, — белая
нарезанная бумага.
И мой брат принялся бить себя по лицу и кричать; и народ собрался
вокруг него, и он рассказал свою историю, и все удивились ей. А потом
мой брат, как обычно, зарезал барана и повесил его перед лавкой и стал
говорить: «Аллах! Если бы пришел этот скверный старец!» И не прошло ми-
нуты, как старик подошел со своим серебром, и тогда мой брат встал и
вцепился в него и принялся вопить: «О мусульмане, ко мне! Послушайте мою
историю с этим нечестивым!»
И, услышав его слова, старец спросил: «Что тебе приятнее: отстать от
меня или чтобы я тебя опозорил перед людьми?» — «А чем ты меня опозо-
ришь?» — спросил брат. «Тем, что ты продаешь человеческое мясо за бара-
нину», — отвечал старик. «Ты лжешь, проклятый!» — воскликнул мой брат; и
старик сказал: «Тот проклятый, у кого человек в лавке повешен». — «Если
дело обстоит так, как ты сказал, мои деньги и моя кровь тебе дозволены»,
— отвечал мой брат. И тогда старик сказал: «О собрание людей, если хоти-
те подтверждения моим словам и моей правдивости — войдите в лавку». И
люди ринулись в лавку моего брата и увидели, что тот баран превратился в
повешенного человека; и, увидав это, они вцепились в моего брата и зак-
ричали: «О неверный, о нечестивый!» И самый дорогой для него человек ко-
лотил его и бил по лицу и говорил: «Ты кормишь нас мясом сынов Адама!»,
а старец ударил его по глазу и выбил его.
И люди понесли этого зарезанного к начальнику охраны, и старец сказал
ему: «О эмир, этот человек режет людей, продает их мясо как мясо бара-
нов, и мы привели его к тебе. Встань же и соверши правосудие Аллаха, ве-
ликого, славного!» И мой брат защищался, но начальник не стал его слу-
шать и велел дать ему пятьсот ударов палками, и у него взяли все деньги,
— а если бы не деньги, его бы, наверное, убили.
И мой брат поднялся и пошел наобум и вошел в большой город; он поду-
мал: «Хорошо бы сделаться башмачником», — и он открыл лавку и сидел, ра-
ботая, чтобы прокормиться. И в один из дней он вышел по делу и услышал
топот коней и спросил об этом, и ему сказали: «Это царь выезжает на охо-
ту и ловлю». И мой брат стал смотреть на красоту царя, а взор царя
встретился со взором моего брата, — и царь опустил голову и сказал: «К
Аллаху прибегаю от зла этого дня!» — и повернул поводья своей лошади и
воротился; и все слуги тоже воротились. А потом царь приказал слугам, и
они догнали моего брата и больно побили его, так что он едва не умер. И
мой брат не знал, в чем причина этого, и вернулся в свое жилище в невме-
няемом состоянии. И после этого он пошел к одному человеку из слуг царя
и рассказал ему, что с ним случилось, и тот так засмеялся, что упал
навзничь, и сказал ему: «О брат мой, знай, что царь не в состоянии смот-
реть на кривого, в особенности если он крив на правый глаз; он его не
отпустит раньше, чем убьет».
Услышав такие слова, мой брат решил бежать из этого города, и поднял-
ся и вышел из него, и переправился в другую местность, где никого не бы-
ло, кто бы знал его, И провел там долгое время. А после этого мой брат
стал размышлять о своем деле. И однажды он вышел прогуляться и услышал
за собою топот коней и сказал: «Пришло веление Аллаха!» И он стал искать
места, где бы скрыться, но не нашел, и посмотрел — и вдруг видит: закры-
тая дверь. И он толкнул эту дверь, и она упала, и мой брат вошел и уви-
дел длинный проход и вошел туда. И не успел он опомниться, как двое лю-
дей вцепились в него, и они сказали моему брату: «Слава Аллаху, который
отдал тебя нам во власть! О враг Аллаха, вот уже три ночи, как ты не да-
ешь нам спать и нам нет покоя, и ты заставил нас вкусить смерть!» — «О
люди, в чем ваше дело?» — спросил мой брат; и они сказали: «Ты обманыва-
ешь нас и хочешь нас опозорить! Ты придумываешь хитрости и хочешь заре-
зать хозяина дома! Мало было тебе и твоим пособникам разорить его! Но
вынь нож, которым ты каждую ночь грозишь нам!) И они обыскали его и наш-
ли у него за поясом нож; и мои брат сказал им: «О люди, побойтесь Алла-
ха! Знайте. что моя история удивительна». — «А какова твоя история?» —
спросили они. И он рассказал свою историю, желая, чтобы его отпустили. И
они не стали слушать моего брата и не обратили внимания на его слова, и
разорвали его одежду, и нашли на нем следы ударов плетьми, и сказали: «О
проклятый, вот следы ударов!» И потом моего брата привели к вали, и мой
брат сказал про себя: «Я попался за мои грехи, и никто не освободит ме-
ня, если не Аллах великий». И вали спросил моего брага: «О несчастный,
что побудило тебя на это дело? Ты вошел в дом для убийства!» И мой брат
воскликнул: «Ради Аллаха прошу тебя, о эмир, выслушай мои слова и не то-
ропись со мною!» Но вали сказал: «Станем мы слушать слова вора, у кото-
рого на спине следы побоев! С тобой сделали такое дело не иначе как за
большой грех», — прибавил вали и велел дать моему брату сто ударов; и
моего брата побили сотнею ударов и посадили на верблюда и кричали о нем:
«Вот воздаяние, и наименьшее воздаяние, тому, кто врывается в чужие до-
ма!»
И вали приказал выгнать его из города, и мой брат пошел наобум, и,
услышав об этом, я пошел к нему и расспросил его, и он рассказал мне
свою историю и то, что с ним случилось, и я все время ходил с ним кругом
города, пока о нем кричали, а когда его выпустили, я пришел к нему и
взял его тайно и привел в город и стал выдавать ему что есть и что пить.
А что касается моего пятого брата, то у него были отрезаны уши, о по-
велитель правоверных, и был он человек бедный и просил у людей по вече-
рам, а днем тратил выпрошенное. А отец наш был дряхлый старик, далеко
зашедший в годах, и он умер и оставил нам семьсот дирхемов; и каждый из
нас взял по сто дирхемов. И мой пятый брат, взяв свою долю, растерялся и
не знал, что с нею делать; и когда он так раздумывал, вдруг пришло ему
купить на эти деньги всякого рода стеклянной посуды и извлечь из нее
пользу. И он купил на сто дирхемов стекла, поставил его на большой под-
нос и сел в одном месте продавать его. А рядом с ним была стена, и он
прислонился к ней спиной и сидел, размышляя о самом себе.
И он думал: «Моих основных денег в этом стекле — ею дирхемов, а я
продам его за двести дирхемов и затем куплю на двести дирхемов стекла и
продам его за четыреста дирхемов, и не перестану продавать и покупать,
пока у меня не окажется много денег. И я куплю на них всяких товаров,
драгоценностей и благовоний и получу большую прибыль, а после этого я
куплю красивый дом, и куплю невольников и коней и золотые седла, и стану
есть и пить, и не оставлю в городе ни одного певца или певицы, которых
бы я не привел к себе. И если захочет Аллах великий, я накоплю капитал в
сто тысяч дирхемов…» И все это он прикидывал в уме, а поднос со стек-
лом стоял перед ним; и он думал дальше: «А когда денег станет его тысяч
дирхемов, я пошлю посредниц, чтобы посвататься к дочерям царей и вези-
рей, и посватаюсь к дочери везиря, — до меня дошло, что она совершенна
по красоте и редкой прелести, — и дам за нее в приданое тысячу динаров;
и если ее отец согласится — так и будет, а если не согласится — я возьму
ее силой, наперекор его носу. И когда она окажется в моем доме, я куплю
десять маленьких евнухов, и куплю себе одежду из одежд царей и султанов,
и сделаю себе золотое седло, которое выложу дорогими самоцветами, а по-
том я выеду, и со мною будут рабы — пойдут вокруг меня и впереди меня, и
я поеду по городу, и люди будут меня приветствовать и благословлять ме-
ня. А потом я войду к везирю, отцу девушки (а рабы будут сзади меня, и
впереди меня, и справа от меня, и слева от меня), и когда везирь меня
увидит, он поднимется мне навстречу и посадит меня на свое место, а сам
сядет ниже меня, так как он мой тесть. А со мной будут два евнуха с дву-
мя кошельками, в каждом кошельке по тысяче динаров, и я дам ему тысячу
динаров в приданое за его дочь и подарю ему другую тысячу динаров, чтобы
он знал мое благородство, и щедрость, и величие моей души, и ничтожность
всего мирского в моих глазах. И если он обратится ко мне с десятью сло-
вами, я отвечу ему парой слов и уеду к себе домой. А когда придет
кто-нибудь из родных моей жены, я подарю ему денег и награжу его одеж-
дой; а если он явится ко мне с подарком, я его верну ему и не приму, —
чтобы знали, что я горд душой и ставлю свою душу лишь на ее место. А по-
том я велю им привести меня в порядок, и когда они это сделают, я прика-
жу привести невесту и как следует все уберу в моем доме, а когда придет
время открывания, я надену самую роскошную одежду и буду сидеть в платье
из парчи, облокотясь и не поворачиваясь ни вправо, ни влево, — из-за мо-
его большого ума и степенности моего разума. И моя жена будет стоять
предо мною, как луна, в своих одеждах и драгоценностях, и я не буду
смотреть на нее из чванства и высокомерия, пока все, кто будет тут, не
скажут: «О господин мой, твоя жена и служанка стоит перед тобой, соиз-
воль посмотреть на нее, ей тягостно так стоять». И они много раз поцелу-
ют предо мною землю, и тогда я подниму голову и взгляну на нее одним
взглядом, а потом опущу голову к земле. И ее уведут в комнату сна, а я
переменю свою одежду и надену что-нибудь лучшее, чем то, что на мне бы-
ло; и когда невесту приведут ко мне, я не взгляну на нее, пока меня те
попросят много раз, а потом я посмотрю на нее и опущу голову к земле, —
и я все время буду так делать, пока ее открывание не окончатся…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Тридцать третья ночь
Когда же настала тридцать третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о
счастливый царь, что брат цирюльника думал: «А потом я опущу голову к
земле и все буду так делать, пока ее открывание не кончится. А после я
прикажу кому-нибудь из слуг подать кошель с пятью сотнями динаров, и
когда невеста будет тут, я отдам его прислужницам и велю им ввести меня
к невесте. И когда меня введут, я не стану смотреть на нее и не Заговорю
с ней из презрения, чтобы говорили, что я горд душой. И ее мать придет и
поцелует мне голову и руку и скажет: «О господин, взгляни на твою слу-
жанку, она хочет твоей близости, залечи же ее сердце». А я не дам ей от-
вета; когда она это увидит, она встанет и поцелует мне ноги несколько
раз и скажет: «О господин мой, моя дочь красивая девушка, которая еще не
видала мужчины, и когда она увидит в тебе такую сдержанность, ее сердце
разобьется. Склонись же к ней и поговори с нею». И она поднимется и при-
несет мне кубок с вином, и ее дочь возьмет кубок, и когда она подойдет
ко мне, я оставлю ее стоять перед собой, а сам облокочусь на вышитую по-
душку, не глядя на нее, — из-за величия своей души, — пока она мне не
скажет, что я султан, высокий саном, и не попросит меня: «О господин
мой, заклинаю тебя Аллахом, не отвергай кубка из рук твоей служанки, ибо
я твоя невольница». Но я ничего ей не отвечу; и она будет ко мне приста-
вать и скажет: «Его обязательно надо выпить», — и поднесет его к моему
рту; и я махну рукой ей в лицо и отпихну ногой и сделаю вот так!» — и он
взмахнул ногой, и поднос со стеклом упал (а он был на высоком месте) и
свалился на землю, и все, что было на нем, разбилось.
И мой брат закричал и сказал: «Все это от величия моей души!» И тог-
да, о повелитель правоверных, он стал бить себя по лицу, и разорвал свою
одежду, и начал плакать и бить себя; и люди смотрели на него, идя на
пятничную молитву, и некоторые смотрели и жалели его, а другие о нем не
думали. И мой брат был в таком состоянии: ушли от него и деньги и при-
быль. И он просидел некоторое время плача; и вдруг видит — красивая жен-
щина едет на муле с золотым седлом, и с нею несколько слуг, к от нее ве-
ет мускусом, а едет она на пятничную молитву. И когда она увидела стекло
и состояние моего брата и его плач, ее взяла печаль, и сердце ее сжали-
лось над ним, и она спросила о его положении; и ей сказали: «С ним был
поднос стеклянной посуды, благодаря которой он кое-как жил, и посуда
разбилась, и его постигло то, что ты видишь». И тогда она позвала одного
из слуг и сказала ему: «Дай то, что есть с тобой, этому бедняге»; и слу-
га дал моему брату кошелек, где он нашел пятьсот динаров, и когда они
попали в его руки, он едва не умер от сильной радости.
И мой брат принялся благословлять ту женщину и вернулся в свое жилище
богатым и сидел размышляя; и вдруг — стучат в дверь. И он встал и открыл
и видит — незнакомая старуха. И она сказала ему: «О дитя мое, Знай, что
время молитвы уже близко, а я не совершила омовения, и мне бы хотелось,
чтобы ты меня пустил к себе в дом омыться». — «Слушаю и повинуюсь!» —
сказал мой брат и вошел и велел ей входить, и когда она вошла, он дал ей
кувшин для омовения.
И мой брат сел, и сердце его трепетало от радости изза динаров, и по-
том он завязал их в кошель; и когда он покончил с этим, старуха заверши-
ла омовение и, подойдя туда, где сидел мой брат, сотворила молитву в два
раката, а затем помолилась за моего брата хорошей молитвой. И он побла-
годарил ее за это и, протянув руку к динарам, дал ей два динара и сказал
про себя: «Это от меня милостыня». И когда старуха увидела динары, она
воскликнула: «Да будет Аллах превознесен! Почему ты смотришь на того,
кто тебя любит, как на нищего? Возьми твои деньги, они мне не нужны, и
положи их опять к себе на сердце; а если ты хочешь встретиться с той,
кто тебе их дал, я сведу ее с тобою — она моя подруга». — «О матушка, —
спросил мой брат, — как ухитриться попасть к ней?» И она сказала: «О ди-
тя мое, она имеет склонность к человеку богатому; возьми же с собой все
свои деньги и следуй за мной, и я приведу тебя к тому, что ты хочешь. А
когда ты встретишься с ней, употреби все, какие есть, ласки и приятные
слова, и ты получишь из ее прелестей И ее денег все, что хочешь».
И мой брат взял с собой все свое золото и поднялся и пошел с ней (и
он сам не верил этому); а старуха все шла, и мой брат следовал за нею до
одних больших ворот. И она постучала, и вышла невольница-гречанка и отк-
рыла ворота, и тогда старуха вошла и велела моему брату войти с нею, и
он вошел в большой дом и большую комнату, пол которой был устлан удиви-
тельными коврами, и там были повешены занавеси. И мой брат сел и положил
золото перед собой, а свой тюрбан он положил на колени; и не успел он
опомниться, как появилась девушка, лучше которой не видали смотрящие, и
она была одета в роскошные одежды. И мой брат поднялся на ноги; и когда
девушка увидела его, она засмеялась ему в лицо и сделала ему знак сесть.
А потом она велела запереть дверь и, подойдя к моему брату, взяла его за
руку, и они оба отправились и пришли к уединенной комнате и вошли в нее,
и оказалось, что она устлана разной парчой.
И мой брат сел, и ока села с ним рядом и немножко поиграла с ним, а
затем она поднялась и сказала: «Не двигайся с места, пока я не приду!» —
и скрылась от моего брата на некоторое время. И когда он так сидел,
вдруг вошел к нему черный раб огромного роста, и у него был обнаженный
меч. «Горе тебе, — воскликнул он, — кто привел тебя в это место и что ты
здесь делаешь?» И когда мой брат увидел его, он не был в состоянии дать
ему никакого ответа, и у него оцепенел язык, так что он не мог вымолвить
слова. И раб взял его и снял с него одежду и до тех пор бил его мечом
плашмя, пока он не упал без чувств на землю от побоев, и скверный раб
подумал, что он прикончил его. И мой брат услыхал, как он говорит: «Где
солильщица?» И к нему подошла девушка, несшая в руке большое блюдо, где
было много соли, и раб все время присыпал ею раны моего брата, но тот не
двигался, опасаясь, что раб узнает, что он жив, и убьет его и его душа
пропадет.
Потом невольница ушла, — говорил рассказчик, — и раб крикнул: «Где
погребщица?» И старуха подошла к моему брату и потащила его за ногу в
погреб и бросила его туда на множество убитых. И он провел в этом месте
два полных дня, и Аллах сделал соль причиною его жизни, так как она ос-
тановила кровь; и мой брат нашел в себе силу, чтобы двигаться, и поднял-
ся в погребе, и открыл над собою плиту (а он боялся), и вышел вон.
И Аллах даровал ему защиту, и брат вошел в темноту и скрылся в этом
проходе до утра, а когда наступило утреннее время, эта проклятая старуха
вышла на поиски другой дичи, и брат вышел за нею следом, а она не знала
этого. И он пришел в свое жилище и не переставал лечиться, пока не выз-
доровел, и следил за старухой, все время смотря, как она хватала людей
одного за другим и приводила их в тот дом, но ничего не говорил.
А потом, когда вернулись к нему его дух и сила, оп взял тряпку, сде-
лал из нее кошель, наполнил его стеклом и привязал к поясу. И он перео-
делся, чтобы его никто не узнал, и надел платье, и, взяв меч, спрятал
его под платье, и когда увидел старуху, сказал ей на языке персиян: «О
старуха, я чужеземец и прибыл сегодня в этот город и никого не знаю. Нет
ли у тебя весов, вмещающих пятьсот динаров? Я тебе подарю немного из
них». И старуха ответила: «У меня сын меняла, и у него есть всякие весы.
Пойдем со мною, раньше чем он уйдет со своего места, и он свешает твое
золото». — «Иди впереди меня!» — сказал мой брат; и она пошла, а брат
сзади, и, подойдя к воротам, она постучала, и вышла та самая девушка и
открыла ворота. И старуха засмеялась ей в лицо и сказала: «Я сегодня
принесла вам жирный кусок мяса». И девушка взяла моего брата за руку и
ввела его в то помещение, куда он входил прежде. И она немного посидела
подле него и поднялась и сказала: «Не уходи, пока я не вернусь к тебе»,
— и ушла. И не успел мой брат опомниться, как пришел проклятый раб, и с
ним был тот обнаженный меч. И он сказал моему брату: «Поднимайся, прок-
лятый!» — И мой брат поднялся, и раб пошел впереди него, а брат мой шел
сзади; и он протянул руку к мечу, что был у него под платьем, и ударил
им раба, и скинул ему голову с плеч, потащил его за ногу к погребу и
крикнул: «Где солильщица?» И тогда пришла девушка с блюдом, в котором
была соль, и, увидав моего брата и в его руке меч, она бросилась бежать,
но брат последовал За нею и ударил ее и отрубил ей голову. А потом он
закричал: «Где старуха?» И она пришла, и брат спросил ее: «Узнаешь ты
меня, скверная старуха?» А она отвечала: «Нет, господин». И мой брат
сказал: «Я владелец денег, к которому ты пришла, и ты у меня омылась и
помолилась и призвала меня сюда». — «Побойся Аллаха и подумай еще о моем
деле», — сказала старуха; но мой брат и не посмотрел на нее и так ударил
ее, что разрубил на четыре куска, а потом он вышел искать девушку; и
когда она увидела его, ее ум улетел, и она воскликнула: «Пощады!» И мой
брат пощадил ее.
«Что привело тебя к этому черному?» — спросил он тогда ее; она сказа-
ла: «Я была невольницей одного купца, а эта старуха заходила ко мне, и я
с нею подружилась. И в один из дней она сказала мне: «У нас свадьба,
равной которой никто не видел, и я хочу, чтобы ты посмотрела на нее». И
я отвечала ей: «Слушаю и повинуюсь!», потом я надела свою лучшую одежду
и драгоценности и взяла с собою кошелек с сотнею динаров и пошла с нею,
и она привела меня в этот дом. И, войдя, я не успела опомниться, как
этот черный взял меня, и я в таком положении уже три года из-за хитрости
проклятой старухи». — «А есть у него что-нибудь в этом доме?» — спросил
мои брат, и она сказала: «У него есть много, и если ты можешь это пере-
нести, перенеси, попросив совета у Аллаха».
И мой брат поднялся и пошел с нею, и она открыла сундуки, в которых
были мешки, и мой брат впал в недоуменно, а девушка сказала ему: «Иди
теперь и оставь меня здесь и приведи кого-нибудь, чтобы снести деньги».
И мой брат вышел и нанял десять человек и пришел к воротам, по нашел их
открытыми и не увидел ни девушки, пи мешков, кроме немногих, — одни
только ткани. Он понял, что девушка обманула его, и взял оставшиеся
деньги и, открыв кладовые, забрал то, что в них было, и ничего не оста-
вил Б доме, и провел ночь радостный.
А когда настало утро, он нашел у ворот двадцать солдат, которые вце-
пились в него и сказали: «Вали тебя требует». И они взяли его, и мой
брат стал проситься у них пройти в свой дом, но они не дали ему времени
вернуться домой, и мой брат обещал им много денег, но они отказались. И
они крепко связали его веревкой и повели, и им встретился по дороге один
его приятель, и мой брат уцепился за его полу и стал просить его посто-
ять с ним, чтобы помочь ему освободиться из их рук. И этот человек оста-
новился и спросил их, в чем с ним дело; и они сказали: «Вали приказал
нам привести его к себе, и вот мы идем с ним». И друг моего брата попро-
сил их освободить его, с тем что он даст им пятьсот динаров, и сказал
им: «Когда вернетесь к вали, скажите ему: «Мы его не нашли». Но они от-
вергли его слова и взяли моего брата, таща его вниз лицом, и привели его
к вали; и когда вали увидел моего брата, он спросил его: «Откуда у тебя
эти ткани и деньги?» — «Я хочу пощады», — сказал мой брат; и вали дал
ему платок пощады, и тогда брат рассказал ему о том, что случилось и что
произошло у него со старухой, с начала до конца, и о бегстве девушки и
сказал вали: «А то, что я взял, возьми из этого, сколько хочешь, и ос-
тавь мне, на что кормиться». И вали взял все деньги и ткани и побоялся,
что весть об этом дойдет до султана, и сказал моему брату: «Уходи из
этого города, а не то я тебя повешу!» И мой брат отвечал: «Слушаю и по-
винуюсь!» — и ушел в какой-то город, и на него напали воры и раздели его
и побили и обрезали ему уши. И я услыхал весть о нем и вышел к нему, и
взял для него одежду, и привел его тайно в город, и стал ему выдавать
что пить и что есть.
А что касается моего шестого брата, о повелитель правоверных, то у
него отрезаны губы. Он обеднел и вышел однажды поискать чего-нибудь,
чтобы удержать в теле жизнь; и вот, когда он шел какой-то дорогой, он
вдруг видит прекрасный дом с широким, высоким портиком, а возле ворот —
слуги и люди, приказывающие и запрещающие. И он спросил кого-то из стоя-
вших там, и тот сказал: «Это дом одного из семьи Бармакидов». И тогда
мой брат подошел к привратникам и попросил у них чегонибудь, и они ска-
зали: «Войди в ворота дома — найдешь то, что любишь, у нашего господи-
на». И мой брат вошел под портик и прошел под ним и достиг дома, краси-
вого до предела красоты и изящества, и посреди него был сад, подобного
которому он не видел, а пол в нем был выложен мрамором, и повешены были
там занавеси.
И брат мой остался в недоумении, не зная, куда направиться, и пошел к
возвышенной части покоя, и увидел человека с красивым лицом и бородой; и
тот, увидев моего брата, поднялся к нему и приветствовал его и спросил
его о его положении, и брат сообщил ему, что он нуждается.
И, услышав слова моего брата, этот человек проявил сильное огорчение
и, взявшись рукою за свою одежду, разорвал ее и воскликнул: «Я живу в
этом городе, а ты в нем голодаешь! Мне не вынести этого!»
И он обещал ему всякие блага и сказал: «Ты непременно должен разде-
лить со мной соль». И мой брат ответил: «О господин, у меня нет терпе-
ния, и я сильно голоден!» И хозяин крикнул: «Эй, мальчик, подай таз и
кувшин! — и сказал: Подойди и вымой руки». И мой брат поднялся, чтобы
помыть руки, но не увидел ни таза, ни кувшина. А хозяин стал делать дви-
жения, точно он моет руки, и потом крикнул: «Подайте столик!» Но мой
брат ничего не увидал. И тот человек сказал ему: «Пожалуйста, поешь это-
го кушанья, не стыдись!» — и стал делать движения, как будто он ест, и
говорил моему брату: «Удивительно, как ты мало ешь! Не ограничивай себя
в еде, я знаю, как ты голоден!» И мой брат стал делать вид, что ест, а
хозяин говорил ему: «Ешь и смотри, как хорош и как бел этот хлеб». Но
брат ничего не видел и думал про себя: «Этот человек любит издеваться
над людьми». «О господин мой, — сказал ему мой брат, — я в жизни не ви-
дал хлеба белее и вкуснее этого». И он отвечал: «Его испекла невольница,
которую я купил за шестьсот динаров». Потом хозяин дома крикнул: «Эй,
мальчик, подай мясной пирог, первое кушанье, и прибавь в него жиру!» И
спросил моего брата: «О гость, заклинаю тебя Аллахом, видел ли ты пирог
лучше этого? Ради моей жизни, ешь, не стыдись! Эй, мальчик, — крикнул он
затем, — подай нам мясо в уксусе и жирных куропаток!» И сказал моему
брату: «Ешь, гость, ты голоден и нуждаешься в этом». И мой брат стал во-
рочать челюстями и жевать, а гот человек требовал кушанье за кушаньем,
но ничего не приносили, и он только приказывал моему брату есть.
Потом он крикнул: «Эй, мальчик, подай нам цыплят, начиненных фисташ-
ками!» И сказал моему брату: «Заклинаю тебя жизнью, о мой гость, этих
цыплят откармливали фисташками, — поешь же того, чему подобного ты ни-
когда не ел, и не стыдись». — «О господин мой, это хорошо!» — отвечал
мой брат; и хозяин стал подносить руку ко рту моего брата, как бы кормя
его, и перечислял блюда, расхваливая их моему брату, который был голо-
ден, и его голод еще увеличился, так что ему хотелось хотя бы ячменной
лепешки. «Видел ли ты пряности лучше тех, что в этих кушаньях?» — спро-
сил он потом; и мой брат ответил: «Нет, господин». И тот сказал: «Ешь
хорошенько и не стыдись!» — «Мне уже довольно еды», — отвечал мой брат;
и хозяин дома крикнул: «Уберите это и подайте сладости!» И сказал моему
брату: «Поешь вот этого, это прекрасное кушанье, и покушай этих пышек.
Заклинаю тебя жизнью, возьми эту пышку, пока с нее не стек сок». — «Да
не лишусь я тебя, о господин мой!» — воскликнул мой брат и принялся
расспрашивать его, много ли мускуса в пышках; и хозяин дома отвечал: «У
меня обычно кладут в каждую пышку мискаль мускуса и полмискаля амбры». И
при всем этом мой брат двигал головой и ртом и играл челюстями. «Ешь
этот миндаль, не стыдись», — сказал хозяин дома; и мой брат отвечал: «О
господин мой, с меня уже довольно, я не в состоянии что-нибудь съесть!»
А хозяин дома воскликнул: «О гость, если хочешь чего-нибудь съесть и
насладиться, Аллахом, Аллахом заклинаю тебя, не будь голоден!» — «О гос-
подин, — сказал мой брат, — как может быть голоден тот, кто съел все эти
кушанья?» И потом мой брат подумал и сказал про себя: «Обязательно сде-
лаю с ним дело, после которого он раскается в таких поступках!» А тот
человек крикнул: «Подайте нам вино!» И слуги стали двигать руками в воз-
духе, точно подают вино. И хозяин подал брату кубок и сказал: «Возьми
этот кубок, и если вино тебе понравится, скажи мне». — «О господин, —
отвечал мой брат, — оно хорошо пахнет, но я привык пить старое вино, ко-
торому двадцать лет». — «Постучись-ка в эту дверь — ты сможешь несколько
его выпить», — сказал хозяин; и мой брат воскликнул: «О господин, твоей
милостью!» — и сделал движение рукой, как будто пьет, а хозяин дома ска-
зал: «На здоровье и в удовольствие!» Потом он сделал вид, что выпил, и
подал моему брату второй кубок, и тот выпил и сделал вид, что опьянел, а
затем мой брат захватил его врасплох и, подняв руку так, что стало видно
белизну его подмышки, дал ему затрещину, от ко горой зазвенело в помеще-
нии. И он дал ему еще затрещину, второй раз, и тот человек воскликнул:
«Что это, негодяй?» И мой брат отвечал: «О господин мой, ты был милостив
к твоему рабу, и ввел его в свой дом и дал ему поесть пищи и напоил его
старым вином, и он охмелел и стал буянить, но ты достаточно возвышен,
чтобы снести его глупость и простить ему вину».
И, услышав его слова, хозяин дома громко рассмеялся и сказал: «Я уже
долгое время потешаюсь над людьми и издеваюсь над друзьями, но не видел
ни у кого такой выносливости и сообразительности, чтобы проделать со
мною все эти дела. А теперь я простил тебя; будь же моим сотрапезником
взаправду и никогда не расставайся со мной». И он велел вынести множест-
во сортов кушаний, которые упомянул вначале, и они с моим братом ели,
пока не насытились, а затем они перешли в комнату для шитья; и вдруг там
оказались невольницы, подобные лунам, и они стали петь на все голоса и
под все инструменты, а потом оба принялись пить, и их одолел хмель; и
тот человек подружился с моим братом так, что стал ему точно брат, и по-
любил его великой любовью, и наградил его. А когда настало утро, они
снова принялись за еду и питье, — и так продолжалось в течение двадцати
лет. А потом тот человек умер, и султан захватил его имущество и то, что
было у моего брата, и султан отбирал у него деньги, пока не оставил его
бедняком, ничего не имеющим.
И мой брат вышел, убегая наобум; и когда он был посреди дороги, на
него напали кочевники и взяли его в плен. Они привели его к себе в стан,
и тот, кто его забрал, стал его мучить и говорил ему: «Выкупи у меня
твою душу за деньги, а не то я тебя убью!»; а мой брат плакал и говорил
ему: «Клянусь Аллахом, у меня ничего нет! Я твой пленник, делай со мной,
что хочешь».
И кочевник вынул нож и отрезал моему брату губы и все сильнее приста-
вал к нему с требованиями. А у кочевника была красивая жена, и когда он
выходил, она предлагала себя моему брату и старалась прельстить его, а
он отказывался; но когда наступил один из дней и она стала соблазнять
брата, он принялся играть с нею и посадил ре к себе на колени. И в это
время ее муж вдруг вошел к ней: и, увидав моего брата, воскликнул: «Горе
тебе, проклятый, теперь ты хочешь испортить мою жену!» И он вынул нож и
отрезал ему зебб и, взвалив моего брата на верблюда, бросил его на горе
и оставил.
И мимо него проходили путешественники, и они узнали его, и накормили
и напоили, и сообщили мне, что с ним случилось; и я пришел к нему и по-
нес его, и принес его в город, и назначил ему всего достаточно. И вот я
пришел к тебе, о повелитель правоверных, и побоялся уйти отсюда, прежде
чем расскажу тебе: это было бы ошибкой. Ведь за мною шесть братьев и я
забочусь о них».
И когда повелитель правоверных услышал мою историю и то, что я расс-
казал ему о моих братьях, он засмеялся и сказал: «Твоя правда, о Мол-
чальник, ты немногоречив, и в тебе нет болтливости, но теперь уходи из
этого города и живи в другом!» — И он выгнал меня под стражей.
И я входил в города и обходил области, пока не услышал о его смерти и
о том, что халифом стал другой, и тогда я пришел в этот город; и оказа-
лось, что мои братья уже умерли. И я пошел к этому юноше и сделал с ним
наилучшие дела, и если бы не я, его наверное бы убили, но он обвинил ме-
ня в том, чего во мне нет. И то, о собрание, что он передал о моей болт-
ливости, — ложь. Из-за этого юноши я обошел многие страны, пока не дос-
тиг этой земли и не застал его у вас, и не от моего ли это великодушия,
о благое собрание?»
И когда мы услышали историю цирюльника и его многие речи и то, что он
обидел этого юношу, мы взяли цирюльника и схватили его, и заточили, и
сели, спокойные, и поели, и выпили, и пир продолжался до призыва к пос-
леполуденной молитве. И потом я вышел и пришел домой, и моя жена насупи-
лась и сказала: «Ты веселишься и развлекаешься, а я грущу! Если ты меня
не выведешь и не будешь со мной гулять остаток дня, я разорву веревку
нашей близости и причина нашей разлуки будет в тебе».
И я вышел с нею, и мы гуляли до вечера, а затем ми вернулись и встре-
тили горбуна, который был пьян через край, и он говорил такие стихи:
«Стекло прозрачно, — и ясно, как вино,
Что они похожи, и смутно дело тут:
И как будто есть вино, а кубка нет,
И как будто кубок есть, а нет вина».
И я пригласил его и вышел купить жареной рыбы, и мы сели есть, а по-
том моя жена дала ему кусок хлеба и рыбы и сунула их ему в рот, и затк-
нула его, и горбун умер; и я снес его и ухитрился бросить его в дом это-
го врача-еврея, а врач изловчился и бросил его в дом надсмотрщика а
надсмотрщик ухитрился и бросил на дороге христианина-маклера. Вот моя
история и то, что я вчера пережил, — не удивительное ли это истории гор-
буна?»
И, услышав рту историю, царь Китая затряс головой от восторга и проя-
вил удивление и сказал: «Эта история, что произошла между юношей и болт-
ливым цирюльником, поистине лучше и прекраснее истории лгуна-горбуна!»
Потом царь приказал одному из придворных: «Поймите с портным и приве-
дите цирюльника из заточения: я послушаю его речи, и он будет причиной
освобождения вас всех; а этого горбуна мы похороним…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Тридцать четвертая ночь
Когда же настала тридцать четвертая ночь, она сказала: «Дошло до ме-
ня, о счастливый царь, что царь Китая сказал: «Приведите ко мне ци-
рюльника, и он будет причиной вашею освобождения, а этого горбуна мы по-
хороним, — ведь он со вчерашнего дня мертвый — и сделаем ему гробницу».
И не прошло минуты, как придворный с портным отправились в тюрьму и
вывели оттуда цирюльника и шли с ним, пока не остановились перед царем.
И, увидев цирюльника, царь всмотрелся в него — и вдруг оказывается: что
дряхлый старик, зашедший за девяносто, с черным лицом, белой бородой и
бровями, обрубленными ушами и длинным носом, и в душе его — глупость. И
царь засмеялся от его вида и сказал: «О Молчальник, я хочу, чтобы ты
рассказал мне какую-нибудь из твоих историй». И цирюльник спросил: «О
царь времени, а какова история этого христианина, и еврея, и мусульмани-
на, и мертвого горбуна, который среди вас, и что за причина этого собра-
ния?» — «А почему ты об этом спрашиваешь?» — сказал царь Китая; и ци-
рюльник отвечал: «Я спрашиваю о них, чтобы царь узнал, что я не болтун и
я не виновен в болтливости, в которой они меня обвиняют. Я тот, чье имя
Молчальник, и во мне есть доля от моего имени, как сказал поэт:
Не часто глаза твои увидят прозванного,
Чтоб не был, коль всмотришься, в прозванье весь смысл его».
«Изложите цирюльнику историю этого горбуна и то, что случилось с ним
в вечернюю пору и что рассказывали еврей, христианин, надсмотрщик и
портной», — сказал царь; и они это сделали (а в повторении нет пользы!),
и после этого цирюльник покачал головой и воскликнул: «Клянусь Аллахом,
это, поистине, удивительная диковина! Откройте этого горбуна!»
И ему открыли горбуна, и он сел около него и, взяв его голову на ко-
лени, посмотрел ему в лицо и стал так смеяться, что перевернулся навз-
ничь, а потом воскликнул: «Всякая смерть удивительна, но о смерти этого
горбуна следует записать золотыми чернилами!» И все собравшиеся оторопе-
ли от слов цирюльника, и царь удивился его речам и спросил: «Что с то-
бой, о Молчальник? Расскажи нам». И цирюльник ответил: «О царь времени,
клянусь твоей милостью, в лгуне-горбуне есть дух!» И цирюльник вынул
из-за пазухи шкатулку и, открыв ее, извлек из нее горшочек с жиром и
смазал им шею горбуна и жилы на ней, а потом он вынул два железных крюч-
ка и, опустив их ему в горло, извлек оттуда кусок рыбы с костью, и когда
он вынул его, оказалось, что он залит кровью. А горбун один раз чихнул,
и вскочил на ноги, и погладил себя по лицу, и воскликнул: «Свиде-
тельствую, что нет бога, кроме Аллаха, и что Мухаммед — посланник Алла-
ха!» И царь и присутствующие удивились тому, что они воочию увидели.
И царь Китая так смеялся, что лишился чувств, и присутствующие тоже;
и султан сказал: «Клянусь Аллахом, это удивительная история, и я в жизни
не слышал диковиннее ее!»
«О мусульмане, о все воины, — спросил потом султан, — видели ли вы в
жизни, чтобы кто-нибудь умер и потом ожил? Если бы Аллах не послал ему
этого цирюльника (а он был причиной его жизни), горбун наверное бы
умер».
И все сказали: «Клянемся Аллахом, это удивительная диковина!» А потом
царь Китая приказал записать эту историю золотыми чернилами, и ее запи-
сали и затем положили в казну царя. А после этого он наградил еврея,
христианина и надсмотрщика, каждого из них драгоценной одеждой, и велел
им уходить; и они ушли. А затем царь обернулся к портному и наградил его
драгоценной одеждой и сделал своим портным; он назначил ему выдачи и по-
мирил его с горбуном, и наградил горбуна дорогой и красивой одеждой и
назначил ему выдачи, сделав его своим сотрапезником, а цирюльника он по-
жаловал и назначил его главным цирюльником царства и своим собутыльни-
ком. И они пребывали в сладостнейшей и приятнейшей жизни, пока не пришла
к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний.
Но это нисколько не удивительнее рассказа о двух везирях и
Анис-аль-Джалис». — «А как это было?» — спросила Дуньязада.