Дошло до меня, о счастливый царь, — сказала Шахразада, — что был в
Басре царь из Царей, который любил бедняков и нищих и был благосклонен к
подданным и одаривал из своих денег тех, кто верил в Мухаммеда, да бла-
гословит его Аллах и да приветствует! И он был таков, как сказал о чем
один:
Повелитель ваш, если конный враг кружит вокруг него,
Поражает рать неприятелей острорежущим,
И в сердцах копьем он черты проводит. Столь гневен оп,
Когда видишь ты, как он всадников под щитом разит.
И звали его царь Мухаммед ибн Сулейман аз-Зани, и у него было два ве-
зиря, один из которых прозывался аль Муин ибн Сави, а другого звали
аль-Фадл ибн Хакан. И аль-Фадл ибн Хакан был великодушнейший человек
своего времени и вел хорошую жизнь, так что сердца соединились в любви к
ному, и люди единодушно советовались с ним, и все молились о его долгой
жизни — ибо в нем было чистое добро и он уничтожил зло и вред.
А везирь аль-Муин ибн Сави ненавидел людей и не любил добра, и в нем
было одно зло, как о нем сказано:
Прибегай к достойным сынам достойных, — поистине,
Породит достойный и сын достойных-достойных.
И оставь злодеев, сынов злодеев, — поистине,
Породят злодеи, сыны злодеев — злодеев.
И люди, насколько они любили аль-Фадла ибн Хакана, настолько ненави-
дели аль-Муина ибн Сави.
И властью всемогущего случилось так, что царь Мухаммед ибн Сулейман
аз-Зейни однажды сидел на престоле своего царства, окруженный вельможами
правления, и позвал своего везиря аль-Фадла ибн Хакана и сказал ему: «Я
хочу невольницу, которой не было бы лучше в ее время и чтобы она была
совершенна по красоте и превосходила бы других стройностью и обладала
похвальными качествами».
И вельможи правления сказали: «Такую найдешь только за десять тысяч
динаров». И тогда султан крикнул своего казначея и сказал: «Отнеси де-
сять тысяч динаров аль-Фадлу ибн Хакану!» — и казначей исполнил приказа-
ние султана.
А везирь ушел, после того как султан велел ему ходить каждый день на
рынок и передать посредникам то, что мы говорили, и чтобы не продавали
ни одной невольницы выше тысячи динаров ценою, пока ее не покажут вези-
рю. И невольниц не продавали, прежде чем их покажут везирю, но никакая
невольница, что попадала к ним, не нравилась ему.
В один из дней вдруг пришел ко дворцу везиря альФадла ибн Хакана пос-
редник и, у видя его на коне, въезжающим в царский дворец, схватил его
стремя и сказал:
«О ты, кто обычай царства снова воссоздал!
Везирь — о, да будешь ты обрадован вечно!
Умершую щедрость ты опять воскресил средь нас,
Да будут труды твои Аллаху приятны!»
«О господин, — сказал он потом, — то, что отыскать было прежде благо-
родное повеление, — готово!» — и везирь воскликнул: «Ко мне с нею!» И
посредник на некоторое время скрылся, и пришла с ним девушка стройная
станом, с высокой грудью, насурьмленным оком и овальным лицом, с худоща-
вым телом и тяжкими бедрами, в лучшей одежде, какая есть из одежд, и со
слюной слаще патоки, и ее стан был стройнее гибких веток и речи нежнее
ветерка на заре, как сказал о ней кто-то:
Диковина прелести, чей лик, как луна средь звезд,
Великая в племени газелей и нежных серн.
Властитель престола дал ей блеск и возвышенность,
И прелесть, и ум, и стан затем, что похож на ветвь,
И в небе лица ее семь звезд на щеке у ней,
Как стражи ее хранят они от смотрящего.
И если захочет муж похитить хоть взгляд у ней —
Сожгут его демоны речей ее жаром звезд.
И когда везирь увидал ее, он был ею восхищен до пределов восхищения,
а затем он обратился к посреднику и спросил его: «Сколько стоит эта не-
вольница?» — и тот ответил: «Цена за нее остановилась на десяти тысячах
динаров, и ее владелец клянется, что эти десять тысяч динаров не покроют
стоимости цыплят, которых она съела, и напитков, и одежд, которыми она
наградила своих учителей, так как она изучила чистописание, и граммати-
ку, и язык, и толкование Корана, и основы законоведения и религии, и
врачевание, и времяисчисление, и игру на увеселяющих инструментах». —
«Ко мне с ее господином!» — сказал везирь, и посредник привел его в тот
же час и минуту, и вдруг, оказывается, он человек из персиян, который
прожил, сколько прожил, и судьба потрепала его, но пощадила, как сказал
о нем поэт:
Потряс меня рок и как потряс-то!
Ведь року присуща мощь и сила.
Я раньше ходил не уставая —
Теперь же устал, хоть не хожу я.
«Согласен ли ты взять за эту невольницу десять тысяч динаров от сул-
тана Мухаммеда ибн Сулеймана аз-Зейни?» — спросил везирь, и персиянин
воскликнул: «Клянусь Аллахом, я предлагаю ее султану ни за что — это для
меня обязательно!» И тогда везирь велел принести деньги, и их принесли и
отвесили персиянину.
И работорговец подошел к везирю и сказал ему: «С разрешения нашего
владыки везиря, я скажу!» — «Подавай, что у тебя есть!» — ответил ве-
зирь, и торговец сказал: «По моему мнению, лучше тебе не приводить этой
девушки к султану в сегодняшний день: она прибыла из путешествия, и воз-
дух над нею сменился, и путешествие поистерло ее. Но оставь ее у себя во
дворце на десять дней, пока она не придет в обычное состояние, а потом
сведи ее в баню, одень ее в наилучшие одежды и отведи ее к султану — те-
бе будет при этом полнейшее счастье».
И везирь обдумал слова работорговца и нашел их правильными. Он привел
девушку к себе во дворец и отвел ей отдельное помещение и каждый день
выдавал ей нужные кушанья, напитки и прочее, и она провела таким образом
некоторое время.
А у везиря аль-Фадла ибн Хакана был сын, подобный луне, когда она по-
явится, с липом как месяц и румяными щеками, с родинкой, словно точка
амбры, и с зеленым пушком, подобно тому, как поэт сказал о нем, ничего
не упуская:
Он луна, что взором разит своим, когда всмотрится.
Или, как ветвь — губящая стройностью, когда склонится.
Как у зипджей [63] кудри, как золото цвет лица его,
Он чертами нежен, а стан его на тростник похож.
О жестокость сердца и нежность стройных боков его!
Отчего нельзя от сердца к стану послать ее?
Коль была бы нежность боков его в душе его,
Никогда бы не был жесток с влюбленным и злобен он.
О хулящий пас за любовь к нему, будь прощающим!
Кто отдаст мне тело, что взято в плен изнурением?
Виноваты здесь лишь душа и взоры очей моих;
Так забудь упреки, оставь меня в этой горести!
И юноша не знал об этой невольнице, а его отец научил ее и сказал: «О
дочь моя, знай, что я купил тебя только как наложницу для царя Мухаммеда
ибн Сулеймана аз-Зейни, а у меня есть сын, который не оставался на улице
один с девушкой без того, чтобы не иметь с нею дело. Будь же с ним нас-
тороже и берегись показать ему твое лицо и дать ему услышать твои речи».
И девушка отвечала ему: «Слушаю и повинуюсь!» — и он оставил его и уда-
лился.
А по предопределенному велению случилось так, что девушка в один из
дней пошла в баню, что была в их жилище, и одна из невольниц вымыла ее,
и она надела роскошные платья, так что увеличилась ее красота и пре-
лесть, и вошла к госпоже, жене везиря, и поцеловала ей руку, и та сказа-
ла: «На здоровье, Аниз аль-Джалнз! Хороша ли баня?» — «О госпожа, — от-
вечала она, — мне недоставало только твоего присутствия там». И тогда
госпожа сказала невольницам: «Пойдемте в баню!» — и те ответили: «Внима-
ние и повиновение» И они поднялась, и их госпожа меж ними, и она поручи-
ла двери той комнаты, где находилась Анис аль Джалис, там маленьким не-
вольницам и сказала им: «Не давайте никому войти к девушке!» И они отве-
чали: «Внимание и повиновение!»
И когда Анис аль-Джалис сидела в комнате, сын везиря, а звали его
Нар-ад-дин Али, вдруг пришел и спросил о своей матери и о девушках, и
невольницы ответили: «Они пошли в баню».
А невольница Анис аль-Джалис услыхала слова Нурад дина Али, сына ве-
зиря, будучи внутри комнаты, и сказала про себя: «Посмотреть бы, что это
за юноша, о котором везирь говорил мне, что он не оставался с девушкой
на улице без того, чтобы не иметь с ней дело! Клянусь Аллахом, я хочу
взглянуть на него!» И поднявшись (а она была только что из бачи), она
подошла к двери комнаты и посмотрела на Нур-ад-дина Али, и вдруг оказы-
вается — это юноша, подобный луне в полнолуние. И взгляд этот оставил
после себя тысячу вздохов, и юноша бросил взгляд и взглянул на нее взо-
ром, оставившим после себя тысячу вздохов, и каждый из них попал в сети
любви к другому.
И юноша подошел к невольницам и крикнул на них, л. они вбежали от не-
го и остановились вдалеке, глядя, что он сделает. И вдруг он подошел к
двери комнаты, открыл ее и вошел к девушке и сказал ей: «Тебя мой отец
купил для меня?» И она отвечала: «Да», — и тогда юноша подошел к ней (а
он был в состоянии опьянения), и взял ее ноги (и положил их себе вокруг
пояса, а она сплела руки на его шее и встретила его поцелуями, вскрики-
ваниями и заигрываниями, и он стал сосать ел язык, и она сосала ему
язык, и он уничтожил ее девственность.
И когда невольницы увидали, что их молодой господин вошел к девушке
Анис аль-Джалис, они закричали и завопили, а юноша уже удовлетворил нуж-
ду и вышел, убегая и ища спасения, и бежал, боясь последствий того дела,
которое он сделал. И, услышав вопли девушек, их госпожа поднялась и выш-
ла из бани (а пот капал с нее) и спросила: «Что это за вопли в доме? —
и, подойдя к двум невольницам, которых она посадила у дверей комнаты,
она воскликнула: — Горе вам, что случилось?» И они, увидав его, сказали:
«Наш господин Нур-ад-дин пришел к нам и побил нас, и мы вбежали от него,
а он вошел к Анис альДжалис и обнял се, и мы не знаем, что он сделал
после этого. А когда мы кликнули тебя, он убежал». И тогда госпожа по-
дошла к Анис аль-Джалис и спросила ее: «Что случилось?» — и она отвеча-
ла: «О госпожа, я сижу, и вдруг входит ко мне красивый юноша и спрашива-
ет: «Тебя купил для меня отец?» И я отвечала: «Да!» — и клянусь Аллахом,
госпожа, я думала, что его слова правда, — и тогда он подошел ко мне и
обнял меня». —
«А говорил он тебе еще что-нибудь, кроме этого?» — спросила ее госпо-
жа, и она ответила: «Да, и он взял от меня три поцелуя». — «Он не оста-
вил тебя, не обесчестив!» — воскликнула госпожа и потом заплакала и ста-
ла бить себя по лицу, вместе с невольницами, боясь за Hyp ад-дина, чтобы
его не зарезал отец.
И пока это происходило, вдруг вошел везирь и спросил, в чем дело, и
его жена сказала ему: «Поклянись мне, что то, что я скажу, ты выслуша-
ешь!» — «Хорошо», — отвечал везирь. И она повторила ему, что сделал его
сын, и везирь опечалился и порвал на себе одежду и стал бить себя по ли-
цу и выщипал себе бороду. И его жена сказала: «Не убивайся, я дам тебе
из своих денег десять тысяч динаров, ее цену». И тогда везирь поднял к
ней голову я сказал: «Горе тебе, не нужно мне ее цены, но я боюсь, что
пропадет моя душа и мое имущество». — «О господин мой, а как же так?» —
спросила она. И везирь сказал:
«Разве ты не знаешь, что за нами следит враг, которого зовут аль-Муин
ибн Сави? Когда он услышит об этом деле, он пойдет к султану…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Тридцать пятая ночь
Когда же настала тридцать пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о
счастливый царь, что везирь говорил своей жене: «Разве ты не знаешь, что
за нами следит враг, по имени аль-Муин ибн Сави, и когда он услышит об
этом деле, он пойдет к султану и скажет ему: «Твой везирь, который, как
ты говоришь, тебя любит, взял у тебя десять тысяч динаров и купил на них
девушку, равной которой никто не видел, и когда она ему понравилась, он
сказал своему сыну: «Возьми ее, у тебя на нее больше прав, чем у султа-
на». И он ее взял и уничтожил ее девственность. И вот эта невольница у
него». И царь скажет: «Ты лжешь!» — а он ответит царю: «С твоего позво-
ления, я ворвусь к нему и приведу ее тебе». И царь прикажет ему это сде-
лать, и он обыщет дом и заберет девушку и приведет ее к султану, а тот
спросит ее, и она не сможет отрицать, и аль-Муин скажет: «О господин, ты
знаешь, что я тебе искренний советчик, но только нет мне у вас счастья».
И султан изуродует меня, а все люди будут смотреть на это, и пропадет
моя душа». И жена везиря сказала ему: «Не дай никому узнать об этом —
это дело случилось втайне — и вручи свое дело Аллаху в этом событии». И
тогда сердце везиря успокоилось.
Вот что было с везирем. Что же касается Нур-ад-дина Али, то он испу-
гался последствий своего поступка и проводил весь день в садах, а в кон-
це вечера он приходил к матери и спал у нее, а перед утром вставал и
уходил в сад. И так он поступал месяц, не показывая отцу своего лица. И
его мать сказала его отцу: «О господин, погубим ли мы девушку и погубим
ли сына? Если так будет продолжаться, то он уйдет от нас». — «А как же
поступить?» — спросил ее везирь. И она сказала: «Не спи сегодня ночью и,
когда он придет, схвати его — и помиритесь. И отдай ему девушку — она
любит его, и он любит ее, а я дам тебе ее цену».
И везирь подождал до ночи и, когда пришел его сын, он схватил ею и
хотел его зарезать, но мать Нур-ад-дина позвала его и спросила: «Что ты
хочешь с ним сделать?» — «Я зарежу его», — отвечал везирь, и тогда сын
спросил своего отца: «Разве я для тебя ничтожен?» И глаза везиря напол-
нились слезами, и он воскликнул: «О дитя любви, как могло быть для тебя
ничтожно, что пропадут мои деньги и моя душа?» И юноша отвечал: «Послу-
шай, о батюшка, что сказал поэт:
Пусть и грешен я, по всегда мужи разумные
Одаряли грешных прошением всеобъемлющим.
И на что же ныне надеяться врагам твои и,
Коль они в почине, а ты по месту превыше всех?»
И тогда везирь поднялся с груди своего сына и сказал: «Дитя мое, я
простил тебя!» — и его сердце взволновалось, а сын его поднялся и поце-
ловал реку своего отца, и тот сказал: «О дитя мое, если бы я знал, что
ты будешь справедлив к Анис аль-Джалис, я бы подарил ее тебе». — «О ба-
тюшка, как мне не быть к ней справедливым?» — спросил Нур-ад-дин.
И везирь сказал: «Я дам тебе наставление, дитя мое: не бери, кроме
нее, жены или наложницы и не продавай ее». — «Клянусь тебе, батюшка, что
я ни на ком, кроме нее, не женюсь и не продав ее», — отвечал Нур-ад-дин
и дал в этом клятву и вошел к невольнице и прожил с нею год. И Аллах ве-
ликий заставил царя забыть случай с этой девушкой.
Что же касается аль Муина ибн Сави, то до него дошла весть об этом,
но он не мог говорить из-за положения везиря при султане.
А когда прошел год, везирь аль-Фадл ибн Хакан отправился в баню я вы-
шел оттуда вспотевший, и его ударило воздухом, так что он слег на подуш-
ки, и бессонница его продлилась, и слабость растеклась по нему.
И тогда он позвал своего сына Нур-ад-дина Али и, когда тот явился,
сказал ему: «О сын мой, знай, что удел распределен и срок установлен, и
всякое дыхание должно испить чашу смерти». И он произнес:
«Умираю! Преславен тот, кто бессмертен!
Я уверен, что скоро мертвым я буду.
Нет в деснице владыки смертного власти,
И тому лишь присуща власть, кто бессмертен».
«О дитя мое, — сказал он потом, — нет у меня для тебя наставления,
кроме того, чтобы бояться Аллаха и думать о последствиях дел, и забо-
титься о девушке Анис аль-Джалис». — «О батюшка, — сказал Нур-ад-дин, —
кто же равен тебе? Ты был известен добрыми делами и за тебя молились на
кафедрах!»
И везирь сказал: «О дитя мое, я надеюсь, что Аллах меня примет!» И
затем он произнес оба исповедания [64] и был приписан к числу людей бла-
женства.
И тогда дворец перевернулся от воплей, и весть об ртом дошла до сул-
тана, и жители города услышали о кончине аль-Фадла ибн Хакана, и запла-
кали о нем дети в школах. И его сын Нур-ад-дин Али поднялся и обрядил
его, и явились эмиры, везири, вельможи царства и жители города, и в чис-
ле присутствующих на похоронах был везирь аль-Муин ибн Сави. И кто-то
произнес при выходе похорон из дома:
«В день пятый расстался я со всеми друзьями
И мыли потом меня на досках от двери.
И сняли все то с меня, в чем прежде одет я был,
И снова надели мне одежду другую.
Снесли меня четверо на шеях в моленную,
И многие близ меня с молитвой стояли;
С молитвой нагробною, когда ниц не падают,
И все, кто мне другом был, о мне помолились.
Потом отнесли меня в жилище со сводами,
Где дверь не откроется, хоть кончится время».
И когда схоронили аль-Фадла ибн Хакана в земле и вернулись друзья и
родные, Нур-ад-дин тоже вернулся со стенаниями и плачем, и язык его сос-
тояния говорил:
«В день пятый уехали они перед вечером,
Когда попрощались мы — простились и тронулись.
И только уехали — за ними душа ушла.
«Вернись», — я позвал ее, — спросила: «Куда вернусь?
В то тело, где духа нет и крови иссякнул ток,
Где кости одни теперь гремят и встречаются?»
Ослепли глаза мои от плача безмерного,
И на уши туг я стал — не слышат они теперь».
И он пребывал в глубокой печали об отце долгое время и в один из
дней, когда он сидел в доме своего отца, вдруг кто-то постучал в дверь.
И Нур-ад-дин Али поднялся и отворил дверь, и вошел один из сотрапезников
и друзей его отца, и поцеловал Нур-ад-дину руку, и сказал: «О господин
мой, кто оставил после себя подобного тебе, тот не умер, и такой же был
исход для господина первых и последних. О господин, успокой свою душу и
оставь печаль!»
И тогда Нур-ад-дин перешел в покой, предназначенный для сидения с
гостями, и перенес туда все, что было нужно, и у него собрались его
друзья, и он взял туда свою невольницу. И к нему сошлись десять человек
из детей купцов, и он принялся есть кушанья и пить напитки и обновлял
трапезу за трапезой и стал раздавать и проявлять щедрость.
И тогда пришел к нему его поверенный и сказал ему: «О господин мой,
Нур-ад-дин, разве не слышал ты слов кого-то: «Кто тратит не считая —
обеднеет не зная», а поэт говорит:
Я деньги храню и дальше от них гоняю —
Известно ведь мне, что дирхем — мой щит и меч моим
И если раздам я злейшим врагам богатство,
Сменю средь людей я счастье свое на юре.
Так съем же их я и выпью я их во здравье,
Не дав никому из денег моих ни фельса.
И буду хранить богатства свои от всех я,
Кто скверен душой и дружбы моей не хочет.
Приятнее так, чем после сказать дурному:
«Дай дирхем мне в долг, — я пять возвращу — до завтра.
А он отвратит лицо от меня, и будет
Душа тут моя подобна душе собаки.
Как низки мужи, лишенные состоянья,
Хоть были бы их заслуги ярки, как солнце. О господин, эти значи-
тельные траты и богатые подарки: уничтожают деньги», — сказал он потом.
И когда Нур-ад-дин Али услышал от своего поверенного эти слова, он
посмотрел на него и ответил: «Из всего, что ты сказал, я не буду слушать
ни слова! Я слышал, как поэт говорил:
Коль есть у меня в руках богатство и я не щедр,
Пусть будет рука больна и пусть не встает нога!
Подайте скупого мне, что славен стал скупостью,
И где, покажите, тот, что умер от щедрости!»
«Знай, о поверенный, — прибавил он, — я хочу, чтобы, если у тебя ос-
талось достаточно мне на обед, ты не отягощал меня заботой об ужине».
И поверенный ушел от него своей дорогой, а Нур-аддин Али предался
наслаждениям, ведя приятнейшую жизнь, как и прежде, и всякому из его
сотрапезников, кто ему говорил: «Эта вещь прекрасна!» — он отвечал: «Она
твоя как подарок». А если другое говорил: «О господин мой, такой-то дом
красив!» Нур-ад-дин отвечал ему: «Он подарок тебе».
И Нур-ад-дин до тех пор устраивал для них трапезу в начале дня и тра-
пезу в конце дня, пока не провел таким образом год. А через год, однаж-
ды, он сидит и вдруг слышит: девушка Анис аль-Джалис произносит стихи:
«Доволен ты днями был, пока хорошо жилось,
И зла не боялся ты, судьбой приносимого.
Ночами ты был храпим и дал обмануть себя,
Но часто, хоть ночь ясна, случается смутное».
Когда она кончила говорить стихотворение, вдруг постучали в дверь, и
Hyp-ад-дин поднялся, и кто-то из его сотрапезников последовал за ним, а
он не знал этого. И, открыв дверь, Hyp-ад-дин Али увидел своего поверен-
ного и спросил его: «Что случилось?» И поверенный отвечал: «О господин
мой, то, чего я боялся, — произошло». — «А как так?» — спросил
Нур-ад-дин, и поверенный ответил: «Знай, что у меня в руках не осталось
ничего, что бы стоило дирхем, или меньше, или больше, и вот тетрадь с
расходами, которые я произвел, и записи о твоем первоначальном имущест-
ве».
И, услышав эти слова, Нур-ад-дин Али опустил голову к земле и воск-
ликнул: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха!»
Когда же тот человек, который тайком последовал за ним, чтобы подслу-
шать, услыхал слова поверенного, он вернулся к своим друзьям и сказал:
«Что станем делать? Нур-ад-дин Али разорился».
И когда Аля Нур-ад-дин вернулся к ним, они ясно увидели у него на ли-
це огорчение, и тут один из сотрапезников поднялся на ноги, посмотрел на
Нур-ад-дина Али и спросил: «О господин, может быть ты разрешишь мне уй-
ти?» — «Почему это ты уходишь сегодня?» — спросил Нур-ад-дин, и гость
ответил: «Моя жена рожает, и я не могу быть вдали от нее. Мне хочется
пойти к ней и посмотреть ее». И Нур-ад-дин позволил ему.
Тогда встал другой и сказал: «О господин мой Нур-аддин, мне хотелось
бы сегодня быть у брата — он справляет обрезание своего сына».
И каждый стал отпрашиваться, с помощью выдумки, и уходил своей доро-
гой, пока не ушли все, и Нур-ад-дин Али остался один.
И тогда он позвал свою невольницу и сказал ей: «О Анис аль-Джалис, не
видишь ты, что меня постигло?» — и рассказал ей, о чем говорил ему пове-
ренный. А она отвечала: «О господин, уже много ночей назад намеревалась
я сказать тебе об этих обстоятельствах, но услышала, что он произнес та-
кие стихи:
Коль щедро дарит тебя мир здешний — и ты будь щедр
На блага его ко всем, пока не изменит жизнь.
Щедроты не сгубят благ, пока благосклонна жизнь,
Когда ж отвернется жизнь, скупым не продлить ее.
И когда я услышала, что ты произносишь эти стихи, я промолчала и не
обратила к тебе речи».
«О Анис аль-Джалис, — сказал ей Нур-ад-дин Али, — ты знаешь, что я
раздарил свои деньги только друзьям, а они оставили меня ни с чем, но я
думаю, что они не покинут меня без помощи». — «Клянусь Аллахом, — отве-
чала Анис аль-Джалис, — тебе не будет от них никакой пользы».
И тогда Нур-ад-дин воскликнул: «Я сейчас же пойду и постучусь к ним в
дверь, быть может, мне что-нибудь от них достанется, и я сделаю это ос-
новой своих денег я стану на них торговать и оставлю развлечения и заба-
вы».
И в тот же час и минуту он встал и шел, не останавливаясь, пока не
пришел в тот переулок, где жили его десять друзей (а все они жили в этом
переулке). И он подошел к первым воротам и постучал, и к нему вышла не-
вольница и спросила его: «Кто ты?» — и он отвечал ей: «Скажи твоему гос-
подину: «Нур-ад-дин Али стоит у двери и говорит тебе: «Твой раб целует
тебе руки и ожидает твоей милости».
И невольница вошла и уведомила своего господина, но тот крикнул ей:
«Воротись, скажи ему: «Его нет!» И невольница вернулась к Нур-ад-дину и
сказала ему: «О господин, моего господина нет».
И Нур-ад-дин пошел, говоря про себя: «Если этот, сын прелюбодеяния, и
отрекся от себя, то другой не будет сыном прелюбодеяния». И он подошел к
воротам второго друга и сказал то же, что говорил в первый раз, но тот
тоже сказался отсутствующим, и тогда Нур-ад-дин произнес:
«Удалились те, кто, когда стоял ты у двери их,
Одарить тебя и жарким могли и мясом».
А произнеся этот стих, он воскликнул: «Клянусь Аллахом, я непременно
испытаю их всех: может быть, среди них будет один, кто заступит место их
всех!» И он обошел этих десятерых, но никто из них не открыл ему двери и
не показался ему и не разломил перед ним лепешки, и тогда Нур-ад-дин
произнес:
«Когда преуспеет муж, подобен он дереву,
И люди вокруг него, покуда плоды на нем.
По только исчезнет плод, как тотчас уходят все,
Оставив страдать его от пыли и зноя дней.
Погибель да будет всем сынам этих злых времен!
Среди десяти никто не чист помышлением».
Потом он вернулся к своей невольнице (а его горе увеличилось), и она
сказала ему: «О господин, не говорила ли я, что они не принесут тебе ни-
какой пользы!» И Нурад-дин отвечал: «Клянусь Аллахом, никто из них не
показал мне своего лица, и ни один из них не признал меня». И тогда она
сказала: «О господин, продавай домашнюю утварь и посуду, пока Аллах ве-
ликий не приуготовит тебе чего-нибудь, и проживай одно за другим».
И Нур-ад-дин продавал, пока не продал всего, что было в доме, и у не-
го ничего не осталось, и тогда он посмотрел на Анис аль-Джалис и спросил
ее: «Что же будем делать теперь?» — «О господин, — отвечала она, — мое
мнение, что тебе следует сейчас же встать и пойти со мною на рынок и
продать меня. Ты ведь знаешь, что твой отец купил меня за десять тысяч
динаров; быть может, Аллах пошлет тебе цену близкую к этой, а когда Ал-
лах предопределит нам бить вместе, мы будем вместе».
«О Анис аль-Джалис, — отвечал Нур-ад-дин, — клянусь Аллахом, мне не
легко расстаться с тобою на одну минуту». И она сказала ему: «Клянусь
Аллахом, о господин мой, и мне тоже, но у необходимости свои законы, как
сказал поэт:
Нужда порой заставляет в делах идти
Не той стезей, что прилична воспитанным.
Такого нет, чтоб решился на средство он,
Коль нет причин, подходящих для средств таких.
И тогда Нур-ад-дин поднялся на ноги и взял Анис-ал-Джалис (а слезы
текли у него по щекам, как дождь) и произнес языком своего состояния:
«Постойте! Прибавьте мне хоть взгляд пред разлукою!
Отдал им сердце я, едва не погибшее
В разлуке; по если в том для вас затруднение,
Пусть гибну от страсти я — усилий не делаете».
А затем он пошел и привел Анис аль-Джалис на рынок и отдал ее посред-
нику, сказав ему: «О хаджи [65] Хасан, знай цену того, что ты будешь
предлагать». И посредник отвечал ему «О господин мой Нур-ад-дин, корни
сохраняются!»
«Это не Анис аль-Джалис, которую твой отец купил у меня за десять ты-
сяч динаров?» — спросил он потом, и Нур-ад-дин сказал: «Да».
Тогда посредник отправился к купцам, но увидал, что не все они собра-
лись, и подождал, пока сошлись все купцы и рынок наполнился невольницами
всех родов: из турчанок, франкских девушек, черкешенок, абиссинок, нуби-
янок, текрурок [66], гречанок, татарок, грузинок и других. И, увидав, что
рынок полон, посредник поднялся на ноги и выступил вперед и крикнул: «О
купцы, о денежные люди, не все, что крупно — орех, и не все, что продол-
говато, — банан; не все красное — мясо и не все белое — жир! О купцы, у
меня эта единственная жемчужина, которой нет цены. Сколько же мне вык-
рикнуть за нее?» — «Кричи четыре тысячи динаров и пятьсот», — сказал
один из купцов, и зазыватель открыл ворота торга четырьмя тысячами и
пятьюстами динаров.
И когда он произносил эти слова, вдруг везирь альМуин ибн Сави прошел
по рынку, и, увидав Нур-ад-дина Али, который стоял в конце рынка, он
произнес про себя: «Что это ибн Хакан стоит здесь? Разве осталось у это-
го висельника что-нибудь, на что покупать невольниц?» И он посмотрел
кругом и услышал зазывателя, который стоял на рынке и кричал, а купцы
стояли вокруг него, и тогда везирь сказал про себя: «Я думаю, он навер-
ное разорился и привел невольницу Анис аль-Джалис, чтобы продать ее».
«О, как освежает она мое сердце!» — подумал он потом и позвал зазыва-
теля, и тот подошел к нему и поцеловал перед ним землю, а везирь сказал:
«Я хочу ту невольницу, которую ты предлагаешь».
И зазыватель не мог прекословить и ответил ему: «О господин, во имя
Аллаха!» — и вывел невольницу вперед и показал ее везирю.
И она понравилась ему, и он спросил: «О Хасан, сколько тебе давали за
эту невольницу?» — «Четыре тысячи и пятьсот динаров, чтобы открыть тор-
ги», — отвечал посредник. И аль-Муин крикнул: «Подать мне четыре тысячи
пятьсот динаров!»
Когда купцы услыхали это, никто из них не мог набавить ни дирхема,
наоборот, они отошли, так как знали несправедливость везиря. А аль-Муин
ибн Сави посмотрел на посредника и сказал ему: «Что же ты стоишь? Пойди
предложи от меня четыре тысячи динаров, а тебе будет пятьсот динаров».
И посредник подошел к Нур-ад-дину и сказал ему: «О господин, пропала
твоя невольница ни за что!» — «Как так?» — спросил Нур-ад-дин, и посред-
ник сказал: «Мы открыли торг за нее с четырех тысяч пятисот динаров, но
пришел этот злодей аль-Муин ибн Сави, который проходил по рынку, и когда
он увидел эту невольницу, она понравилась ему, и он сказал мне: «Предло-
жи от меня четыре тысячи динаров и тебе будет пятьсот динаров». Я думаю,
он наверное узнал, что эта невольница твоя, и если он сейчас отдаст тебе
за нее деньги — будет хорошо; но я знаю — он, по своей несправедливости,
напишет тебе бумажку с переводом на кого-нибудь из своих управителей, а
потом пошлет к ним, вслед за тобою, человека, который им скажет: «Не да-
вайте ему ничего». И всякий раз, как ты пойдешь искать с них, они станут
говорить тебе: «Сейчас мы тебе отдадим», — и будут поступать с тобою та-
ким образом один день за другим, а у тебя гордая душа. Когда же им нас-
кучат твои требования, они скажет: «Покажи нам бумажку», — и возьмут от
тебя бумажку и порвут ее, и деньги за невольницу у тебя пропадут».
И, услышав от посредника эти слова, Нур-ад-дин Али посмотрел на него
и сказал: «Как же поступить?» И посредник ответил: «Я дам тебе один со-
вет, и если ты его от меня примешь, тебе будет полнейшее счастье». —
«Что же это?» — спросил Нур-ад-дин. «Ты подойдешь сейчас ко мне, когда я
буду стоять посреди рынка, — отвечал посредник, — и возьмешь у меня из
рук невольницу и ударишь ее и скажешь: «О девка, я сдержал клятву, кото-
рую дал, и привел тебя на рынок, так как поклялся тебе, что ты непремен-
но будешь выведена на рынок и посредник станет предлагать тебя!» И если
ты это сделаешь, может быть везирь и все люди попадутся на эту хитрость
и подумают, что ты привел ее на рынок только для того, чтобы выполнить
клятву». — «Вот это правильно!» — воскликнул Нур-ад-дин.
Потом посредник покинул его и пошел на средину рынка и, взяв не-
вольницу за руку, сделал знак везирю аль Муину ибн Сави и сказал: «О
господин, вот ее владелец подходит». А Нур-ад-дин пришел и вырвал из его
рук невольницу и ударил ее и воскликнул: «Горе тебе, о девка, я привел
тебя на рынок, чтобы сдержать клятву! Иди домой и не перечь мне другой
раз! Горе тебе! Нужны мне за тебя деньги, чтобы я стал продавать тебя!
Если бы я продал домашнюю утварь, я выручил бы много больше, чем твоя
цена».
А везирь аль-Муин ибн Сави, увидав Нур-ад-дина, сказал ему: «Горе те-
бе, разве у тебя еще осталось что-нибудь, что продается или покупается?»
И аль-Муин ибн дин хотел броситься на него, и тут купцы посмотрели на
Нур-ад-дина (а они все любили его), и он сказал им: «Вот я перед вами, и
вы знаете, как он жесток!» А везирь воскликнул: «Клянусь Аллахом, если
бы не вы, я бы наверное убил его!» И все купцы показали Нур-ад-дину зна-
ком глаза: «Разделайся с ним! — и сказали: — Ни один из нас не встанет
между ним и тобою».
Тогда Hyp-ад-дин подошел к везирю ибн Сави (а Нурад-дин был храбрее)
и стащил везиря с седла и бросил его на землю. А тут была месилка для
глины, и везирь упал в нее, и Hyp-ад-дин стал его бить и колотить кула-
ками, и один из ударов пришелся ему по зубам, так что борода везиря ок-
расилась его кровью.
А с везирем было десять невольников, и когда они увидали, что с их
господином делают такие дела, они схватились руками за рукоятки своих
мечей и хотели обнажить их и броситься на Нур-ад-дина Али, чтобы разру-
бить его, но тут люди сказали невольникам: «Этот — везирь, а тот — сын
везиря. Может быть, они в другое время помирятся, и вы будете ненавистны
и тому и другому; а может бить, аль-Муину достанется ваш удар, и вы ум-
рете самой гадкой смертью. Рассудительней будет вам не вставать между
ними».
И когда Нур-ад-дин кончил бить везиря, он взял свою невольницу и по-
шел к себе домой, а что касается везиря, то он тотчас же ушел, и его
платье стало трех цветов: черное от глины, красное от крови и пепельное.
И, увидав себя в таком состоянии, он взял кусок циновки и накинул ее
себе на шею и взял в руки два пучка хальфы [67] и отправился и пришел к
замку, где был султан, и закричал: «О царь времени, обиженный, обижен-
ный!»
И его привели перед лицо султана, и тот всмотрелся и вдруг видит —
это старший везирь! «О везирь, — спросил султан, — кто сделал с тобою
такие дела?» И везирь заплакал и зарыдал и произнес:
«Ужели меня обидит судьба, коль жив ты,
И волки меня пожрут ли, скажи, коль лев ты?
В прудах твоих напьются ведь все, кто жаждет.
Возжажду ли я под сенью твоей, коль дождь ты?
«О господин, — сказал он потом, — со всеми, кто тебя любит и служит
тебе, бывает так!» И султан воскликнул: «Горе тебе, скорее скажи мне,
как это с тобой случилось и кто сделал с тобою эти дела, когда уважение
к тебе есть уважение ко мне!»
«Знай, о господин, — ответил везирь, — что я сегодня вышел на рынок,
чтобы купить себе рабыню-стряпуху, и увидал на рынке девушку, лучше ко-
торой я не видел в жизни. И я хотел купить ее для нашего владыки султана
и спросил посредника про нее и про ее господина, и посредник сказал мне,
что она принадлежит Али, сыну альФадла ибн Хакана. А наш владыка султан
дал раньше его отцу десять тысяч динаров, чтобы купить на них красивую
невольницу, и он купил эту невольницу, и она ему понравилась, и он пос-
купился на нее для владыки нашего султана и отдал ее своему сыну. А ког-
да его отец умер, этот сын продавал все, какие у него были владения и
сады и посуду, пока не разорился, и он привел невольницу на рынок, наме-
реваясь ее продать, и отдал ее посреднику, а тот сказал ее предлагать, и
купцы прибавляли за нее, пока ее цена не дошла до четырех тысяч динаров.
И тогда я подумал про себя: «Куплю эту невольницу для нашего владыки
султана — ведь деньги за нее поначалу были от него», и сказал: «О дитя
мое, возьми от меня ее цену — четыре тысячи динаров». И когда он услышал
мои слова, он посмотрел на меня и оказал: «О скверный старец, я продам
ее евреям и христианам, но тебе ее не продам!» И я сказал: «Я покупаю ее
не для себя, я ее покупаю для нашего владыки султана, властителя нашего
благоденствия». И, услышав от меня эти слова, он рассердился и потянул
меня и сбросил с коня, хотя я дряхлый старец, и бил меня своей рукою и
колотил, пока не сделал меня таким, как ты видишь. И всему этому я под-
вергся лишь потому, что я пошел купить для тебя эту невольницу».
И везирь кинулся на землю и стал плакать и дрожать, и когда султан
увидал, в каком он состоянии, и услышал его слова, жила гнева вздулась у
него между глаз. И он обернулся к вельможам царства, и вдруг перед ним
встали сорок человек, разящие мечами, и султан сказал им: «Сейчас же
идите к дому Али ибн Хакана, разграбьте и разрушьте его и приведите ко
мне Али и невольницу со скрученными руками и волоките их лицами вниз и
приведите ко мне обоих!»
И они отвечали: «Внимание и повиновение!» — и надели оружие и собра-
лись идти к дому Али Нур-ад-дина.
А у султана был один придворный по имени Алам-аддин Санджар, который
раньше был невольником альФадла ибн Хакана, отца Али Нур-ад-дина, а по-
том его должность менялась, пока султан не сделал его своим придворным.
И когда он услышал приказание султана и увидал, что враги снарядились,
чтобы убить сына его господина, это было для него не легко, и он удалил-
ся от султана и, сев на коня, поехал и прибыл к дому Нур-ад-дина Али. И
он постучал в дверь, и Нур-ад-дин вышел к нему и, увидев его, признал
его, а Алам-ад-дин сказал: «О господин, теперь не время для приветствий
и разговоров; послушай, что сказал поэт:
Спасай твою жизнь, когда поражен ты горем,
И плачет пусть дом о том, кто его построил!
Ты можешь найти страну для себя другую,
А душу найти другую себе не можешь».
«О Алам-ад-дин, что случилось?» — спросил Нур-аддин, и придворный от-
ветил: «Поднимайся и спасай свою душу, и ты и невольница! Аль-Муин ибн
Сави расставил вам есть, и когда вы попадете к нему в руки, он убьет вас
обоих. Султан уже послал к вам сорок человек, разящих мечами, и, по мое-
му мнению, вам следует бежать, прежде чем беда вас постигнет».
Потом Санджар протянул руку к своему поясу и, найдя в нем сорок дина-
ров, взял их и отдал Нур-ад-дину и сказал: «О господин, возьми эти
деньги и поезжай с ними. Будь у меня больше этого, я бы дал тебе, но те-
перь не время для упреков».
И тогда Нур-ад-дин вошел к невольнице и уведомил ее об этом, и она
заломила руки, потом они оба тотчас же вышли за город (а Аллах опустил
над ними свой покров), и пошли на берег реки, и нашли там судно, снаря-
женное к отплытию.
А капитан стоял посреди судна и кричал: «Кому еще нужно сделать запа-
сы или проститься с родными или кто забыл что-нибудь нужное, — пусть де-
лает это: мы отправляемся». И все ответили: «У нас нет больше дел, капи-
тан». И тогда капитан крикнул команде: «Живее, отпустите концы и вырвите
козья!» И Нурад-дин Али спросил его: «Куда это, капитан?» — «В Обитель
Мира, Багдад», — отвечал капитан…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Тридцать шестая ночь
Когда же настала тридцать шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о
счастливый царь, что когда капитан сказал Али Нур-ад-дину: «В Обитель
Мира, город Багдад», Нур-ад-дин Али взошел на судно, и невольница взошла
вместе с ним, и они поплыли и распустили паруса, и судно вышло, точно
птица с парою крыльев, как сказал, и отлично сказал, кто-то:
Взгляни на корабль, и в плен возьмет тебя вид его,
Гоняется с ветром он, несясь по теченью.
И, кажется, птица он, что крылья расправила
И с неба низринулась стремительно в воду.
И судно поплыло, и ветер был хорош, и вот что случилось с ними.
Что же до того, что было с невольниками, то они пришли к дому везиря
Нур-ад-дина Али, сломали двери и вошли и обошли помещение, но не напали
на их след, и тогда они разрушили дом и воротились и уведомили султана,
и султан воскликнул: «Ищите их, в каком бы месте они ни были!» — и не-
вольники отвечали: «Внимание и повиновение!»
Потом везирь аль-Муин ибн Сави ушел домой (а султан наградил его по-
четной одеждой), и его сердце успокоилось, и султан сказал ему: «Никто
за тебя не отомстит, кроме меня», — а везирь пожелал ему долгого века и
жизни.
А затем султан велел кричать в городе: «О люди, все поголовно! Наш
владыка султан повелел, что того, кто наткнется на Али Нур-ад-дина, сына
Хакана, и приведет его к султану, он наградит почетной одеждой и даст
ему тысячу динаров, а тот, кто его укроет или будет знать его место и не
уведомит о нем, тот заслуживает наказания, которое его постигнет». И
Нур-ад-дина Али начали искать, но о нем не пришло ни вестей, ни слухов,
и вот что было с этими.
Что же касается Нур-ад-дина и его невольницы, то они благополучно
достигли Багдада, и капитан сказал им: «Вот Багдад. Это безопасный го-
род, и зима ушла от него с ее холодом, и пришло к нему время весны с со
розами, и деревья в нем зацвели, и каналы в нем побежали».
И тогда Нур-ад-дин Али со своей невольницей сошел с судна и дал капи-
тану пять динаров, и, покинув судно, они прошли немного, и судьбы заки-
нули их к садам. И они пришли в одно место и увидали, что оно выметено и
обрызгано, с длинными скамьями и висящими ведрами, полными воды, а свер-
ху был навес из тростника, во всю длину прохода, и в начале дорожки были
ворота в сад, но только запертые.
«Клянись Аллахом, это прекрасное место!» — сказал Нур-ад-дин Али сво-
ей невольнице, и она отвечала: «О господин, посидим немного на этих
скамьях и передохнем». И они подошли и сели на скамью и вымыли ноги и
руки, и их ударило воздухом, и они заснули (преславен тот, кто не
спит!).
А этот сад назывался Сад Увеселения, и в нем был дворец, называемый
Дворец Удовольствия и Изображений, и принадлежал он халифу Харуну ар-Ра-
шиду. И халиф, когда у него стеснялась грудь, приходил в этот сад и во
дворец и сидел там, и во дворце было восемьдесят окон, где было подвеше-
но восемьдесят светильников, а посреди дворца был большой подсвечник из
золота. И когда халиф приходил, он отдавал невольницам приказание отк-
рыть окна и приказывал девушкам и Иехаку ибн Ибрахиму анНадичу петь, и
тогда его грудь расправлялась и проходила его забота.
А в саду был садовник, дряхлый старик, которого звали шейх Ибрахим, и
когда он выходил по делу и видел в саду гуляющих с непотребными женщина-
ми, он сильно сердился. И шейх Ибрахим дождался, пока в какой то день
халиф пришел к нему, и рассказал ему об этом, и халиф сказал: «Со вся-
ким, кого ты найдешь у ворот сада, делай что хочешь».
И когда настал тот день, шейх Ибрахим, садовник, — зашел, чтобы ис-
полнить одно случившееся ему дело, и увидел этих двоих, которые спали у
ворот сада, покрыты одним изаром. «Клянусь Аллахом, хорошо! — сказал он,
— они не знали, что халиф дал мне разрешение и приказ убивать всех, кого
я найду здесь! Но я их ужасно отколочу, чтобы никто не приближался к во-
ротам сада». И он срезал зеленую ветку и подошел к ним и, подняв руку,
так что стала видна белизна его подмышки, хотел их побить, но подумал и
сказал про себя: «О Ибрахим, как ты будешь их бить, не зная их положе-
ния? Может быть, они чужеземцы или из странников и судьба закинула их
сюда. Я открою их лица и посмотрю на них». И он поднял с их лиц изар и
сказал себе: «Эти двое красивы, и мне но должно их бить», — и накрыл их
лица и, подойдя к Нурад-дину Али, стал растирать ему ноги.
И Нур-ад-дин открыл глаза и нашел у себя в ногах дряхлого старца,
имевшего вид степенный и достойный, и когда Hyp-ад-дин Али устыдился и
поджал ноги и сел и, взяв руки шейха Ибрахима, поцеловал их. И шейх
спросил его: «О дитя мое, ты откуда?» — и Нур-ад-дин отвечал: «О госпо-
дин мы чужеземцы», — и слезы избежали из его глаз. А шейх Ибрахим ска-
зал: «О дитя мое, знай, что пророк, да благословит его Аллах и да при-
ветствует, учил почитать чужеземца. О дитя мое, — продолжал он, — не
пройдешь ли ты в сад и не погуляешь ли в нем? — тогда твоя грудь распра-
вится».
«О господин, а чей это сад?» — спросил Нур-ад-дин, и шейх Ибрахим от-
ветил: «О дитя мое, этот сад я получил в наследство от родных». (А при
этих словах у шейха Ибрахима была та цель, чтобы они успокоились и прош-
ли в сад.)
И, услышав слова шейха, Нур-ад-дин поблагодарил его та поднялся вмес-
те с невольницей (а шейх Ибрахим шел впереди них), и они вошли и увидели
сад, да какой еще сад! И ворота его были со сводами, точно портик, и бы-
ли покрыты лозами, а виноград там был разных цветов — красный, как
яхонт, и черный, как эбен. И они вошли под навес и нашли там плоды, рос-
шие купами и отдельно, и на ветвях птиц, поющих напевы, и соловьев, пов-
торявших разные колена, и горлинок, наполнявших голосом это место, я
дроздов, щебетавших как человек, и голубей, подобных пьющему, одурманен-
ному вином, а деревья принесли совершенные плоды из всего, что есть
съедобного, и каждого плода было по паре. И были тут абрикосы — от кам-
фарных до миндальных и хорасанских, и сливы, подобные цвету лица прек-
расных, и вишни, уничтожающие желтизну зубов, и винные ягоды двух цветов
— белые отдельно от красных, — и померанцы, цветами подобные жемчугам и
кораллам, и розы, что позорят своей алостью щеки красивых, и фиалка, по-
хожая на серу, вспыхнувшая огнями в ночь, и мирты и левкои и лаванда с
анемонами, я эти цветы были окаймлены слезами облаков, и уста ромашек
смеялись, и нарциссы смотрели на розы глазами негров, и сладкие лимоны
были как чаши, а кислые — только ядра из золота. И земля покрылась цве-
тами всех окрасок, и пришла весна, и это место засияло блеском, и поток
журчал, и пели птицы, и ветер свистел, и воздух был ровный.
Потом шейх Ибрахим вошел с ними в помещение, бывшее наверху, и
Нур-ад-дин увидал, как красиво это помещение, и увидел свечи, уже упомя-
нутые, что были в окнах, и вспомнил былые пиры и воскликнул: «Клянусь
Аллахом, этот покой прекрасен!» И затем они сели, и шейх Ибрахим подал
им еду, и они досыта поели и вымыли руки, а затем Нур-ад-дин подошел к
одному из окон и крикнул свою невольницу, и она подошла, и оба стали
смотреть на деревья, обремененные всякими плодами.
А потом Нур-ад-дин обернулся к шейху Ибрахиму и спросил его: «О шейх
Ибрахим, нет ли у тебя какого-нибудь питья? Ведь люди пьют, когда пое-
дят». И шейх Ибрахим принес им воды — прекрасной, нежной и холодной, но
Нур-ад-дин сказал: «О шейх Ибрахим, это не то питье, которого я хочу». —
«Может быть, ты хочешь вина?» — спросил шейх. И когда Нур-ад-дин отве-
тил: «Да», — он воскликнул: «Сохрани меня от него Аллах! Я уже тринад-
цать лет не делал этого, так как пророк, да благословит его Аллах и да
приветствует, проклял пьющих вино и тех, кто ею выжимает, продает или
покупает».
«Выслушай от меня два слова», — сказал Нур-ад-дин. «Говори», — отве-
чал старик, и Нур-ад-дин спросил: «Если какой-нибудь проклятый осел бу-
дет проклят, случится с тобою что-нибудь от того, что он проклят?» —
«Нет», — отвечал старик. И Нур-ад-дин сказал: «Возьми этот динар и эти
два дирхема, сядь на того осла и остановись поодаль от лавки и, когда
увидишь покупающего вино, позови его и скажи: «Возьми эти два дирхема и
купи мне на этот динар вина и взвали его на осла». И будет, что ты не
нес вино и не покупал, и с тобой из-за этого ничего не случится».
И шейх Ибрахим воскликнул, смеясь его словам: «Клянусь Аллахом, дитя
мое, я и не видал никого остроумнее тебя и не слышал речей слаще твоих!»
А потом шейх Ибрахим сделал тал, как сказал ему Нур-ад-дин, и тот побла-
годарил ею за это и сказал: «Теперь мы зависим от тебя, и тебе следует
лишь соглашаться. Принеси нам то, что нам нужно». — «О дитя мое, — отве-
чал Ибрахим, — вот мой погреб перед тобою (а это была кладовая, предназ-
наченная для повелителя правоверных), входи туда и бери оттуда, что хо-
чешь, там больше, чем ты пожелаешь».
И Нур-ад-дин вошел в кладовую и увидал там сосуды из золота, серебра
и хрусталя, выложенные разными дорогими камнями, и вынес их и расставил
их в ряд и налил вино в кружки и бутылки, и он был обрадован тем, что
увидел, и поражен. И шейх Ибрахим принес им плоды и цветы, а затем он
ушел и сел поодаль от них, а они стали пить и веселиться.
И питье взяло над ними власть, и глаза их стали влюблено перегляды-
ваться, и волосы у них распустились, и цвет лица изменился. И шейх Ибра-
хим сказал себе: «Что же я сижу вдали, отчего мне не сесть возле них?
Когда я встречу у себя таких, как эти двое, что похожи на две луны?»
И шейх Ибрахим подошел и сел в конце портика, и Нур-ад-дин Али сказал
ему: «О господин, заклинаю тебя жизнью, подойди к нам!» — и шейх Ибрахим
подошел. А Нур-ад-дин наполнил кубок, и, взглянув на шейха Ибрахима,
сказал: «Выпей, чтобы посмотреть, какой у него вкус!» — «Сохрани Аллах!
— воскликнул шейх Ибрахим, — я уже тринадцать лет ничего такого не де-
лал!» И Нур-ад-дин притворился, что забыл о нем, и выпил кубок и кинулся
на землю, показывая, что хмель одолел ею.
И тогда Анис аль-Джалис взглянула на шейха и сказала ему: «О шейх Иб-
рахим, посмотри, как этот поступил со мной», — а шейх Ибрахим спросил:
«А что с ним, о госпожа?» И девушка отвечала: «Он постоянно так поступа-
ет со мною: попьет недолго и заснет, а я остаюсь одна, и нет у меня со-
бутыльника, чтобы посидеть со мною За чашей, и некому мне пропеть над
чашей». — «Клянусь, Аллахом, это нехорошо!» — сказал шейх Ибрахим (а его
члены расслабли, и душа его склонилась к ней из-за ее слов). А девушка
наполнила кубок и, взглянув на шейха Ибрахима, сказала: «Заклинаю тебя
жизнью, не возьмешь ли ты его и не выпьешь ли? не отказывайся и залечи
мое сердце».
И шейх Ибрахим протянул руку и взял кубок и выпил его, а она налила
ему второй раз и поставила кубок на подсвечник и сказала: «О господин,
тебе остается этот». — «Клянусь Аллахом, — ответил он, — я не могу его
выпить! Довольно того, что я уже выпил!» Но девушка воскликнула: «Кля-
нусь Аллахом, это неизбежно!» — и шейх взял кубок и выпил его, а потом
она дала ему третий, и он взял его и хотел его выпить, как вдруг
Нур-ад-дин очнулся и сел прямо…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Тридцать седьмая ночь
Когда же настала тридцать седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня,
о счастливый царь, что Нур-ад-дин Али очнулся и сел прямо и сказав: «О
шейх Ибрахим, что это такое? Разве я только что но заклинал тебя, а ты
отказался и сказал: «Я уже тринадцать лет не делал этого»?» И шейх Ибра-
хим отвечал, смущенный: «Клянусь Аллахом, я не виноват, это она сказала
мне!» — и Нур-ад-дин засмеялся.
И они сели пить, и девушка сказала потихоньку своему господину: «О
господин, пей и не упрашивай шейха Ибрахима пить, я покажу тебе, что с
ним будет». И она принялась наливать и поить своего господина, ее госпо-
дин наливал и поил ее, и так они делали раз за разом, и шейх Ибрахим
посмотрел на них и сказал: «Что это за дружба! Прокляни, Аллах, ненасыт-
ного, который пьет, в нашу очередь! Не дашь ли и мне выпить, брат мой?
Что это такое, о благословенны!» И они засмеялись его словам так, что
опрокинулись на спину, а потом они выпили и напоили его и продолжали
пить вместе, пока не прошла треть ночи.
И тогда девушка сказала: «О шейх Ибрахим, не встать ли мне, с твоего
позволения, и не зажечь ли одну из этих свечей, что поставлены в ряд?» —
«Встань, — сказал он, — ко не зажигай больше одной свечи», — и девушка
поднялась на ноги и, начавши с первой свечи, зажгла все восемьдесят, а
потом села. И тогда Нур-ад-дин спросил: «О шейх Ибрахим, а что есть у
тебя на мою долю? Не позволишь ли мне зажечь один из этих светильников?»
— И шейх Ибрахим сказал: «Встань, зажги один светильник и не будь ты то-
же назойливым». И Нур-ад-дин поднялся и, начавши с первого, зажег все
восемьдесят светильников, и тогда помещение заплясало. А шейх Ибрахим,
которого уже одолел хмель, воскликнул: «Вы смелее меня!» И он встал на
ноги и открыл все окна, и они с ним сидели и пили вместе, произнося сти-
хи, и дворец весь сверкал.
И определил Аллах, властный на всякую вещь (и веткой вещь он создал
причину), что в эту минуту халиф посмотрел и взглянул на те окна, что
были над Тигром, при свете месяца и увидел свет свечей и светильников,
блиставший в реке. И халиф, бросив взгляд и увидев, что дворец в саду
как бы пляшет из-за этих свечей и светильников, воскликнул: «Ко мне Джа-
фара Бармакида!»
И не прошло мгновения, как тот уже предстал перед лицом повелителя
правоверных, и халиф воскликнул: «О собака среди везирей! Ты отбираешь у
меня город Багдад и не сообщаешь мне об ртом?» — «Что это за слова?» —
спросил Джафар. «Если бы город Багдад не был у меня отнят, — ответил ха-
лиф, — Дворец Изображений не город бы огнями свечей и светильников и не
были бы открыты его окна! Горе тебе! Кто бы отважился совершить подобные
поступки, если бы ты у меня не отнял халифат?»
И Джафар, у которого затряслись поджилки, спросил: «А кто рассказал
тебе, что Дворец Изображений освещен и окна его открыты?» — и халиф от-
вечал: «Подойди ко мне и взгляни!»
И Джафар подошел к халифу и посмотрел в сторону сада и увидал, что
дворец светится от свечей в темном мраке. И он хотел оправдать шейха Иб-
рахима, садовника: быть может, это было с его позволения, так как он
увидел в этом для себя пользу, и сказал: «О повелитель правоверных, шейх
Ибрахим, на той неделе, что прошла, сказал мне: «О господин мой Джафар,
я хочу справить обрезание моих сыновей при жизни повелителя правоверных
и при твоей жизни», — и я спросил его: «А что тебе нужно?» — и он сказал
мне: «Возьми для меня от халифа разрешении справить обрезание моих детей
в замке». И я отвечал ему: «Иди справляй их обрезание, а я повидаюсь с
халифом и уведомлю его об этом». И он таким образом ушел от меня, а я
забыл тебя уведомить».
«О Джафар, — отвечал халиф, — у тебя была передо мной одна провин-
ность, а теперь стало две, так как ты ошибся с двух сторон: во-первых,
ты не уведомил меня об этом, а с другой стороны, ты не довел шейха Ибра-
хима до его цели: он ведь пришел к тебе и сказал тебе эти слова только
для того, чтобы намекнуть, что он хочет немного денег, и помочь себе
ими, а ты ему ничего не дал и не сообщил мне об этом».
«О повелитель правоверных, я забыл», — отвечал Джафар, и халиф воск-
ликнул: «Клянусь моими отцами и дедами, я проведу остаток ночи только
возле него! Он человек праведный и заботится о старцах и факирах и созы-
вает их, и они у него собираются, и, может быть, от молитвы кого-нибудь
из них нам достанется благо в здешней и будущей жизни. И в этом деле бу-
дет для него польза от моего присутствия, и шейх Ибрахим обрадуется». —
«О повелитель правоверных, — отвечал Джафар, — время вечернее, и они
сейчас заканчивают». Но халиф вскричал: «Хочу непременно отправиться к
ним!» И Джафар умолк и растерялся и не знал, что делать.
А халиф поднялся на ноги, и Джафар пошел перед ним, и с ним был Мас-
рур, евнух, и все трое отправились, изменив обличье, и, выйдя из дворца
халифа, пошли по улицам, будучи в одежде купцов, и достигли ворот упомя-
нутого сада. И халиф подошел и увидел, что ворота сада открыты, и уди-
вился, и сказал: «Посмотри, Джафар! Как это шейх Ибрахим оставил ворота
открытыми до этого Бремени! Не таков его обычай!»
И они вошли и достигли конца сада, остановились под дворцом, и халиф
сказал: «О Джафар, я хочу посмотреть за ними, раньше чем войду к ним,
чтобы взглянуть, чем они заняты, и посмотреть на старцев. Я до сих пор
не слышу ни звука и никакой факир не поминает имени Аллаха».
И халиф посмотрел и увидел высокий орешник и сказал: «О Джафар, я хо-
чу влезть на это дерево — его ветви близко от окон — и посмотреть на
них», — и затем халиф полез на дерево и до тех пор цеплялся с ветки на
ветку, пока не поднялся на ветвь, бывшую напротив окна. И он сел на нее
и посмотрел в окно дворца и увидел девушку и юношу, подобных двум лунам
(превознесен тот, кто сотворил их и придал им образ!) и увидал шейха Иб-
рахима, который сидел с кубком в руке и говорил: «О владычица красавиц,
в питье без музыки нету счастья! Я слышал, как поэт говорил:
Пусти же вкруг большой и малый кубок,
Возьми его из рук луны светящей,
Не пей вина без музыки — я видел,
Что конь, и тот не может пить без свиста».
И когда халиф увидал, что шейх Ибрахим совершает такие поступки, жила
гнева вздулась у него меж глаз» и он спустился и сказал Джафару: «Я ни-
когда не видал праведников в таком состоянии! Поднимись ты тоже на это
дерево и посмотри, чтобы не миновало тебя благословение праведных».
И, услышав слова повелителя правоверных, Джафар впал в недоумение, не
зная, что делать, и поднялся на верхушку дерева и посмотрел, и вдруг ви-
дит Нур-ад-дина, шейха Ибрахима и невольницу, и у шейха Ибрахима в руках
кубок. И, увидав это, Джафар убедился, что погиб, и спустился вниз и
встал перед повелителем правоверных, и халиф сказал ему: «О Джафар, сла-
ва Аллаху, назначившему нам следовать явным указаниям закона!» И Джафар
не мог ничего сказать от сильного смущения, а потом халиф взглянул на
Джафара и сказал: «Посмотри-ка! Кто привел этих людей на это место и то
ввел их в мой дворец? Но равных по красоте этому юноше и этой девушке
никогда не видели мои глаза». — «Твоя правда, о владыка султан», — отве-
чал Джафар, который начал надеяться на прошение халифа Харуна ар Рашида,
и халиф сказал: «О Джафар, поднимемся на ту ветку, что против них, и
посмотрим на них!»
Оба поднялись на дерево и стали смотреть и услышали, что шейх Ибрахим
говорил: «О господа мои, я оставил степенность за питьем вина, но это
услаждает только при звуках струн». И Анис аль-Джалис ответила: «О шейх
Ибрахим, клянусь Аллахом, будь у нас какие-нибудь музыкальные инструмен-
ты, наша радость была бы полной». И, услышав слова невольницы, шейх Иб-
рахим встал на ноги, и халиф сказал Джафару: «Посмотрим, что он будет
делать!» — «Не знаю», — отвечал Джафар, а шейх Ибрахим скрылся и вернул-
ся с лютней, и халиф всмотрелся в нее и вдруг видит — это лютня Абу-Ис-
хака ан-Надима.
«Клянусь Аллахом, — воскликнул тогда халиф, — если эта невольница
споет скверно, я распну вас всех, а если она споет хорошо, я их прощу и
распну тебя одного». — «О боже, — сказал Джафар, — сделать так, чтобы
она спела скверно!» — «Зачем?» — спросил халиф. «Чтобы ты распял нас
всех, и мы бы развлекали друг друга», — отвечал Джафар, и халиф засмеял-
ся его словам.
А девушка взяла лютню и осмотрела ее и настроила ее струны и ударила
по ним, и сердца устремились к ней, а она произнесла:
«О те, кто готов помочь несчастным влюбленным!
Страстей и любви огонь и жжет и клеймит нас.
И что б вы ни сделали, мы были достойны;
Просили защиты мы — не будьте злорадны.
Ведь горе постигло нас и с ним униженье,
И все, что хотите, нам вы можете сделать.
Какая же слава вам убить нас в дому своем?
Боюсь я, что с нами вы тогда согрешите».
«Клянусь Аллахом, хорошо, о Джафар! — воскликнул халиф, — я в жизни
не слышал голоса певицы, подобного этому!» А Джафар спросил: «Быть мо-
жет, гнев халифа оставил его?» — «Да, оставил», — сказал халиф и спус-
тился с дерева вместе с Джафаром, а потом он обратился к Джафару и ска-
зал: «Я хочу войти и посидеть с ними и услышать пенье этой девушки предо
мной». — «О повелитель правоверных, — отвечал Джафар, — если ты войдешь
к ним, они, может быть, смутятся, а шейх Ибрахим — тот умрет от страха».
Но халиф воскликнул: «О Джафар, непременно научи меня, как мне придумать
хитрость и войти к ним, чтобы они не узнали меня».
И халиф с Джафаром отправились в сторону Тигра, размышляя об этом де-
ле, и вдруг видят, рыбак стоит и ловит рыбу под окнами дворца.
А как-то раньше халиф крикнул шейха Ибрахима и спросил его: «Что это
за шум я слышу под окнами дворца?» — и шейх Ибрахим ответил: «Это голоса
рыбаков». И тогда халиф сказал ему: «Пойди удали их отсюда», — и рыбаков
не стали туда пускать.
А когда наступила эта ночь, пришел рыбак, по имени Карим, и увидел,
что ворота в сад открыты, и сказал: «Вот время небрежности! Я воспользу-
юсь этим и половлю теперь рыбу!» И он взял свою сеть и закинул ее в ре-
ку, и вдруг халиф, один, остановился над его головой. И халиф узнал его
и сказал: «Карим!» — и тот обернулся, услышав, что его называют по име-
ни, и когда он увидел халифа, у него затряслись поджилки, и он восклик-
нул: «Клянусь Аллахом, о повелитель правоверных, я сделал это не для то-
го, чтобы посмеяться над приказом, но бедность и семья побудили меня на
то, что ты видишь!»
«Полови на мое имя», — сказал халиф. И рыбак подошел, обрадованный, и
закинул сеть и подождал, пока она растянется до конца я установится на
дне, а потом он потянул ее к себе и вытянул всевозможную рыбу.
И халиф обрадовался этому и сказал: «Карим, сними с себя одежду!» И
тот скинул свое платье (а на нем был кафтан из грубой шерсти, с сотней
заплаток, где было немало хвостатых вшей) и снял с головы тюрбан, кото-
рый он вот уже три года не разматывал, но всякий раз, увидев тряпку, он
нашивал ее на него.
И когда он скинул свой кафтан и тюрбан, халиф снял с себя две шелко-
вые одежды — александрийскую и баальбекскую [68] — и плащ и фарджию и
сказал рыбаку: «Возьми их и надень». А халиф надел кафтан рыбака и его
тюрбан и прикрыл себе лицо платком и сказал рыбаку: «Уходи к своему де-
лу», — и рыбак поцеловал ноги халифа, и поблагодарил его, и сказал:
«Ты был милостив, и не скрою я благодарности
И во всех делах целиком меня обеспечил ты.
Благодарен я на всю жизнь тебе, а когда умру,
За меня мой прах воззовет в гробу с благодарностью».
И рыбак еще не окончил своего стихотворения, как вши уже заползали по
коже халифа, и тот стал хватать их с шеи правой и левой рукой и кидать,
и сказал: «О рыбак, горе тебе, поистине много вшей в этом кафтане!» — «О
господин, отвечал рыбак, — сейчас тебе больно, а пройдет неделя, и ты не
будешь чувствовать их и не станешь о них думать». И халиф засмеялся и
воскликнул: «Горе тебе! Оставлю я этот кафтан на теле!» — «Я хочу ска-
зать тебе слово, — сказал рыбак. «Говори, что у тебя есть», — отвечал
халиф. «Мне пришло на ум, о повелитель правоверных, — сказал рыбак, —
что раз ты захотел научиться ловить рыбу, чтобы у тебя было в руках по-
лезное ремесло, этот кафтан тебе подойдет».
И халиф засмеялся словам рыбака, а затем рыбак повернул своей доро-
гой, а халиф взял корзину с рыбой, положил сверху немного зелени и при-
шел с нею к Джафару к остановился перед ним. И Джафар подумал, что это
Карим, рыбак, и испугался за него и сказал: «Карим, что привело тебя сю-
да? Спасайся! Халиф сегодня в саду, и если он тебя увидит — пропала твоя
шея». И, услышав слова Джафара, халиф рассмеялся, и когда он рассмеялся,
Джафар узнал его и сказал: «Быть может, ты наш владыка султан?» — «Да,
Джафар, — отвечал халиф, — ты мой везирь, и мы с тобой пришли сюда, а ты
меня не узнал; гик как же узнает меня шейх Ибрахим, да еще пьяный? Стой
на месте, пока я не вернусь к тебе!» И Джафар отвечал: «Слушаю и повину-
юсь!»
И потом халиф подошел к дверям дворца и постучал легким стуком, и
Нур-ад-дин сказал: «Шейх Ибрахим, в двери дворца стучат». — «Кто у две-
рей?» — спросил шейх Ибрахим. И халиф сказал: «Я, шейх Ибрахим», — и тог
спросил: «Кто ты?» — и халиф ответил: «Я, Карим, рыбак. Я услышал, что у
тебя гости, и принес тебе немного рыбы. Она хорошая».
И, услышав упоминание о рыбе, Нур-ад-дин и его невольница обрадова-
лись и сказали: «О господин, открой ему, и пусть он принесет нам свою
рыбу». И шейх Ибрахим открыл дверь, и халиф вошел, будучи в обличий ры-
бака, и поздоровался первым, и шейх Ибрахим сказал ему: «Привет вору,
грабителю и игроку! Пойди покажи нам рыбу, которую ты принес!» И халиф
показал им рыбу, и они посмотрели и видят — рыба живая, шевелится, и
тогда невольница воскликнула: «Клянусь Аллахом, господин, эта рыба хоро-
ша! Если бы она была жареная!»»Клянусь Аллахом, госпожа моя, ты права! —
ответил шейх Ибрахим и затем сказал халифу: Почему ты не принес эту рыбу
жареной? Встань теперь, изжарь ее и подай нам». — «Сейчас я вам ее изжа-
рю и принесу», — отвечал халиф, и они сказали: «Живо!»
И халиф побежал бегом и, придя к Джафару, крикнул: «Джафар!» — «Да,
повелитель правоверных, все хорошо?» — ответил Джафар, и халиф сказал:
«Они потребовали от меня рыбу жареной». — «О повелитель правоверных, —
сказал Джафар, — подай ее, я им ее изжарю». Но халиф воскликнул: «Кля-
нусь гробницей моих отцов и дедов, ее изжарю только я, своей рукой!»
И халиф подошел к хижине садовника и, поискав там, нашел все, что ему
было нужно, даже соль, шафран и майоран и прочее и, подойдя к жаровне,
повесил сковороду и хорошо поджарил рыбу, а когда она была готова, поло-
жил ее на лист банана, и взял из сада лимон и сухих плодов, и принес ры-
бу и поставил ее перед ними.
И девушка с юношей и шейх Ибрахим подошли и стали есть, а покончив с
сдой, они вымыли руки, и Нурад-дин сказал: «Клянусь Аллахом, рыбак, ты
оказал нам сегодня вечером прекрасную милость!» И он положил руку в кар-
ман и вынул ему три динара из тех динаров, что дал ему Санджар, когда он
выходил в путешествие, и сказал: «О рыбак, извини меня! Если бы ты знал
меня до того, что со мной случилось, я бы, наверное, удалил горечь бед-
ности из твоего сердца, но возьми это по мере благословения Аллаха!» И
он кинул динары халифу, и халиф взял их и поцеловал и убрал (а при всем
этом халиф желал только послушать девушку, когда она будет петь).
И халиф сказал Нур-ад-дину: «Ты поступил хорошо и был милостив, но я
хочу от твоей всеобъемлющей милости, чтобы эта девушка спела нам песню,
и я бы послушал». И тогда Нур-ад-дин сказал: «Анис аль-Джалис!» — и она
отвечала: «Да!» — а он сказал ей: «Заклинаю тебя жизнью, спой нам
что-нибудь ради этого рыбака, он хочет тебя послушать!»
И, услышав слова своего господина, девушка взяла лютню, настроила се
струны, прошлась по ним и произнесла:
«О гибкая! Пальцами коснулась струн она
И душу похитила, до них лишь дотронувшись.
Запела, и пением вернула оглохшим слух,
И крикнул: «Поистине, прекрасно!» — немой тогда.
А потом она заиграла на диковинный лад, так что ошеломила умы, и про-
изнесла такие стихи:
«Вы почтили нас, избрав жилищем город наш,
И прогнал ваш блеск потемки мрачной ночи.
Так пристойно мне надушить мой дом и мускусом,
И камфарой, и розовой водою».
И халиф пришел тут в восторг, и волнение одолело его, и от сильного
восторга он не мог удержаться и воскликнул: «Хорошо, клянусь Аллахом!
хорошо, клянусь Аллахом! хорошо, клянусь Аллахом!» — а Нур-ад-дин спро-
сил его: «О рыбак, понравилась ли тебе невольница?» И халиф отвечал:
«Да, клянусь Аллахом!» — и тогда Нур-аддин сказал: «Она мой подарок те-
бе, — подарок благородного, который не отменяет подарков и не берет об-
ратно даров».
И затем Нур-ад-дин поднялся на ноги и, взяв плащ, бросил его рыбаку и
велел ему выйти и уходить с девушкой, и девушка посмотрела на Нур-ад-ди-
на и сказала: «О господин, ты уходишь не прощаясь! Если уже это неизбеж-
но, постой, пока я с тобой прощусь и изъясню тебе свое состояние». И она
произнесла такие стихи:
«Тоска и страдание и память о днях былых
Мне тело измучили и сделали призраком.
Любимый, не говори: «Без нас ты утешишься».
В одном положенье я — страданья не кончились.
И если бы кто-нибудь мог плавать в слезах своих,
Наверно была б я тем, кто первый в слезах поплыл.
О те, к кому страсть теперь владеет душой моей,
Как смесь из вина с водой над чашею властвует —
Разлука приблизилась, которой боялась я,
О ты, к кому страсть с душой и сердцем игру вела!
О славный Хакана сын, нужда и мечта моя!
О ты, к кому страсть души на миг не оставила!
Ты ради меня врагом царю и владыке стал
И ныне вдали живешь от близких и родины.
Не дай же Аллах тебе, владыка, скучать по мне!
Кариму ты дал меня, да будет прославлен он».
И когда она окончила стихотворение, Нур-ад-дин ответил ей такими сти-
хами:
«В день разлуки она со мною простилась
И сказала, в волнении страсти рыдая:
«Что же будешь, когда уйду я, ты делать!»
Я ответил: «Спроси того, кто не умер».
И когда халиф услышал в стихах ее слова: «Кариму ты дал меня», — его
стремление к ней увеличилось, но ему стало тяжело и трудно разлучить их,
и он сказал юноше: «Господин мой, девушка упомянула в стихах, что ты
стал врагом ее господину и обладателю. Расскажи же мне, с кем ты враждо-
вал и кто тебя разыскивает». — «Клянусь Аллахом, о рыбак, — отвечал
Нур-ад-дин, — со мной и с этой невольницей произошла удивительная исто-
рия и диковинное дело, и будь оно написано иглами в уголках глаза, оно
бы послужило назиданием для поучающихся!» И халиф спросил: «Не расска-
жешь ли ты нам о случившемся с тобою деле и не осведомишь ли нас о твоей
истории? Быть может, тебе будет в этом облегчение, ведь помощь Аллаха
близка». — «О рыбак, — спросил тогда Нур-ад-дин, — выслушаешь ли ты наш
рассказ в нанизанных стихах в рассыпанной речи?» И халиф ответил: «Рас-
сыпанная речь — слова, а стихи — нанизанные жемчужины».
И тогда Нур-ад-дин склонил голову к земле и произнес такие стихи:
«Друг любимый, со сном давно я расстался,
И безмерно вдали от родины горе.
Мой родитель любил меня и был нежен,
По оставил меня и лег он в могилу.
И случилось потом со мной дел немало,
И разбили совсем они мое сердце.
Приобрел мне рабыню он с нежным телом,
Ветви ивы смущает стан ее гибкий.
И наследство потратил я на рабыню
Или щедро раздал его благородным.
И в заботе я свел ее на продажу,
Хоть страдать от разлуки с ней не хотел я.
Но как только воззвал о ней зазыватель,
Набавлять стал старик один развращенный.
И разгневан я был тогда сильным гневом
И рабыню из рук наемников вырвал.
И ударил злодей меня в сильной злобе,
И огнями раздора тут запылал он.
И рукой я от гнева бил его правой,
Вместе с левой, пока душа исцелилась.
И в испуге домой тогда я вернулся,
И укрылся, врагов боясь, в своем доме.
И правитель велел тотчас захватить нас,
Но привратник пришел ко мне благородный,
Намекая, чтоб дальше я удалился
И исчез бы, завистникам на несчастье.
И ушли мы, покинув дом темной ночью,
И хотели жилья искать мы в Багдаде.
Лет со мною былых богатств уже больше,
Сверх того, что я дал, рыбак, тебе раньше.
Но даю я тебе любимую сердца —
Будь уверен, что душу я тебе отдал»,
И когда он кончил свои стихи, халиф сказал ему: «О господин мой
Нур-ад-дин, изложи мне твое дело», — и Нур-ад-дин рассказал ему свою ис-
торию с начала до конца. И когда халиф понял, каково его положение, он
спросил: «Куда ты сейчас направляешься?» — «Земля Аллаха обширны», — от-
вечал Нур-аддин. И халиф сказал: «Вот я напишу тебе бумажку, доставь ее
султану Мухаммеду ибн Сулейману аз-Зейни, и когда он прочтет ее, он ни-
чем тебе не повредит и не обидит тебя…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Тридцать восьмая ночь
Когда же настала тридцать восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня,
о счастливый царь, что халиф сказал Нур-ад-дину Али: «Я напишу тебе за-
писку, которую ты доставишь султану Мухаммеду ибн Сулейману аз-Зейни, и
когда он прочтет ее, ее не сделает тебе вреда». И Нур-ад-дин Али воск-
ликнул: «А разве есть в мире рыбак, который переписывается с царями? По-
добной вещи не бывает никогда!» — «Ты прав, — отвечал халиф, — но я ска-
жу тебе причину: знай, что мы с ним читали в одной школе у одного учите-
ля, и я был его старшим, а впоследствии его настигло счастье, и он стал
султаном, а мою судьбу Аллах переменил и сделал меня рыбаком. По я не
посылал к нему с просьбой без того, чтобы он не исполнил ее, и если бы я
каждый день посылал ему тысячу просьб, он бы их наверное исполнил».
И, услышав его слова, Нyр-ад-дин сказал: «Хорошо, пиши, а я посмот-
рю». И халиф взял чернильницу и калам и написал славословия, а вслед за
тем: «Это письмо от Харуна ар-Рашида, сына аль-Махди, его высочеству Му-
хаммеду ибн Сулейману аз-Зейни, охваченному моей милостью, которого я
сделал моим наместником над частью моего государства. Это письмо достиг-
нет тебя вместе с Нур-ад-дином Али ибн Хаканом, сыном везиря, и в тот
час, когда он прибудет к вам, сложи с себя власть и назначь его, и не
перечь моему приказу. Мир тебе!»
Потом он отдал письмо Нур-ад-дину Али ибн Хакану, и Нур-ад-дин взял
письмо и поцеловал его и положил в тюрбан и тотчас же отправился в путь,
вот что с ним было.
Что же касается халифа, то шейх Ибрахим посмотрел на него, когда он
был в образе рыбака, и воскликнул: «О самый низкий из рыбаков, ты принес
нам пару рыб, стоящих двадцать полушек, взяв три динара, и хочешь заб-
рать и девушку тоже!» И халиф, услышав его слова, закричал на него и
кивнул Масруру, и тот показался и ринулся на шейха. А Джафар послал од-
ного мальчика из детей, бывших в саду, к дворцовому привратнику и потре-
бовал от него царскую одежду, и мальчик ушел и принес одежду и поцеловал
землю между руками халифа, и халиф снял то, что было на нем, и надел ту
одежду.
А шейх Ибрахим сидел на скамеечке, и халиф стоял и смотрел, что бу-
дет, и тут шейх Ибрахим оторопел и растерялся и стал кусать пальцы, го-
воря: «Посмотри-ка! Сплю я или бодрствую?» — «О шейх Ибрахим, что озна-
чает твое состояние?» — спросил халиф, и тогда шейх Ибрахим очнулся от
опьянения и кинулся на землю и произнес:
«Прости мне проступок мой, — споткнулась моя нога, —
Ведь ищет раб милости всегда у господ своих.
А сделал, что требует проступок, признавшись в нем,
Но где ж то, что требуют прощенье и милости?»
И халиф простил его и приказал, чтобы девушку доставили во дворец, и
когда она прибыла во дворец, халиф отвел отдельное помещение ей одной и
назначил людей, чтобы ей служить, и сказал ей: «Знай, что я послал твое-
го господина султаном в Басру, и, если захочет Аллах великий, мы отпра-
вим ему почетную одежду и отошлем тебя к нему». Вот что случилось с эти-
ми.
Что же касается Нур-ад-дина Али ибн Хакана, то он ехал не переставая,
пока не достиг Басры, а потом он пришел ко дворцу султана и издал гром-
кий крик, и султан услышал его и потребовал к себе. И представ между его
руками, Нур-ад-дин поцеловал землю и вынул бумажку и подал ее ему, и
когда султан увидел заглавные строки письма, написанные почерком повели-
теля правоверных, он поднялся и встал на ноги и поцеловал их три раза и
воскликнул: «Внимание и повиновение Аллаху великому и повелителю право-
верных!»
Потом он призвал четырех судей и эмиров и хотел снять с себя власть,
но вдруг явился везирь — тот, альМуин ибн-Сави. И султан дал ему бумаж-
ку, и везирь, прочтя ее, изорвал ее до конца и взял в рот и разжевал и
выбросил, и султан крикнул ему, разгневанный: «Горе тебе, что тебя побу-
дило к таким поступкам?» А везирь отвечал ему: «Клянусь твоей жизнью, о
владыка султан, этот не видался не с халифом, ни с его везирем. Это ви-
сельник, злокозненный дьявол; ему попалась какая-то пустая бумажка, на-
писанная почерком халифа, и он приспособил ее к своей цели. И халиф не
посылал его взять у тебя власть, и у него нет ни благородного указа, ни
грамоты о назначении. Он не пришел от халифа, никогда, никогда, никогда!
И если бы это дело случилось, халиф бы наверное прислал вместе с ним
придворного или везиря, по он пришел один».
«Так как же поступить?» — спросил султан, и везирь сказал: «Отошли
этого юношу со мною, — я возьму его от тебя и пошлю его с придворным в
город Багдад. И если его слова правда, он привезет нам благородный указ
и грамоту; если же он не привезет их, я возьму должное с этого моего
обидчика». И, услышав слова везиря альМуина ибн Сави, султан сказал:
«Делай с ним что хочешь!»
И везирь взял его от султана и отвел в свой дом » крикнул своих слуг,
и они разложили его и били, пока он не обеспамятел. И он наложил ему на
ноги тяжелые оковы и привел его в тюрьму и крикнул тюремщика, и тот при-
шел и поцеловал землю между руками везиря (а этого тюремщика звали Ку-
тейт). И везирь сказал ему: «О Кутейт, я хочу, чтобы ты взял и бросил
его в один из подвалов, которые у тебя в тюрьме, и пытал бы его ночью и
днем!» И тюремщик отвечал: «Внимание и повиновение!»
А потом тюремщик ввел Нур-ад-дина в тюрьму и запер дверь, и после
этого он велел обмести скамью, стоявшую за дверью, и накрыть ее подстил-
кой и ковром и посадил на нее Нур-ад-дина и расковал его оковы и был к
нему милостив. И везирь каждый день посылал к тюремщику и приказывал ему
бить Нур-ад-дина, но тюремщик защищал его от этого в течение сорока
дней.
А когда наступил день сорок первый, от халифа пришли подарки, и, уви-
дав их, султан был ими доволен и посоветовался с везирем относительно
них, и кто-то сказал: «А может быть, это подарки для нового султана?» И
сказал везирь аль-Муин ибн Сави: «Самым подходящим было бы убить его в
час его прибытия». И султан воскликнул: «Клянусь Аллахом, ты напомнил
мне о нем! Пойди приведи его и отруби ему голову». И везирь отвечал:
«Слушаю и повинуюсь! — и поднялся и сказал: Я хочу, чтобы в городе кри-
чали: «Кто хочет посмотреть на казнь Нур-ад-дина пль ибн Хакана, пусть
приходит ко дворцу!» И придет и сопровождающий и сопровождаемый, чтобы
посмотреть, и я исцелю свою душу и повергну в горе Завистников». — «Де-
лай что хочешь», — сказал ему султан.
И везирь пошел, счастливый и радостный, и пришел к вали и велел ему
кричать, как мы упомянули.
А когда люди услышали глашатая, они огорчились и заплакали — все, да-
же мальчики в школах и торговцы в лавках. И люди вперегонки побежали
захватить места, чтобы посмотреть на это, а некоторые пошли к тюрьме,
чтобы прийти с Нур-ад-дином. Везирь же отправился с десятью невольниками
в тюрьму, и тюремщик Кутейт спросил его: «Что ты хочешь, наш владыка ве-
зирь?» — «Приведи мне этого висельника», — сказал везирь, и тюремщик от-
ветил: «Он в самом зловещем положении — так много я его бил».
А потом тюремщик вошел и увидел, что Нур-ад-дин говорит такие стихи:
«Кто поможет мне, кто поддержку даст мне в горе?
Велика болезнь, нелегко найти лекарство.
Истомило сердце и душу мне отдаление
И друзей моих судьба сделала врагами.
И найду ль среди вас я, о люди, друга мне нежного,
Чтоб мог сжалиться и ответить он на зов мой?
Как ничтожна смерть для меня теперь с забытьем ее,
И на благо жизни пресек давно я надежду.
О господь мой, тем, кто ведет нас всех, благовсстником,
Тобой избранным, океаном знаний, владыкою
Всех ходатаев заклинаю я — отпусти мне грех
И спаси меня и тоску и горе смягчи мне».
И тогда тюремщик снял с него чистую одежду, надел на него две грязные
рубахи и отвел его к везирю, и Нурад-дин посмотрел, и вдруг видит, что
это его враг, который стремится его убить. И, увидав его, он заплакал и
спросил его: «Разве ты в безопасности от судьбы? Или не слышал ты слов
поэта:
Где теперь Хосрои, где деспоты эти первые,
Что собрали клады? Но нет тех кладов и их уж нет!»
«Знай о везирь, — сказал он потом, — что лишь Аллах, да будет он пре-
вознесен и прославлен, творит то, что хочет». И везирь возразил: «О Али,
ты пугаешь меня этими словами? Я сегодня отрублю тебе голову наперекор
жителям Басры и не стану раздумывать, и пусть судьба делает что хочет. Я
не посмотрю на твои увещания и посмотрю лишь на слова поэта:
Пускай судьба так делает, как хочет,
Спокоен будь о том, что судьба свершила.
А как прекрасны слова другого:
Кто прожил после врагов своих
Хоть день — тот цели достиг уже».
И потом везирь приказал своим слугам взвалить Нурад-дина на спину му-
ла, и слуги, которым было тяжело это сделать, сказали Нур-ад-дину: «Дай
нам побить его камнями и разорвать его, если даже пропадут наши души».
Ко Нур-ад-дин Али отвечал им: «Ни за что не делайте этого. Разве вы не
слышали слов поэта, сказавшего:
Прожить я должен срок, судьбой назначенный,
А кончится ряд дней его — смерть мне,
И если б львы меня втащили в логово —
До времени меня не сгубить им».
И потом они закричали о Нур-ад-дине: «Вот наименьшее воздаяние тому,
кто возводит на царей ложное!» И его до тех пор возили по Басре, пока не
остановились под окнами дворца, и тогда его поставили на ковре крови, и
палач подошел к нему и сказал: «О господин мой, я подневольный раб в
этом деле. Если у тебя есть какое-нибудь желание — скажи мне, и я его
исполню: твоей жизни осталось только на то время, пока султан не покажет
из окна лицо».
И тогда Нур-ад-дин посмотрел направо и налево и назад и вперед и про-
изнес:
«Я видел — уж тут палач, и меч, и ковер его —
И крикнул: «Унижен я и в горе великом!
Ужель не поможет мне средь вас благосклонный друг? —
Спросил я, — так дайте же на призыв ответ мне».
Прошло уж мне время жить, и гибель пришла моя;
Но кто ради райских благ меня пожалеет
И взглянет, каков я стал, и муки смягчит мои,
И чашу с водой мне даст, чтоб меньше страдал я?»
И люди стали плакать о нем, и палач встал и взял чашку воды и подал
ее Нур-ад-дину, но везирь поднялся с места и ударил рукой кружку с водой
и разбил ее и закричал на палача, приказывая ему отрубить голову
Нур-ад-дину.
И тогда палач завязал Нур-ад-дину глаза, и народ закричал на везиря,
и поднялись вопли и умножились вопросы одних к другим, и когда все это
было, вдруг взвилась пыль, и клубы ее наполнили воздух и равнину.
И когда увидел это султан, который сидел во дворце, он сказал им:
«Посмотрите, в чем дело», — а везирь воскликнул: «Отрубим этому голову
сначала!» Но султан возразил: «Подожди ты, пока увидим, в чем дело».
А эта пыль была пыль, поднятая Джафаром Бармакидом, везирем халифа, и
теми, кто был с ним, и причиной их прихода было то, что халиф провел
тридцать дней, не упоминая о деле Али ибн Хакана, и никто ему о нем не
говорил, пока он не подошел в какую-то ночь к комнате Анис аль-Джалис и
не услышал, что она плачет и произносит красивым и приятным голосом сло-
ва поэта:
«Твой призрак всегда, вдали и вблизи, со мною,
А имя твое не может язык покинуть».
И ее плач усилился, и вдруг халиф открыл дверь и вошел в комнату и
увидел Анис аль-Джалис, которая плакала, а она, увидав халифа, упала на
землю и поцеловала его ноги три раза, а потом произнесла:
«О ты, кто корнями чист и славен рождением,
О ветвь плодов вызревших, о древо цветущее!
Напомню обет тебе, что дать соизволил ты,
Прекрасный по качествам. Побойся забыть его!»
И халиф спросил ее: «Кто ты?» — и она сказала:
«Я подарок тебе от Али ибн Хакана и хочу исполнения обещания, данного
мне тобою, что ты пошлешь меня к нему с почетным подарком; я здесь те-
перь уже тридцать дней не вкусила сна».
И тогда халиф потребовал Джафара Бармакида и сказал ему: «Джафар, я
уже тридцать дней не слышу вестей об Али ибн Хакане, и я думаю, что сул-
тан убил его. Но, клянусь жизнью моей головы и гробницей моих отцов и
дедов, если с ним случилось нехорошее дело, я непременно погублю того,
кто был причиною этому» хотя бы он был мне дороже всех людей! Я хочу,
чтобы ты сейчас же поехал в Басру и привез сведения о правителе Мухамме-
де ибн Сулеймане аз-Зани и об Али ибн Хакане. Если ты пробудешь в от-
сутствии дольше, чем требует расстояние пути, — прибавил халиф, — я сне-
су тебе голову.
Ты знаешь, о сын моего дяди, о деле Нур-ад-дина Али и о том, что я
послал его с письмом от меня. И если ты увидишь, о сын моего дяди, что
правитель поступил не согласно с тем, что я послал сообщить ему, вези
его и вези также везиря аль-Муина ибн Сави в том виде, в каком ты их
найдешь. И не отсутствуй больше, чем того требует расстояние пути».
И Джафар отвечал: «Внимание и повиновение!» — и затем он тотчас же
собрался и ехал, пока не прибыл в Басру, и, обгоняя друг друга, устреми-
лись к царю Мухаммеду ибн Сулейману аз-Зейни вести о прибытии Джафара
Бармакида.
И Джафар прибыл и увидал эту смуту, беспорядок и давку, и тогда ве-
зирь Джафар спросил: «Отчего эта давка?» И ему рассказали, что происхо-
дит с Нур-ад-дином Али ибн Хаканом, и, услышав их слова, Джафар поспешил
подняться к султану и приветствовал его и осведомил его о том, зачем он
приехал и о том, что если с Али ибн Хаканом случилось дурное дело, сул-
тан погубит тех, кто был причиной этому. После этого он схватил султана
и везиря аль-Муина ибн Сави и заточил их и приказал выпустить Нур-ад-ди-
на Али ибн Хакана и посадил его султаном на место султана Мухаммеда ибн
Сулеймана аз-Зейни.
И он провел в Басре три дня — время угощения гостя, — а когда настало
утро четвертого дня, Али ибн Хакан обратился к Джафару и сказал ему: «Я
чувствую желание повидать повелителя правоверных». И Джафар сказал тогда
царю Мухаммеду ибн Сулейману аз-Зейни: «Снаряжайся в путь, мы совершим
утреннюю молитву и поедем в Багдад», — и царь отвечал: «Внимание и пови-
новение!»
И они совершили утреннюю молитву, и все поехали, и с ними был везирь
аль-Муин ибн Сави, который стал раскаиваться в том, что он сделал. А что
касается Нур-аддина Али ибн Хакака, то он ехал рядом с Джафаром, и они
ехали до тех пор, пока не достигли Багдада, Обители Мира.
После этого они вошли к халифу и, войдя к нему, рассказали о деле
Нур-ад-дина и о том, как они нашли его близким к смерти. И тогда халиф
обратился к Али ибн Хакану и сказал ему: «Возьми этот меч и отруби им
голову твоего врага».
И Нур-ад-дин взял меч и подошел к аль-Муину ибн Сави, и тот посмотрел
на него и сказал: «Я поступил по своей природе, ты поступи по своей». И
Нур-ад-дин бросил меч из рук и посмотрел на халифа и сказал: «О повели-
тель правоверных, он обманул меня этими словами! — И он произнес:
Обманул его я уловкою, как явился он, —
Ведь свободного обмануть легко речью сладкою».
«Оставь его ты, — сказал тогда халиф и крикнул Масрур, — О Масрур,
встань ты и отруби ему голову!» — и Масрур встал и отрубил ему голову.
И тогда халиф сказал Али ибн Хакану: «Пожелай от меня чего-нибудь». —
«О господин мой, — отвечал Нурад-дин, — нет мне нужды владеть Басрой, я
хочу только быть почтенным службою тебе и видеть твое лицо». И халиф от-
вечал: «С любовью и удовольствием!»
Потом он позвал ту невольницу, Анис аль-Джалис, и она появилась перед
ним, и халиф пожаловал их обоих и дал им дворец из дворцов Багдада и
назначил им выдачи, а Нур-ад-дина он сделал своим сотрапезников, и тот
пребывал у него в приятнейшей жизни, пока не застигла его смерть».