Жила-была женщина, и было у ней три дочери; старшую звали Одноглазкой, оттого что был у ней один только глаз на лбу; средняя звалась Двуглазкой, оттого что у ней, как и у всех людей, было два глаза; а младшую звали Трехглазкой, потому что было у ней три глаза, и третий был у нее посреди лба. И оттого, что Двуглазка выглядела так же, как и все остальные люди, сестры и мать очень ее не любили. Они ей говорили:
— Уж ты со своими двумя глазами никак не лучше простого люда, ты совсем не нашего роду.
Они постоянно толкали ее, давали ей платья поплоше, и приходилось ей есть одни только объедки, и они еще издевались над ней как только могли.
И вот пришлось Двуглазке однажды идти на поле пасти козу; но была Двуглазка очень голодна — поесть дали ей сестры совсем мало. Села она на меже и заплакала, да так стала плакать, что полились у нее из глаз слезы ручьями. И вот в горе глянула она, вдруг видит — стоит перед нею женщина и спрашивает ее:
— Двуглазка, чего это ты плачешь?
Двуглазка говорит:
— Как же мне не плакать? Очень уж не любят меня мои сестры и мать за то, что у меня, как и у всех людей, два глаза; всё толкают меня, дают мне донашивать старые платья, и есть мне приходится только то, что от них остается. Сегодня дали они мне так мало поесть, что я осталась совсем голодная.
И говорит ей ведунья:
— Двуглазка, вытри слезы, я скажу тебе такое слово, что отныне ты никогда не будешь голодная, — стоит тебе только сказать своей козе:
Козочка, ме-е,
Столик, ко мне! —
и будет стоять перед тобой чисто убранный столик с самыми прекрасными кушаньями на нем, и сможешь ты есть, сколько твоей душе будет угодно. А когда наешься ты досыта и столик будет тебе не нужен, то скажешь ты только:
Козочка, ме-е,
Столик, на место! —
и он снова исчезнет.
И сказав это, ведунья ушла. А Двуглазка подумала: «Надо будет сейчас попробовать, правда ли то, что она говорит, уж очень мне есть
хочется», и сказала:
Козочка, ме-е,
Столик, ко мне!
И только вымолвила она эти слова, как стоял перед нею столик, накрытый белой маленькой скатертью, а на нем тарелка, нож и вилка, и серебряная ложка, а кругом самые прекрасные кушанья; и шел от них пар, и были они еще горячие, словно их только что принесли из кухни. Тогда Двуглазка прочитала самую короткую молитву, какую она знала: «Господи, не оставь нас во всякое время. Аминь», и села она к столу и стала есть. Наевшись досыта, она сказала, как научила ее ведунья:
Козочка, ме-е,
Столик, на место!
И вмиг исчез столик и все, что стояло на нем. «Славное, однако, хозяйство», — подумала Двуглазка, и стало ей хорошо и весело.
Вечером, возвратясь домой со своей козой, нашла она глиняную миску с едой, что оставили ей сестры, но она к ней и не прикоснулась. На другой день вышла она снова со своею козой в поле и не стала есть тех крох, что ей оставили. В первый и во второй раз сестры не обратили на это никакого внимания, но так как это случалось всякий раз, то, наконец, они это заметили и сказали: «Что-то неладное творится с нашей Двуглазкой: каждый раз она оставляет еду, а раньше ведь все съедала, что ей давали: она, должно быть, что-то придумала». И вот, чтобы узнать правду, было решено, что когда Двуглазка погонит козу на пастбище, с нею пойдет и Одноглазка, чтоб посмотреть, что она там делает и не приносит ли ей кто-нибудь еду и питье.
Собралась Двуглазка идти на пастбище, а Одноглазка подходит к ней и говорит:
— Я пойду с тобой вместе, посмотреть, хорошо ли ты пасешь козу, пасется ли она там как следует.
Но Двуглазка поняла, что задумала Одноглазка, загнала козу в высокую траву и говорит:
— Одноглазка, пойдем сядем, я тебе что-нибудь спою.
Села Одноглазка, устала она от непривычной ходьбы по солнцепеку, а Двуглазка запела:
Ты не спишь, Одноглазка?
Ты уж спишь, Одноглазка?
И закрыла свой глаз Одноглазка и уснула. Увидала Двуглазка, что Одноглазка крепко спит и узнать ничего теперь не сможет, и говорит:
Козочка, ме-е,
Столик, ко мне! —
и села она за столик, наелась-напилась досыта и молвила снова:
Козочка, ме-е,
Столик, на место!
И вмиг все снова исчезло. Разбудила тогда Двуглазка Одноглазку и говорит:
— Одноглазка, что же ты, пасти козу собираешься, а сама-то уснула? Ведь она может вон куда забежать. Вставай, пора уж и домой возвращаться.
Пошли они домой, а Двуглазка опять к своей мисочке с едой так и не прикоснулась, и Одноглазка ничего не могла объяснить матери, почему та не хочет есть, и сказала в свое оправдание:
— А я-то на поле уснула.
На другой день и говорит мать Трехглазке:
— На этот раз надо будет пойти тебе да повнимательней проследить, что ест на поле Двуглазка, не приносит ли ей кто еду и питье, — должно быть, она ест и пьет тайком.
Подошла Трехглазка к Двуглазке и говорит:
— Я пойду с тобой вместе, посмотреть, хорошо ли ты пасешь козу и ест ли она там как следует.
Но Двуглазка поняла, что задумала Трехглазка, и загнала козу в высокую траву и говорит:
— Пойдем, Трехглазка, да сядем, я тебе что-нибудь спою.
Села Трехглазка, устала она идти по солнцепеку, а Двуглазка и затянула свою прежнюю песенку и начала петь:
Ты не спишь все, Трехглазка?
И вместо того чтобы спеть дальше:
Ты уснула, Трехглазка? —
спела она по забывчивости:
Ты уснула, Двуглазка?
И все пела она:
Ты не спишь все, Трехглазка?
Ты уснула, Двуглазка?
И закрылись у Трехглазки два глаза и уснули, но третий глаз не был песенкой той заговорен, и не уснул он. Хотя из хитрости Трехглазка его и закрыла, будто он спит, но он моргал и мог все хорошо видеть. Подумала Двуглазка, что Трехглазка уже крепко спит, и сказала она тогда свой заговор:
Козочка, ме-е,
Столик, ко мне! —
и напилась она и наелась досыта, а затем велела столику уйти:
Козочка, ме-е,
Столик, на место!
А Трехглазка все это видела. Тогда Двуглазка подошла к ней, разбудила ее и говорит:
— Э, да ты, кажется, спала, Трехглазка? Хорошо ты, однако, пасешь козу! Давай-ка пойдем домой!
Пришли они домой, а Двуглазка опять ничего не стала есть; вот Трехглазка и говорит матери:
— Ну, теперь я знаю, почему эта гордая девчонка ничего не ест; стоит ей только сказать:
Козочка, ме-е,
Столик, ко мне! — и тотчас является перед нею столик, уставленный самыми прекрасными кушаньями, — куда лучше, чем то, что едим мы здесь; а как наестся она досыта, то стоит ей сказать:
Козочка, ме-е,
Столик, на место! —
и все снова исчезает. Я все в точности сама это видела. Два глаза она мне усыпила своим заговором, но тот, что у меня на лбу, к счастью, не спал. Стала тогда завистливая мать кричать на Двуглазку:
— Ты что ж это, хочешь есть лучше, чем мы? Я тебя от этого отучу! — Принесла она большой нож и ударила им козу прямо в сердце, и упала коза замертво наземь.
Увидала это Двуглазка, и ушла она с горя из дому, села в поле на меже и залилась горькими слезами. Вдруг смотрит она — стоит перед ней снова ведунья и говорит ей:
— Двуглазка, чего ты плачешь?
— Да как же мне не плакать! — отвечала она. — Заколола мать мою козочку, что, бывало, как скажу я ей ваш заговор, накрывала мне так чудесно каждый день столик; а теперь придется мне снова голодать да горе терпеть.
Говорит ей ведунья:
— Двуглазка, я дам тебе добрый совет: попроси своих сестер, чтобы отдали они тебе внутренности убитой козы, и закопай их у порога в землю, и будет тебе от того счастье.
Ведунья исчезла, а Двуглазка вернулась домой и говорит сестрам:
— Милые сестры, дайте мне что-нибудь от моей козы, хорошего куска я у вас не прошу, дайте мне только внутренности.
Засмеялись они и говорят:
— Это ты можешь, пожалуй, получить, если другого не просишь.
Взяла Двуглазка внутренности козы и закопала их вечером тайно, по совету ведуньи, возле порога.
На другое утро, когда все проснулись и вышли на порог, видят — стоит перед ними дивное дерево, листья у него все серебряные, висят между ними золотые плоды, — и такого прекрасного и драгоценного дерева не было еще во всем свете. Но они не могли понять, откуда могло ночью вырасти тут дерево. Только одна Двуглазка знала, что выросло оно из внутренностей козы, потому что стояло оно как раз на том самом месте, где закопала она их в землю.
Вот мать и говорит Одноглазке:
— Дитя мое, полезай на дерево да нарви нам с него плодов.
Взобралась на дерево Одноглазка, но только хотела она сорвать одно из золотых яблок, а ветка и выскользнула у нее из рук, — и не пришлось ей сорвать ни одного яблока, как она ни старалась.
Тогда мать и говорит:
— Трехглазка, ну, полезай ты, ведь тебе-то лучше видать твоими тремя глазами, чем Одноглазке.
Спустилась Одноглазка с дерева, а Трехглазка на него взобралась. Но и Трехглазка оказалась не более ловкой, чем ее сестра; и как уж она ни глядела, а все же золотые яблоки никак не давались ей в руки. Наконец у матери не хватило терпенья, и она сама полезла на дерево, но и ей, как и Одноглазке и Трехглазке, не удалось схватить ни одного яблока.
Тогда говорит Двуглазка:
— Дозвольте мне полезть на дерево, может, мне лучше удастся.
Хотя сестры и посмеялись: «Где уж тебе с твоими двумя глазами достать-то!» — но Двуглазка влезла на дерево, и вот золотые яблоки от нее не уходили, а падали сами к ней в руки, — и нарвала она их полный передник. Взяла мать у нее яблоки; и вот надо бы теперь Одноглазке и Трехглазке обращаться с бедной Двуглазкой лучше, чем прежде, но они стали ей завидовать, что только ей одной и удалось достать золотые яблоки, и стали они с ней обращаться еще хуже.
Стояли они раз все вместе у дерева, а на ту пору проезжал мимо молодой рыцарь.
— Скорей, Двуглазка, — крикнули ей сестры, — полезай под дерево, чтоб нам не пришлось за тебя стыдиться, — и они поспешили накрыть Двуглазку пустой бочкой, стоявшей около дерева, и попрятали туда же и золотые яблоки, которые она сорвала.
Вот подъехал рыцарь ближе, и оказался он красивым юношей. Он остановил коня, изумился, глядя на чудесное дерево, что было все из золота да серебра, и говорит сестрам:
— Чье это прекрасное дерево? Кто даст мне ветку с него, тот может потребовать от меня, чего захочет.
И ответили Одноглазка и Трехглазка, что дерево это принадлежит им и что они охотно сломают ему ветку с него. Но как они ни старались, а сделать этого не смогли, — ветки и плоды всякий раз от них ускользали. Тогда рыцарь и говорит:
— Странно, дерево ваше, а вы не можете и ветки с него сломать.
Но они стояли на том, что дерево все же принадлежит им. В то время как они разговаривали, выкатила Двуглазка из-под бочки два золотых яблока, и покатились они прямо к ногам рыцаря, — Двуглазка рассердилась, что Одноглазка и Трехглазка говорят неправду. Как увидал рыцарь яблоки, удивился и спросил, откуда они взялись. Одноглазка и Трехглазка ответили, что у них есть сестра, но она не смеет людям на глаза показаться, оттого что у ней только два глаза, как у всех простых людей. Но рыцарь потребовал, чтоб ее показали, и крикнул:
— Двуглазка, выходи!
И вот вылезла Двуглазка спокойно из-под бочки, и рыцарь был поражен ее дивной красотой и сказал:
— Ты, Двуглазка, наверное, можешь сорвать мне ветку с этого дерева?
— Да, — ответила Двуглазка, — это, конечно, сделать я могу, ведь дерево-то мое. — Взобралась она на дерево и легко сорвала ветку с красивыми серебряными листьями и золотыми плодами и подала ее рыцарю.
Тогда рыцарь и говорит:
— Двуглазка, что мне дать тебе за это?
— Ах, — ответила Двуглазка, — я терплю голод и жажду, нужду и горе с раннего утра и до позднего вечера; я была бы счастлива, если бы вы взяли меня с собой и выручили бы меня из беды.
Тогда посадил рыцарь Двуглазку на своего коня и привез ее домой в свой отчий замок. Там одел он ее в прекрасные платья, накормил ее досыта. И полюбил он ее, и обвенчался с нею, и отпраздновали они свадьбу в великой радости.
Как увез прекрасный рыцарь Двуглазку, стали завидовать сестры ее счастью. «А волшебное-то дерево останется у нас, — думали они, — хоть и нельзя сорвать с него плодов, а все же всякий будет останавливаться у нашего дома и к нам приходить да его расхваливать, и кто знает, где найдешь свое счастье!»
Но на другое утро дерево исчезло, а с ним и их надежды. Глянула Двуглазка из своей светелки в окошко, видит — стоит перед нею, к ее великой радости, дерево, — оно перешло следом за нею.
Долго жила Двуглазка в счастье и в довольстве. Но пришли раз к ней в замок две нищенки и попросили у ней милостыни. Глянула им в лицо Двуглазка и узнала в них своих сестер Одноглазку и Трехглазку, — они так обеднели, что пришлось им теперь ходить по дворам да выпрашивать кусок хлеба. Двуглазка позвала их к себе, приняла их ласково и о них позаботилась; и они от всего сердца раскаялись в том, что причинили своей сестре так много зла в молодости.