Геннадий Павлишин

Картинки

Ворон, карась и лиса		Сказка о муравье, по имени Муравей		Амурские сказки
Название Ворон, карась и лиса Автор Нанайские сказки Иллюстратор Г.Павлишин Год издания 1968 Издательство Дальневосточное КИ		Название Сказка о муравье, по имени Муравей Автор Т.Макарова Иллюстратор Г.Павлишин Год издания 1973 Издательство Малыш		Название Амурские сказки Автор Фольклор Д.Востока Иллюстратор Г.Павлишин Год издания 1975 Издательство Хабаровское КИ

Мэргэн и его друзья		Золотая Ригма		Аленушкины сказки
Название Мэргэн и его друзья Автор Нанайские сказки Иллюстратор Г.Павлишин Год издания 1976 Издательство Художник РСФСР		Название Золотая Ригма Автор Всеволод Сысоев Иллюстратор Геннадий Павлишин Год издания 1983 Издательство Советская Россия		Название Аленушкины сказки Автор Дмитрий Мамин-Сибиряк Иллюстратор Геннадий Павлишин Год издания 1975 Издательство Хабаровское книжное издательство

Разговоры

Наш Леонардо да Винчи

Перед нами сидел человек с мягкими чертами лица: плавные линии изгиба бровей, пухлые губы, линия рта в виде дуги, даже морщины с плавными очертаниями. Белоголовый. Большие руки. Одет по-домашнему, просто. При этом понять его характер очень трудно. Чувствуется, он многослойный, с множеством тонов и цветов, как картина. А картину надо внимательно рассматривать.

Откровения от Павлишина* — большая удача. Мастер очень редко дает интервью. А тут, фактически, мы были на большой премьере большого рассказа от первого лица. Геннадий Павлишин поведал о своей жизни и творчестве без прикрас. И мы слушали затаив дыхание.

Он представил свой фундаментальный труд — книгу-альбом о тигре. Но потом ушел в дебри. И как настоящий художник, любуясь красками природы, неповторимыми ее узорами и населением, он забыл обо всем на свете, увлек за собой слушателей, тех, кто пришел на встречу с ним. Он говорил о своей судьбе и природе, которая связала и не дала уехать с Дальнего Востока.

О поэте Комарове и истории

Когда я учился в 19-й школе, что в Южном округе Хабаровске, то часто ходил в кинотеатр «Гигант». Моя школа тогда была недалеко от кирпичного завода, а за ним была «Кругосветка». Тогда это был как край света. Там фактически Хабаровск заканчивался.

Так вот, когда мы ходили в кинотеатр «Гигант», там я очень любил слушать Петра Степановича Комарова. Он читал стихи… Он был такой худой (у него был туберкулез), что походил на вешалку, на которую повесили пиджак, и этот пиджак колеблется. Но какие у него были великолепные стихи!.. И какое счастье, что мне удалось его слушать.

Я обязательно оформлю его книжку. Целое поколение выросло на стихах Комарова. У него есть великолепные стихи для детей:

Вдоль болота ходит кто-то,
Травы поздние шуршат.
Это цапля у болота
Караулит лягушат…

Посмотрите, как красиво.

…Мы — художники, а жизнь — скоротечна. Мы должны успеть запечатлеть ее…

Помню, в Хабаровске когда-то ходили пароходы-колесники. И каких только не было: «Коминтерн», «Коккинаки», «Рабочий», «Гоголь». Но сегодня все это ушло, а у меня все эти пароходы нарисованы…

В Приморском крае я изучал средневековье. Там есть особенно большие археологические раскопки Шайгинского городища — это уникальный памятник культуры чжурчжэней. Я принимал участие в этих раскопках. У меня много зарисовок. Сейчас они, возможно, дополнят нашу древнюю историю. Ведь мы сюда пришли не на пустое место.

У нас только в Хабаровском крае живет восемь народов. И какой же ты художник, если не интересуешься творчеством народов, которые здесь жили до тебя? Нужно копать и копать, собирать и собирать… И у меня есть хорошие накопления. По той же материальной культуре. Ведь все уходит. Бабушка шила халаты из рыбьей кожи всю жизнь, ее хоронят, и вместе с ней хоронят все ее халаты. Все, история ушла. Надо бережно хранить нашу историю.

Об учительнице жизни

Вот у меня по жизни была учительница Росугбу Очу Лукьяновна. Я на ее работах учился. Это такая маленькая-маленькая бабушка-ульчанка. Жила она в селе Булава Ульчского района Хабаровского края. Я ее считаю настоящей жемчужиной Амура.

Она умела и плести, и по дереву резать, и меховые изделия выделывать и шить… Такая умница была. Полностью на ее материале я оформил три книжки: «Почему лягушка зеленая стала» Саши Росугбу из Николаевска-на-Амуре, «Скрипучая старушка» Клавдии Белобородовой и еще там была одна книжка.

Когда она приезжала в Хабаровск, и останавливалась у нас, это было большое счастье. Она очень любила мою младшую дочь Наташу.

Однажды, в очередной раз к нам приехала Очу Лукьяновна… У нее под глазом был большой фингал. (Ее дети — видно выпивали и брали у бабушки деньги, которые она получала за свои изделия народного промысла. Их она время от времени привозила в Хабаровск, сдавала в Дом народного творчества искусствоведу Клавдии Павловне Белобородовой, а та с ней сразу расплачивалась).

И я решил как-то порадовать бабушку, ведь с ее помощью оформил три книжки! Пошел в магазин, купил ей тяжелое, широкое золотое кольцо с рубином. И подарил. Она его на палец надела, но все равно ходит какая-то грустная. А я тем временем, занимаясь своими делами, открыл стол (там у меня были разные ножи, я их раньше собирал). И вдруг увидела эти ножи, глаза у нее загорелись и она сразу выбрала из этой коллекции один нож — так называемый канадского типа.

Я сам не охотник и не рыбак, чтобы его оценить. Но говорили, что этим ножом можно двух сохатых разделать и ни разу его не точить. Вот она взяла этот нож с берестяной ручкой и буквально расцвела. Ей до лампочки кольцо, которое подарили. Оно — ничто, по сравнению с ножом, который ей нужен для работы.

Некоторые считают, что эти народы — ленивые. Это чушь. Я вас уверяю, это такие труженики… Когда идет путина, они работают день и ночь, не покладая рук…

О Стране Восходящего Солнца

Когда я был в Японии, меня попросили оформить книгу одного японского автора. Я три года там читал лекции в университете, и три года они ходили за мной — просили оформить книгу. Я не хотел это делать. Мне почему-то было не интересно. Я в то время оформлял с моим другом Володей Фукаловым храм Даниила Московского в Хабаровске… А потом из Японии приехали сюда, в Хабаровск, ко мне три человека: редактор, юрист и еще кто-то. Говорят: Мол, как же так — это у нас, в Японии, самое мощное издательство, а вы не хотите?..

Но, уговаривая меня, они очень мудро поступили: вначале приехали во Владивосток и стали там ходить по мастерским — искать, кто бы подходил по их требованиям для оформления книжки. А у нас мало оформителей, которые занимаются этнографией. И они приехали в Хабаровск, пришли ко мне и говорят: «Мы о вас спрашивали у всех, и все про вас очень плохо отозвались».

Я удивился: Как же так? Ведь я ни разу не участвовал здесь ни в одной выставке: ни в Хабаровске, ни во Владивостоке. И вообще здесь никто никогда не изъявлял желание приобрести мои работы. Понимаете? Вот такой мы народ…

И когда я сделал работу японцам, то убедился, что японцы — это народ с очень большим вкусом. Так вышло, что я получил первую национальную премию Японии. До меня они ее никогда и никому из европейцев еще не давали. Такой чести они удостоили только русского художника. Мне это было очень приятно, и я благодарен Японии.

…Как в Японии работалось? Когда мы туда приехали, они сразу выделили переводчика для меня и переводчика — для супруги. Когда там были, случилось крупное землетрясение, скоростной поезд не ходил, и мы из Ниигаты в Токио поехали автобусом. Меня поразило, что везде такая чистота, чистота необыкновенная!

…И вот они меня спросили: А где бы мы хотели поселиться? Я ответил, что очень хотел бы поселиться поближе к японскому императору, к его садам. Они сказали, что недавно, два года назад, у них построили высотную гостиницу, от которой буквально пять минут ходьбы до дверей императора.

Мы разместились в этой гостинице, и в первое же утро отправились к японскому императору. Везде опять-таки идеальная японская чистота.

К примеру, у них, как и у нас, есть бомжи — это бывший интеллигентный человек. Но в Японии даже бомж — аккуратно лежит на лавочке в белых носочках, рядом — велосипед, корзиночка… В ней какой-то сок, бутерброд, фрукты. Он лежит на лавочке, никто его не пинает. Он лежит на лавочке, как поэт. Это очень красиво.

Однажды японцы меня пригласили выступить в университете «красные кирпичики». Вы знаете, идет такое поверье, что лучшие университеты в мире — из красного кирпича. В Лондоне — из красного кирпича. В Токио — тоже. Они этим очень гордятся.

И в этом университете огромный такой зал, у входа — электронный циферблат, который показывает сколько людей в аудитории. Кто-то вышел или зашел, а на циферблате сразу на одного человека становится меньше или больше. И вот на этой встрече присутствовало около двух тысяч студентов.

Японцам понравилось, что я сразу, в дополнении к лекции, сделал небольшую выставочку. Там был такой широкий подиум, и я прямо на нем разложил свои работы. А студенты, когда проходили, их смотрели. Но при этом, я обратил внимание, никто руками ничего не трогал, не лапал. Такое воспитание.

Когда закончил лекцию, задали вопрос: Что мне больше всего понравилось в Японии? Я ответил, что мне больше всего понравилось, что в Японии есть император. Мол, а мы своего императора расстреляли, поубивали его детей…

А потом мне задали еще вопрос: А что мне больше всего не понравилось в Японии? И я ответил, что больше всего мне не понравилось, что японцы не любят своего императора. Весь зал вздрогнул от неожиданности: Как так? А вот, говорю: Вы ведь до сих пор не можете ему простить, что он подписал акт о капитуляции во Второй мировой войне.

Там, перед императорским дворцом — есть два прекрасных озера, где плавали белоснежные лебеди, а рядом, плавали два мешочка с мусором. Хотя кругом — идеальная чистота, эти мешочки с мусором никто не убирал, и очень нелепо смотрелись. Но они там плавали не просто так, а в знак протеста.

О Ельцине и Арсеньеве

…Кстати, туда, в Японию, должен быть прилететь наш президент Ельцин… Но он тут, в Хабаровске, протолкался и все.

У меня была встреча с ним. Видимо, его надо было как-то развлечь. Ну, и я подарил ему свою книгу. А он меня одарил знаете чем? Он мне подарил десятизарядный артиллерийский карабин. Весь хромированный, ручная работа… В такой великолепной стеклянной коробке: ножки точеные, красный бархат…

Этот карабин Ельцин, видимо, вез в подарок японскому императору. И этот карабин он подарил мне. И приказал командующему Дальневосточным военным округом — тогда был Чечеватов: Мол, вы, Виктор Степанович, обучите его всем видам стрельбы. И это было сделано! Я потом три или четыре дня провел на полигоне.

…С Японией у меня были связаны еще очень приятные моменты. Однажды, в воскресенье, когда я работал дома в Хабаровске, кто-то постучал в калитку. Я вышел весь грязный, в фартуке, в каменной пыли. Смотрю, у калитки — автобус, а вокруг — так красиво, по камням, стоят около полусотни молодых людей — все юноши-японцы. Переводчица меня спросила: «Вы, Павлишин?» Я махнул головой. Она им что-то сказала. И они все молча вдруг встали и поклонились в пояс. А потом сели в автобус и уехали.

В Японии у меня вышло около восьми книг. Над некоторыми я работал еще в советское время. Но особенно мне нравится одна, и я с удовольствием над этой книгой работал — «Дерсу Узала» Арсеньева. Ее издала академии наук Японии. Они вначале мне заказали 4 листа иллюстраций, а потом — еще 20. А потом я им подсказываю: вот вы заказали 24 листа, а в книге 24 главы, давайте я вам бесплатно сделаю полностраничные иллюстрации, и вы эту книгу переиздадите. Они так и сделали. Правда, они подсократили текст — как бы сделали детский вариант с коротенькими главами…

О секретаре Чёрном, журналисте Сунгоркине и БАМе

В Хабаровске я давно мечтал проиллюстрировать книгу Арсеньева, но меня коммунистическая партия (хотя я и не коммунист) все время куда-то посылала. То на какие-то стройки, то где-то какой-то завод сдается, то какой-то новый станок запускают, то еще что-то. Поэтому некогда было! Но об одной книжке, которую мне заказали, я, конечно, не жалею. Это книга — «Навстречу времени: От Байкала до Амура. БАМ-1986».

Однажды мне позвонили из крайкома партии, сказали, что меня ждет в Москве (там проходило какое-то мероприятие) первый секретарь Хабаровского крайкома КПСС Алексей Клементьевич Чёрный, и мне надо явиться. Ну, я полетел. Черный отвел меня в Кремль, но сам потом ушел, а меня повели дальше, в правительство страны. Виталий Воротников тогда его возглавлял, он был председателем Совета Министров РСФСР. Там мне сказали, какой должна быть книга о БАМе.

Я вернулся в Хабаровск, пришел к Николаю Кузьмичу Кирюхину, директору Хабаровского книжного издательства и рассказал, какую книгу мне поручили сделать. Но здесь к этому отнеслись как-то несерьезно. Мне можно было бы, конечно, тоже плюнуть. Но я как-то проникся идеей уже. На свои деньги — никто никаких командировок мне не дал, — отправился на БАМ. (Самое неприятное, что те 10 лет, когда я работал на БАМе, мне даже не вошли в трудовой стаж, не попали в пенсию, поскольку у меня не было никаких подтверждающих документов, что 10 лет я мотался по БАМу. Ну, мотался и мотался…)

На БАМе было аккредитовано 300 фотокорреспондентов, которые вели летопись этой стройки. Но тогда, конечно, не было такой хорошей аппаратуры, как сейчас. Но меня что выручало? Золотой зад. Я не вставал с места, пока не скопирую какой-нибудь угольный разрез. К усидчивости и точности в отображении деталей я себя приучил, еще, когда делал работы по этнографии для академии наук. Пунктуальные немцы выше всех оценили мою аккуратность и точность — у меня за это Большая золотая медаль (а потом были просто золотые медали). Кстати, когда я получал премию Леонардо да Винчи, меня представляла на этом конкурсе Германия (Лейпциг), а не Советский Союз.

Но вернусь к БАМу. Начал готовить книгу — нужен текст. Мне подсказали, что во Владивостоке живет и работает журналист Володя Сунгоркин, который четыре года прожил в Тынде — столице БАМа. Я его пригласил, и он сделал текст к моим картинкам. И, кстати, благодаря книге про БАМ, «поднялся», получил известность. Сейчас он — владельцев холдинга «Комсомольская правда» в Москве. Вот так его высоко занесло.

Мне в свое время, конечно, тоже были заманчивые предложения из различных московских книжных изданий. Но я категорически отказывался. У меня была цель продолжить работы, посвященные истории, природе, этнографии Дальнего Востока.

Так вот, что касается БАМа. Было аккредитовано, напомню, более 300 фотокоров, а лучшей была признана моя книга «Навстречу времени: От Байкала до Амура». Ее отпечатал Госзнак. И вручали ее делегатам съезда КПСС. Представлял книгу председатель Совета Министров РСФСР Виталий Воротников. Хотя председатель комиссии по БАМу был Гейдар Алиев, но ему не доверили (…), поскольку БАМ строила вся страны, представители всех республик.

Должен сказать: БАМ — это такая замечательная дорога. …Вот наши туристы приезжают в Японию, и их везут на так называемое любование Фудзиямой. Но что эта Фудзияма, по сравнению с нашим БАМом?! Какие у нас красоты! Но мы не умеем этим пользоваться.

Например, в моей новой книге «Тигр — венец творения в мире животных» (о самой книге — чуть ниже) есть упоминание про шаман-деревья, у которых в благодарность монетки, одежду бросают, ленточки привязывают. И там есть Кодарский железнодорожный тоннель. Вот в иллюстрациях по Кодарскому тоннелю, есть Кодарский и Каларский хребты, как бы напротив друг друга, а еще есть два озера — Большое и Малое Леприндо. В этих озерах водится два вида рыб (глубоководных), которых нигде в мире больше нет.

Затем там еще есть два поселка: Старая Чара и Новая Чара (Новую Чару строил строительно-монтажный поезд «Казахбамстрой»). И там видны такие уникальные «ходячие» пески, которые передвигаются, как барханы в пустыне Сахара.

Вот, например, стоит шаровая сосна — высокая, огромная, пышная сосна. Проходит какое-то количество дней, и от этой сосны торчит только макушка — ее всю засыпало песком. Потом этот песок перегоняется на другое место, и сосна вновь стоит целиком. Пробовали мы в тех местах бурить. Пробурим скважину, и потом в нее человека четыре крепких ребят загоняли с усилием связанные шесты. И вот в какой-то момент, когда приходилось прилагать максимальные усилия, этот огромный шест выбивало с какой-то неимоверной силой наружу. И он взмыл в воздух, как ракета.

С этих же озер истекает река Чара. В ее честь назван знаменитый камень (самоцвет) чароит. Это уникальнейшее в мире месторождение чароита. Но как безобразно мы с ним поступили. Мы взяли и сделали из этого камня полы в российском представительстве в Париже. И все, статус камня упал! Хотя он мог бы идти (на продажу) дороже золота.

В тех же местах, был вэ-образный вход в Кодарский тоннель. И если пройти по нему полтора километра… попадешь в бывший лагерь для военнопленных — высших офицеров Вермахта. Мы даже поднимали бумажки там: такой-то фон… просит не брить ему голову (потому что там гнус), а на бумажке резолюция: «Брить!»

По другую сторону этого тоннеля, буквально в двадцати километрах — Игорь Курчатов брал руду для атомной бомбы. Там такая повышенная радиация. Но все эти тачки, обитые белым оцинкованным железом — великолепно сохранились. Сохранились и старые лозунги, хотя материя, конечно, выцвела и стала совершенно белой. А писали тогда лозунги, растворяя водой зубной порошок… Большая радиация. Рассказывают, что из тех мест вывозили всех детей. У них желудки расстраивались, потому что там — очень вредная вода.

Но БАМ — это неописуемая красота… Какие там есть места, какие там водопады. Я рисовал один водопад и нарисовал цветы, что были рядом с ним. А я всегда рисую очень точно! Но потом ботаники смотрели, и никто из них не мог определить, что это за цветы на картине. Потому что такие цветы им были не известны…

Помню, в Тынде был такой Ратмир Мухаров — начальник треста «Нижнеангарсктрансстрой», большой начальник БАМа. И вот я несколько раз пытался попасть к нему на прием, но меня не пропускали. Мол, кто ты такой, что это у тебя за странная сумочка (рюкзак), какая-то железная коробочка. Ведь аккредитованные фотокоры сразу бросались в глаза: были обвешаны фотоаппаратами. А я со своим рюкзачком… В общем, этот начальник меня так ни разу и не принял.

…А какая была на БАМе великолепная кухня, причем всех народов СССР. Грузины, готовили по-своему, казахи — по-своему, но какая это была вкуснятина. А какие там были замечательные люди? С какими сильными характерами? Там я убедился: все наши народы — талантливы!

…Знаете, чтобы сегодня не говорили про Брежнева, но при нем БАМ построили играючи, за семь лет: с песнями, со стихами. Если бы сейчас попробовали такое построить, то не построили бы. Тогда это строили, действительно, комсомольцы, с песнями, на подъеме.

О первой книжке

При коммунистах мне не разрешалось ни на лодке сплавляться, ни уезжать куда-нибудь, потому что я был «валютный цех страны». Мои книжки выходили за границей, они приносили хороший валютный доход. И издательство «Прогресс» — это издательство КПСС, — печатало мои книги (около 30) чуть ли не на пятидесяти языках народов мира. В том числе и в африканских странах. Чтобы назвать некоторые из них, язык сломаешь… но, конечно, это было очень приятно.

У меня был такой интересный факт в биографии. Первая моя иллюстрированная книжка — «Мэргэн и его друзья» — это нанайская сказка.

Я ее прислал в Хабаровское книжное издательство, а работал тогда в лаборатории института этнографии Академии наук СССР во Владивостоке. Ну, прислал в Хабаровск, и три года там никак не реагировали. Почему-то она не шла. Потом вдруг — раз, в 1968-м году и ее отпечатали в Лейпциге …на великолепной тряпичной бумаге, подобрали такой кремовый цвет. А печать была, конечно, изумительная!

В это время мы ездили в командировки от академии наук. И вот по одному маршруту нужно было добираться поездом, затем «Метеором» по реке. И на вокзале меня приспичило. Захожу в туалет, а там… великолепный разворот моей первой книжки «Мэргэн и его друзья». Вот так я познакомился с первой книжкой, которая у меня вышла в жизни.

Об англичанах, русских писателях и других странах

Еще мне довелось работать с англичанами. И с ними было очень интересно. Чтобы про них не говорили, но это люди очень вежливые, но большие зануды. Я должен был сделать эскиз для книги, и отправить его в Москву, в английское посольство. Оттуда его отправляли каким-то специалистам. Там проверяли, делали какие-то замечания. …Они не могли позволить такого, как бывает у нас, — когда не понятно, что нарисовано — то ли лошадь, то ли корова. У них такая тщательность! Они для своих детей стараются.

И вот однажды, в 1971-м году меня попросили проиллюстрировать книжку Татьяны Макаровой (она из Ленинграда) «Сказка о муравье по имени Муравей».

Издательство «Детская литература» прислала мне справочку, чтобы я оформлял эту сказку. А она, Татьяна Макарова, когда узнала, что ее книжку поручили оформлять какому-то художнику с Дальнего Востока, возмутилась. Прислала мне сердитое письмо, просит отказаться от оформления этой книжки. Мол, это ее лучшая книга, а оформлять ее де-поручили какому-то лапотнику… Мол, мы здесь — деревня, лаптем тормозим на поворотах. В общем, такое было очень сердитое письмо, что я не знал, что делать.

Позвонил в издательство: Что делать? Там говорят: Геннадий Дмитриевич, это мы вам поручили, и, пожалуйста, спокойно работайте. А жена моя как раз была беременна Наташей, на последних месяцах. Поэтому я не мог уходить от дома далеко, а надо было выбрать натуру. …Ну, и у нас там возле дома, на ул. Кубяка, возле Института культуры, была помойка: стоял такой железный ящик, куда выбрасывали мусор. И возле него рос маленький мачок-мак, и много колючек. Я их и взял за основу для этой книжки. Назло, оформил все колючками и мачком.

Вот книжка вышла, и я получаю письмо из Ленинграда от автора, пишет: «Извините! Во истину не знаешь, где потеряешь, а где найдешь!» И эта книжка потом пошла гулять по всему свету. Она действительно очень хорошая, очень энергичная и на положительных эмоциях. Потом ее опубликовало издательство «Прогресс».

Правда, с этой книжкой меня замучили в Арабских Эмиратах. …Там были нарисованы банки со свиной тушенкой, а мусульмане свинину не едят. В общем, мне потом эту книжку приходилось дорабатывать под каждую страну. Изменять надписи. Но это все были такие забавные моменты.

Об айнах и реконструкции их жизни

Я увлекаюсь реконструкцией. Например, с Академией наук восстанавливаем жизнь и быт айнов.

Японцы изображают айнов очень странно. У них с ними, можно сказать, вековая вражда. Япония все время айнов вытесняла. И там есть такие места, где буквально несколько метров слоев земли — сплошные скелеты — это аинские захоронения.

Даже у нас на Сахалине, когда исследователи ставили рядом русского мужика и айна, то предпочтение всегда отдавали айну. Он был рослый, более сообразительный, более развитый и умелый, многое умел делать руками. А по сравнению с японцами айны были значительно выше и крупнее. И еще айны славились такой широтой своей души. Японцы от них много чего взяли. Даже их знаменитая гора Фудзияма. Название от айнского «фути» — это чисто айнское слово. Японские самураи делали себе харакири, но этот обычай они тоже взяли у айнов…

Так вот, японские художники изображают айнов с какими-то косматыми, заросшими головами. А я когда сделал свои эскизы, мне позировал айнский композитор. Они ко мне часто в Хабаровск приезжали, на шарабане рыбу готовили.

Их языка я не знаю, но мне все было понятно. Вообще мне айны очень нравятся. Вот этот айнский композитор… Весь день мы водку пили (он очень хорошо водку пил), и весь день он играл свои аинские произведение. Это, знаете, такая тревожная, щемящая душу музыка… А когда он начинал петь, то обязательно надевал такой национальный головной убор — из стружек, с изображением двух медведей (он его мне потом подарил).

И когда я ему показал свои иллюстрации по айнам, то, вы знаете, он был потрясен и даже опечален. Сказал: «За всю жизнь я впервые увидел изображение айнов именно такими, какие мы есть». И это для меня была высшая похвала.

О маршале Жукове и мастерской в Хабаровске

В 1986-м я должен был делать портрет Георгия Константиновича Жукова. …Мне давали мастерскую в центре Москвы. В ЦК КПСС настоятельно приглашали меня в Москву, и даже предлагали там правительственную дачу… Но я не поехал. Тогда в компартии сказали: мол, пусть походит по Хабаровску и выберет то, что ему понравится под мастерскую на месте.

Я прошелся по городу, и мне понравился домик профессора Здановского (он был ведущим хирургом хабаровского военного госпиталя во времена дальневосточной республики. — Авт.), что на ул. Истомина, 48, рядом с центральным гастрономом. Но когда я глянул, домик весь сгнил, и там был жуткий грибок, у меня там глаза постоянно слезились. Тогда я разломал этот дом, и на этом участке построил свой.

И вот тогда я получил правительственное задание — сделать портрет маршала Жукова на Поклонную гору. Но затем в стране началась смена власти и как-то все закрутилось… Там все Церетели захватил.

А то что я в 1979-м сделал картину «Поэма о Приамурье» для Дома приемов правительства края, — так это был просто мой подарок городу. Никакого отношения к получению мастерской в Хабаровске она не имеет.

К примеру, для Австралии, для Сиднея, я делал цикл мозаик Ветхого Завета для синагоги. И потом они мне предложили: «Давайте, мы вас загрузим заказами, и вы будете всю жизнь делать эту библейскую тему». Но я сказал: Нет.

Я тогда устал от одной темы. Но я горжусь этой своей работой. Ветхий Завет сам по себе очень интересный для иллюстраций для художника. Там сказки, легенды…

О походах в тайгу

…В моей работе меня всегда выручала хорошая физическая подготовка. В молодости я хорошо ходил на лыжах. Даже выступал на соревнованиях и занимал несколько раз первые места на дистанции в 30 км среди мужчин. А потом эта закалка мне пригодилась. Особенно, когда был на БАМе, где тоже приходилось пешком преодолевать большие расстояния.

Я несколько раз пешком прошел от Усть-Кута (станция Лена) до Березовки (станция Постышево). И за десять лет, что был на БАМе, получилось, что я пешком прошел огромный путь. Потому что железной дороги тогда не было. А только через определенные промежутки, ровно через 30 километров, стояли знаки, сейчас там стоят станции.

На Селемдже, в Амурской области. Выхожу, а там, знаменитые селемджинские халцедоны. А я очень люблю этот камень. И вот идет дождь. Я наберу там такую горку камней. Они такие красные, бордовые, золотые. Густые цвета. А ведь не возьмешь. В рюкзаке только еда, бумага и краски, и все.

Но больше всего я люблю работать один. Вот если надо было нарисовать зимнюю тайгу, я приезжал в Долми района имени Лазо. И рано утром, когда рабочих везут на деляну, где рубят лес, еду с ними. Отъезжал от поселка километров на 40-50, высаживался, и этой же дорогой отправлялся пешком один, назад, в Долми. И по дороге — рисовал. И, знаете, сейчас я понимаю, что это было рискованное мероприятие — один в тайге и без оружия. Но всегда все обходилось благополучно. Господь миловал.

Правда, были такие ощущения, появлялась какая-то тревога, казалось, что за мной кто-то наблюдает.

И вот однажды, я так увлекся: шел, рисовал… Была лунная ночь. Я запозднился. Причем с собой ни воды не взял, ни покушать. Так вот, начальник леспромхоза в Долми, тогда был Берлев, послал за мной машину. И все обошлось…

О вере и долге

Не стало коммунистов. Без единого выстрела все это грохнулось, как-то ушло. Хотя мы не могли даже предполагать, что такое возможно. Книжное дело тоже грохнулось. Но надо было что-то делать? И тогда я обратился к церкви. Ведь моральный кодекс коммуниста, это фактически переписанные христианские моральные заповеди. Поначалу я просто помогал. А потом… А потом у меня начались такие чудеса…

Знаете, у меня бывают дни, когда меня ангелы на руках носят. А бывают дни… Вот например. В Хабаровске директор крупного завода занял у меня большую сумму денег в долларах. Проходит четыре года, он и не думает отдавать, я его и не искал. А потом мне ребята сказали, что он приехал в город, дали его номер телефона (он остановился в гостинице). Ну и я решил поинтересоваться, думает ли он отдавать мне деньги, что занимал. Хотя ребята сказали, что за четыре года уже должны были набежать проценты.

А этот директор мне в ответ: Мол, Геннадий Дмитриевич, да ты что? Кто же сейчас отдает старые долги?

Ну, говорю: Хорошо, забудем про этот долг. Мы сейчас с Валерой Фукаловым строим на базе КАФ храм Даниила Московского, ты просто туда выдели — пожертвуй. …Он опять туда-сюда, мол, не может пожертвовать.

А утром я включил радио, и слышу, передают: В бухте Золотой Рог, во Владивостоке прямо у пирса перевернулся и затонул теплоход, который полностью загрузили и он должен был уходить в Японию (вероятнее, это теплоход «Паллада», который затонул во Владивостокском рыбном порту в мае 1996 года. — Авт.). Это был уникальный случай, потому что я никогда не слышал, чтобы теплоходы тонули прямо у пирса. Это был теплоход моего должника. А второй теплоход у него утонул, когда шел из Японии, груженый японскими машинами.

О Богородице

Взялся я делать резной киот (рама, шкафчик, ковчег. — Авт.) для Порт-Артурской иконы или как ее еще называют — «Богородица на мечах». Это такая икона, находится во Владивостоке в Свято-Никольском соборе. Она попирает ногами два самурайских кривых меча. У нас, кстати, в Хабаровске в храме Александра Невского тоже есть список (копия. — Авт.) с этой иконы. Мы его делали параллельно с киотом.

Как все было… Отец Сергий (сейчас он мой духовник) благословил сделать икону красками с небольшой старинной литографии Порт-Артурского образа. И я послал свою дочку Ирину во Владивосток, чтобы она внимательно рассмотрела саму икону. И сделала список — копию с нее.

Эта икона после революции 1917-го пропала, и была чудесно обретена паломниками Владивостокской епархии в Иерусалиме в 1998 году (17 февраля 1998 года дальневосточные паломники обнаружили святыню в антикварном магазине Иерусалима и купили. — Авт.) и после реставрации вернулась в город.

Дочка вернулась из Владивостока и говорит: «Папа, надо подобрать доску для иконы».

У меня в мастерской есть все станки: и по дереву, и по камню, — чтобы ни от кого не зависеть. Ну, я пошел в свою мастерскую, строганул, сделал доску. И забыл. А потом я вспомнил, откуда эта заготовка.

Когда Дальневосточным военным округом командовал Виктор Чечеватов, я им сделал камин для генштаба в Москве. Камин был удивительной работы. Там все цветы, ягодки, действительно объемные. То, что показывают в Эрмитаже, Кремле, по сравнению с моим камином — детский лепет.

Для этого камина Чечеватов привез огнеупорные кирпичи в большом деревянном ящике и говорит: «Вот этот ящик был в Порт-Артуре, и в нем были снаряды». Так вот, доска, на которой мы написали для храма Александра Невского образ Богородицы — с того самого ящика, из Порт-Артура. Что это, случайно?! Думаю, нет, не случайно…

…Основу для киота я заказал в столярной мастерской, где раньше в Хабаровске был эмальзавод. Сейчас там лучшая на Дальнем Востоке мастерская. Нарисовал им в масштабе: один к одному. И сказал, что каждые три дня буду приходить и поправлять, если что-то не так. Однажды пришел, мастера выпивши. Один там молодой стал передо мной махать пальцами, объяснять, как это все надо делать, а пожилой — матом, и пнул киот. Я обиделся, ушел.

Прошло три дня, и хозяин мастерской вдруг сам мне позвонил. Говорит: «Дмитрич, приезжай, мы закончили твой киот». Я приехал, и он мне рассказал, что всю работу в мастерской бросили и срочно доделали киот. А что получилось? Тот, который махал пальцами, ему их отрубило… А тот, пожилой, который пнул киот, почему-то остался ночевать в мастерской. Туда забрались грабители, ничего не тронули, а этого пожилого мастера убили…

…Когда список с иконы был готов, мы с дочерью решили дополнить его «одеждой» — узорчатой рамкой из серебра, украшенной жемчугом и ювелирными камнями.

А тут приехал мой давнишний друг, бывший геолог. Он возит в Москву камни с Дальнего Востока. У него там небольшой магазинчик: бизнес. Он любит париться, а у меня в мастерской своя сауна. Ну, и он пришел туда попариться.

Я его спрашиваю: «Витя, что-нибудь хорошее привез?» Он отвечает: «Привез из Украины замечательные волынские топазы — винные или еще их называют свинцовые». Это такие камни — тяжелее свинца, но имеют очень нежные цвета — сиреневый, малиновый, золотистый. (Когда началась перестройка, в Украине эти шахты, где добывали волынские топазы, затопили водой. Теперь пытаются их осушить — ничего не получается).

Геолог показал мне эти топазы. И я у него купил пять камней. Потом, думаю, дай куплю еще семь. По числу апостолов, получилось двенадцать. Как раз на «одежду» иконы «Богородица на мечах». Она же как раз и была написана в тех местах, где эти волынские топазы лежат.

Позднее, такие же камни пошли и на украшение киота для владивостокской иконы «Богородица на мечах», только в гораздо больших количествах и более крупных размеров.

Когда я делал мозаику на киот, то случилась еще интересная история. Мы, русские, нередко все делаем на авось. Вот и я неаккуратно работал со стеклом, и осколок-карандаш мне насквозь пробил палец. Насквозь, как гвоздь. Говорю, Господи, прости меня старого. Вытащил зубами эту стеклину. Супруга моя пришла, замотали рану тряпкой и пошли мы опечаленные домой. Спал я крепко, а утром проснулся и думаю: как же теперь я буду шлифовать, ведь обещал киот к Пасхе привезти? Глянул: а на пальце нет никакой раны, и тряпки тоже нет!

Когда все было готово, я решил, чтобы этот киот преподнесли в дар Владивостоку не от семьи Павлишиных, а от Тихоокеанского флота. Тогда им командовал адмирал Федоров. Шли переговоры. Я поставил одно условие: при передаче киота исполнили песню «Варяг». Ведь в былые времена с этой иконой Богородицы поступили безобразно. Хотя тогда старцы говорили: вы ее доставьте в Порт-Артур, и крепость не падет. А ее в 1904-м привезли в Санкт-Петербург. Там возили-возили по церквям. Потом привезли во Владивосток. Там начали возить-возить, потому что на этом деньги зарабатываются. И довозились до того, что Япония уже блокировала все подступы к крепости…

Так вот, в ТОФе мне говорят: зачем тебе песня? Ты приезжай, мы тебя примем на ракетном крейсере «Варяг». Это такой современный «Варяг». Когда-то он был в Севастополе, и назывался «Червона Украина». Потом, в 1996 году, когда его перебросили во Владивосток, назвали «Варяг». Он не имеет броневой защиты, но американцы его классифицируют, как «убийца авианосцев». На нем стоят очень хорошие ракеты. И вот, мол, они со мной на этом крейсере попьют чай. Я обиделся. Говорю, да я этот ваш крейсер могу до клотиков (верхушка мачты. — Авт.) водкой залить, и бросил трубку.

И что получилось? Через три месяца Федоров уже перестал командовать флотом, а его ведь собирались назначить Главкомом ВМФ. А помните, на Камчатке затонул батискаф АС-28 (6 августа 2005 года. — Авт.). Они туда полезли, даже не прочитав инструкцию. Пришлось потом гнать такой же батискаф самолетом «Антей», брать экипаж английских моряков, и уже они спасали…

А как на Большом Уссурийском острове мы ставили иконы в храме-часовне? Что там было у нас? Представляете, это было в апреле 2003-го. Мы поставили икону воина-мученика Виктора и пошли поздно вечером в Хабаровск. С острова мы отправились уже в десятом часу вечера и шли по льду полтора часа. Впереди шел отец Сергий со своим сыном Васей — несли тяжеленную сумку с деталями, инструментами: все такое тяжелое. Я еле плелся за ними. Пришли где-то в половине первого ночи в Хабаровск. А утром отцу Сергию звонит начальник погранзаставы и спрашивает: «А вы, отец Сергий, где?» Он отвечает: «Дома. К службе готовлюсь». Тот очень удивился. Оказывается, вы представляете, «в три часа ночи Уссура тронулась».

Все такие истории я записываю. Люди ко мне приходя, читают, и говорят: «Ты, вроде, того… умом тронулся». А я им: Я нормальный человек. Но почему вы то не верите? Поэтому и говорится в писании: Поверите — и будет…

О каменных картинах

Учеников у меня по сути нет. Помню, работаю-работаю и вдруг приходит ко мне мужчина и говорит: «Я — еврэй». Я отвечаю: Ну, и что? Мы сейчас все так перепутались. Посмотри — у меня татаро-монгольское иго, а, может быть, я еврей еще больше, чем ты. А что хотел? Он говорит: «Хочу изучить флорентийскую мозаику». Ну, ладно… Работаем.

Супруга моя, Нина Николаевна, приносит кушать: пол литровую баночку супа, полбаночки второго… Смотрю, он на обед не уходит. Думаю, так он может и с голоду умереть. И я начал с ним делиться обедом. На следующий день Нина Николаевна уже стала литровую банку приносить…

И так продолжалось два с половиной месяца. И он полностью сам сделал мозаику — «Цапли». Сделал хорошо. Думаю, слава Богу, теперь его кормить не надо. А он говорит: «Можно я еще завтра приду?». Конечно, говорю, приходи.

На следующий день он пришел и рассказывает: «Я один из богатейших людей Санкт-Петербурга. У меня по России сотни аптек. Я сам занимаюсь недвижимостью в Москве и Санкт-Петербурге. У меня стоит свой самолет на Большом аэродроме в Хабаровске. Я (показывает паспорта) гражданин США, гражданин Израиля и гражданин России. И я еще коллекционирую флорентийскую мозаику. И меня на этом все разводят, как лоха… Я был и в Италии, и в Германии, но вы единственный, кто мне добросовестно и честно показал все от и до. И теперь меня уже никто не проведет».

И потом в книге о дворцах Москвы и Петербурга он все так и описал, как я вам рассказал. Так и пишет: «Я пришел к Павлишину…».

Но, думаете, эта история про коллекционеров закончена. Ничего подобного. Теперь и в Хабаровске есть свой музей флорентийской мозаики. Создал его человек, который в свое время был простой прапорщик — Женечка. Но он — очень добрый человек. Он чуть ли не каждое утро мне звонил: «Геннадий Дмитриевич, как дела? Может чем-то нужно помочь? Может на машине надо что-то подвезти?» И сейчас у него, благодаря его доброте, великолепная коллекция мозаики.

…У меня есть каталоги того, что делают в Италии, Германии. И честно могу сказать, мы делаем на голову выше, чем там. И у этого бывшего прапорщика сейчас есть эта коллекция. У него под Хабаровском большой трехэтажный дом. И везде мозаика. У него три камина. На одном камине — все птицы Дальнего Востока. На другом — цветы.

Он собирается издать книгу про эту коллекцию. Но сейчас загорелся переехать в Санкт-Петербург. Туда планирует перевести и все свои три камина, на Невский проспект. Но пока он в Хабаровске. Не знаю, решится ли.

Но а я остаюсь в Хабаровске. Никуда не поеду… Родился, учился, живу и буду жить в Хабаровске.

Константин Пронякин, Ирина Харитонова,
г. Хабаровск.

*Геннадий Дмитриевич Павлишин родился 27 августа 1938 года, проживает в Хабаровске. Г.Д. Павлишин — народный художник РФ, лауреат Государственной премии им. Н.К. Крупской, почетный гражданин Хабаровска (1993 г.).
А еще он монументалист, художник-анималист и выдающийся книжный иллюстратор. Г.Д. Павлишин собрал в 1979 году из природных самоцветов уникальное мозаичное панно — «Поэма о Приамурье» — площадью более 12 кв.м, и подарил Хабаровску (находится в холле Дома приемов правительства Хабаровского края).

Послесловие

О тиграх
Рассказал Геннадий Павлишин и о своих новых работах.

— Книгу о тигре** мы отпечатали с большим трудом. В пяти издательствах Хабаровска никто не захотел с нами работать. Поэтому издали ее в Сеуле (Южная Корея) за свой счет.

Книга о тигре — совместная работа. Научные тексты к ней подготовил профессор Дальневосточного университета Давид Бродянский — он доктор исторических наук, известный специалист по первобытной археологии (эпохи неолита) юга Дальнего Востока. И руководитель отдела средневековой археологии Института истории, археологии и этнографии Дальневосточного отделения РАН Надежда Артемьева.

Я больше всего времени в своей жизни посвятил изображению тигра. Пять лет, еще в ранней молодости, рисовал его в Алма-атинском зоопарке. И был захвачен этой могучей жизненной силой…

Мне пришлось наблюдать, как молодая тигрица, пойманная на Дальнем Востоке, из трех рожденных в неволе тигрят одного топит в миске с молоком. У нее инстинктом заложено ощущение — оценка своих материнских сил, — что троих не прокормит… Наступила у тигров брачная пора: игры, ласки, ухаживания. Я обрадовался, думая, что я это зарисую. Тигры становились в позу много раз, но глянут на меня и «охладевают». Подходили к прутьям клетки и смотрели на меня так, что мне становилось стыдно. Может, прав герой Владимира Арсеньева — Дерсу: «Они тоже люди, одежда другая» … Люди!

Выпустили мы и еще одну книгу, с длинным и научным названием — «Этнография на фоне дальневосточной археологии. Из духовного наследства насельников древнего Кондона»***. Однако на самом деле, это впервые изданная моя коллекция красочно зарисованных еще в 1967 году погребальных домиков в нанайском селе Кондон Солнечного района Хабаровского края.

Рисунки безукоризненно точны, словом, идеальные иллюстрации к научному труду этнографического характера. Поэтому деятельное участие в подготовке этой книги приняли сотрудники Дальневосточного государственного университета. И вышел шедевр!

Гонорар от новых книг пойдет на храм Георгия Победоносца. В моих дальнейших планах — представить материалы о советской символике в творчестве народов СССР, а еще рассказать о берестяной посуде (я собрал около 400 разных видов и плетения берестяных предметов). Есть в задумках подготовить каталог пароходов-«колесников», которые ходили по Амуру. А большая мечта — проиллюстрировать собрание сочинений путешественника Владимира Арсеньева. Поживем-посмотрим.

**Павлишин Г.Д. Тигр — венец творения в мире животных. — Хабаровск, 2012. — 280 с., ил.
***Бродянский Д.Л., Павлишин Г.Д. Этнография на фоне дальневосточной археологии. Из духовного наследства насельников древнего Кондона. Научное изд. — Владивосток: Изд. Дальневосточного федерального университета, 2012. — 64 с., ил.