Виктор Дмитриевич Пивоваров (1937, Москва) — известный художник-концептуалист, один из основоположников этого направления.
Закончил московское Художественно-промышленное училище имени Калинина. Проиллюстрировал более 50 книг для детей, сотрудничал с детскими журналами «Мурзилка» и «Веселые картинки».
Принимал участие во многих выставках, его работы находятся в коллекциях Русского музея в Петербурге, Третьяковской Галереи, ГМИИ имени Пушкина, в частных коллекциях.
В настоящее время живет и работает в Праге.
Какой должна быть детская книга, сказать очень просто: во-первых, она должна быть такой, чтобы в нее можно было войти. А во-вторых… когда войдешь, должно быть хорошо. <…> Книга, в которую можно войти, ничего не показывает, она просто есть некое обитаемое пространство, в котором и сам читатель может найти себе место.
***
Первая моя работа для издательства был проект кубиков для издательства «Детский мир» (позже «Малыш»). Меня предупредили: нужна трудовая тематика, иначе не пройдет. И я рисовал, как медведи пилят бревно, ежи воду таскают, зайцы белье гладят и т.п. Но «пробиться» не удалось, работу у меня не приняли.
***
Долгое время я считал, что для самовыражения мне достаточно иллюстрации. Я отдавал ей все свои силы и энергию, но постепенно оказалось, что полностью выразить себя только в иллюстрации я не могу. Мой путь как художника «не-иллюстратора» начался очень поздно: мне было около тридцати лет, когда я начал писать свои первые картины. Так что к иллюстрации у меня отношение очень интимное.
***
При «детском» рисовании ты подключаешься к океану, который я называю «дно культуры». Есть так называемая «высокая культура» – музеи, великие мастера прошлого, современные художники. А параллельно существует культура для детей. Чисто количественно, по объему, она во много раз превышает первую. Представьте, сколько в мире разных фигурок, персонажей, настольных игр – это же просто океан! И работая в этой области, ты к нему и подключаешься. Там есть свои законы, например, звери рисуются особым образом, часто они очеловечены, имеют антропоморфные черты. Задача художника там специфическая. В иллюстрации к взрослой литературе вы выступаете наподобие театрального режиссера. У вас есть текст, например, «Нос» или «Шинель» Гоголя. И вы разыгрываете свою постановку – так же, как и режиссер, интерпретируете литературный текст. Вы можете позволить себе очень большие вольности и в смысле манеры и художественного языка, и в смысле интерпретации. В детской книге вы таких вольностей себе позволить не можете. А если кто-то позволяет, то это плохо: книжка должна быть понятна детям, а не вызывать недоумение.
***
Для меня иллюстрирование детской книги в известной степени овеществление иллюзий, иллюзий моего детства и утопий моей зрелости.
Со всем этим теснейшим образом связано мое стремление к иносказанию в детской иллюстрации, к сложному поэтическому взгляду на мир. Это в аспекте сугубо личном. В общем же плане я считаю, что детская книга, помимо своих утилитарных функций, является также памятником культуры и времени, как и любое произведение искусства. Чем богаче и сложнее выражены в нем идеи времени, чем совершеннее его пластические качества, тем оно убедительней и долговечней. При этом я не вижу принципиальной разницы между монументальной росписью и детской иллюстрацией.
Однако возникает вопрос, дойдет ли такое сложное произведение до маленького читателя?
Я считаю, что детское восприятие рисунков в книге двойственно, как, впрочем, и восприятие взрослых. Только у детей оно гораздо острей выражено! С одной стороны, ребенок прежде всего увлечен фактом, развитием сюжета, судьбой каждого зверя, короче говоря – фабулой. Тут все обстоит просто – чем больше действия, занимательности сюжета, — тем лучше!
С другой стороны, у ребенка очень остро развито подсознательное эмоциональное начало, что приближает его к восприятию настоящего, большого искусства. Именно поэтому дети хорошо воспринимают различнейшие виды условности, самые необычные изобразительные системы.
***
Я считаю, что детская книга… является также памятником культуры и времени, как и любое произведение искусства. Чем богаче и сложнее выражены в нем идеи времени, тем совершеннее его пластические качества, тем оно убедительней и долговечней. При этом я не вижу принципиальной разницы между монументальной росписью и детской иллюстрацией.
***
Из многих высказываний Кабакова возникает впечатление, что работа в книге была для него рабским оброком, из-под палки. Близки к такому пониманию и Булатов с Васильевым. Мне кажется, что это не совсем так. Правда, однако, что Кабаков и Булатов работали в жанре объективированной иллюстрации, то есть дистанцированной от автора. А я занимал позицию персоналистскую и в иллюстрации, и в живописи. Поэтому мне до определенного времени казалось, что я смогу полностью реализовать себя в иллюстрации, тем более в какой-то момент мне стали предлагать очень хорошие книги. И я оформлял их с огромным наслаждением. Но потом понял, что это не всё: полностью я не реализуюсь, и мне необходимо освободиться от „чужого текста“, искать свой.
***
Иногда графический образ книги возникает мгновенно, еще до чтения рукописи, вспыхивая от названия или имени автора. Так было со «Скандинавскими сказками». И хотя я приступил к работе полгода или год спустя, этот вспыхнувший образ не погас, а где-то в глубине сохранился, как уголек в золе. А иногда образ книги вырисовывается после долгой и кропотливой эскизной работы, когда для каждой иллюстрации делается куча эскизов и вариантов. Так было с «Черной курицей».
***
По молодости Гофман нравился мне больше Андерсена. Меня покоряла гофмановская фантазия, острота и изощренность коллизий. А Андерсен казался мне чересчур сентиментальным, даже слащавым. Потом, когда я стал старше и немного умнее, я стал понимать, что в бесхитростности андерсеновских историй таится бездна смысла. Я несколько раз иллюстрировал Андерсена, но даже близко не подошел к тому, как его надо делать. Кто знает, даст ли судьба случай сделать его так, как я это чувствую. А если такой случай и выдастся, буду ли я сам готов к этой встрече.
***
Когда я был в пионерском лагере, кто-то из ребят поймал маленькую лесную мышку. Ее отдали мне. Днем я носил ее в нагрудном кармане, кормил кашей и хлебом и разговаривал с ней. А ночью укладывал спать в небольшой мешочек с травой и листьями. Почему-то в лагере не нашлось не только клетки, но даже коробки какой-нибудь. И вот каждую ночь мой мышонок удирал из этого мешочка. Как это происходило, я не мог понять. Мешочек утром был цел и завязан, а мышонка в нем не было. Вся палата ползала под кроватями и наконец находила беглеца в чьем-нибудь ботинке или сандалии. В последний день лета, вернее в последнюю ночь, мой мышонок удрал и утонул в банке с какой-то микстурой, стоявшей на окне.
У меня нет, кажется, ни одной книжки, где бы я обошелся без мышонка. Он обязательно где-нибудь прогрызет себе дырочку и выглянет.
Кто знает, может быть эта маленькая история из моего детства как-то связана с этими неистребимыми мышами, пролезающими в мои книги.
***
…чтобы можно было войти в книгу, и чтобы там внутри было хорошо…
Что это значит?
Войти в книгу можно в том случае, если вся она, все ее внутреннее пространство, представляет собой какой-то целостный мир. У Лебедева есть книжка про какую-то лампу, книжка про инструменты и прочее. В такую книгу войти нельзя. У нее другая задача. Она показывает нечто, в данном случае предмет, вещь. Книга, в которую можно войти, ничего не показывает, она просто есть некое обитаемое пространство, в котором и сам читатель может найти себе место. В такой книге важной становится пространственность картинки-иллюстрации. Это как бы само собой разумеется. Но вот не всегда понимается, что и сама книжная страница должна быть пространственной, неважно, располагается ли на ней чистый текст, имеются ли какие-нибудь графические элементы или нет вообще ничего.
Ну а что значит — хорошо?
Хорошо — это когда в книге ты встречаешь интересного героя, может быть странного и нелепого, но в чем-то похожего на тебя и поэтому могущего стать твоим другом. Хорошо — это когда очень смешно и очень интересно. И, наконец, хорошо — это когда добро сильнее, чем зло, когда вся книга пронизана этим добром, когда она немного напоминает мечту.
***
Я оформил три книги Овсея Дриза.
Этот старик с белым пламенем седины и горящими угольями глаз, лежа уже на смертном своем ложе, поманил меня пальцем и прошептал:
— Витя, я придумал одну вещь. Она начинается с таких слов: «На той стороне зари, где свечи наплакали целый город…»
Стихи Дриза не только находили ответный отзвук в моей душе, они учили меня, как надо рисовать, как быть художником.
***
Большая часть книг, которые я иллюстрировал, стихотворные. И это не случайно. Стихи дают больше свободы художнику. Стихи иллюстрировать, в буквальном смысле слова, не нужно и невозможно. Стихи можно интерпретировать, сопровождать, аккомпанировать им. А это значит, что художнику самому можно быть поэтом.
***
Рассказывают, что Конашевич, незадолго до смерти рассматривая свои ранние не книжные работы, горько вздохнул и сказал: «А ведь мог бы быть художник».
Это трагичные и глубоко честные слова. Мы, потомки, благодарны ему за его книжки, но сам-то он понимал, что быть только книжным художником — это еще не значит быть художником.
Быть художником книги и большое счастье и большое несчастье. Счастье, потому что трудно представить себе работу более интересную. А несчастье, потому что ты делаешь только проект книги, а выполняет проект типография. И ни разу в жизни не увидишь ты свой проект выполненный так, как видишь ты это своим внутренним зрением, как ты запроектировал. Каждая вышедшая книга — это каждый раз страшный удар. Нет! Ни за что! Это книга последняя! Больше в издательство меня за уши не затащишь. И снова делаешь, и снова надеешься, и, как всегда, напрасно.
***
Сейчас выпускается масса книг. Много хороших художников, интересных решений, выдумки. Но редко бывает так, чтобы, посмотрев рисунки в книге, мы могли увидеть их автора шире,— и как художника, и как человека. Я хочу сказать, что многие иллюстраторы слишком иллюстраторы, они слишком привязаны к тексту. По-моему, иллюстратор — это еще не художник. Настоящий художник книги лишь использует момент встречи с литературным произведением для выражения собственных мыслей. Он не иллюстрирует текст, а идет с ним рядом, либо дополняя его, либо сопровождая, аккомпанируя ему.
Купить книги с иллюстрациями Виктора Пивоварова
| Радость | Тараканище | Приключения Дук-Ду | |||
|---|---|---|---|---|---|
|
|
|
|||
Название Радость
|
Название Тараканище
|
Название Приключения Дук-Ду
|
| Снежная королева | Мальчик и дерево | Старушки с зонтиками | |||
|---|---|---|---|---|---|
 |
|
|
|||
Название Снежная королева
|
Название Мальчик и дерево
|
Название Старушки с зонтиками
|
| Моя вообразилия | Леопард в скворечнике | Картонное сердце | |||
|---|---|---|---|---|---|
|
|
|
|||
Название Моя вообразилия
|
Название Леопард в скворечнике
|
Название Картонное сердце
|
| Паучок и лунный свет | Фома и Ерема | Оле-Лукойе | |||
|---|---|---|---|---|---|
|
|
|
|||
Название Паучок и лунный свет
|
Название Фома и Ерема
|
Название Оле-Лукойе
|
| Карманный комарик | Черная курица, или Подземные жители | Анечка-Невеличка и Соломенный Губерт | |||
|---|---|---|---|---|---|
|
|
|
|||
Название Карманный комарик
|
Название Черная курица, или Подземные жители
|
Название Анечка-Невеличка и Соломенный Губерт
|
| Большое и маленькое | Галоша | Полосатые стихи | |||
|---|---|---|---|---|---|
|
|
|
|||
Название Большое и маленькое
|
Название Галоша
|
Название Полосатые стихи
|
| Необычный пешеход | Тихое и звонкое | Скандинавские сказки | |||
|---|---|---|---|---|---|
|
|
|
|||
Название Необычный пешеход
|
Название Тихое и звонкое
|
Название Скандинавские сказки
|
Неофициальные художники и книжная иллюстрация
В советские годы искусство, как известно, было официальным – и не очень. Наряду с титулованными мэтрами, певцами трудовых свершений и светлого будущего, работали художники, не желающие творить в строгих рамках социалистического реализма. Произведениям нонконформистов, как правило, был закрыт доступ и в выставочные залы, и в Союз художников. Как добыть средства к существованию, не уйдя из профессии? Можно ли донести не одобряемые властями идеи и методы до широкой публики? Выход нашелся, нашлась и аудитория: многомиллионная, любознательная, открытая новому и необычному. «Неофициальные» художники открыли для себя детскую книгу.
Виктор Пивоваров «Мне было просто противно рисовать»
По материалам издания «Газета» за 06.2004
Находясь в Москве, я был подвержен ужасной неуверенности и робости. Я думаю, что и меня мои друзья воспринимали так, и я сам внутренне себя отождествлял с этим кругом. Выбрасывание из этого круга способствовало тому, что я оказался и физически, и психически, и культурно в одиночестве. И естественно, что те вещи, которые мне свойственны просто как человеку, отдельному психическому существу, проявились с гораздо большей остротой. Речь идет об этом пресловутом identity, идентичности, и она в одиночестве, в этом новом пространстве, получила возможность большего раскрытия.
Я делал выставки из воздуха
Журнал «Культура портал» № 11 (7419), 24 марта 2004 г
Вообще время движется к тому, что деление искусства «по национальному признаку» становится анахронизмом. По этой линии практически не делается выставок. Вы знаете, чешские художники очень талантливы в смысле эстетическом, ремесленном. Они и русских, которых там, кстати, очень много, засунут за пояс. Но с переменами в Европе в последние годы Прага становится провинцией. Раньше она была каким-то самостоятельным «телом», может быть, малозаметным, но самостоятельным. А сейчас, будучи провинцией Европы, она получает совершенно иной духовный статус. Художники переживают это очень болезненно.
Окно в детскую
По материалам издания Коммерсантъ, март 2004
И в «детских» иллюстрациях, и во «взрослых» картинах и альбомах Виктора Пивоварова постоянно встречаются окна. Художник никогда не забывает нарисовать в этих окнах лампы, стаканы на столе и прочие детали чужого быта, которые дышат таким умиротворением, когда видишь их с улицы. Или пейзажи с облаками и деревьями, такие заманчивые, какими бывают лишь ландшафты, проносящиеся за окнами поезда. Речь даже не всегда идет об окнах. Иногда попадается что-то вроде переносных дыр из старых американских мультиков. Вытаскиваешь такую дыру из кармана, прилепляешь к стене и немедленно ускользаешь от любой опасности в свой личный параллельный мир, где тебе ничто не угрожает
Наталья Яснова «Вселенная глазами мыши»
Опубликовано в НГ-ExLibris от 25.07.2002
В новой книжке Пивоварова — все наоборот: художества перемежают текст и поясняют его. По задумке автора книжка должна была состоять из нескольких тетрадок, каждая — отдельно переплетенная на манер школьных прописей, сохраняла бы ощущение интимности. По идее — это личные записи, проекты, наброски, личные записочки и письма. Тетрадочки перекликаются одна с другой, новые записи отсылают к старым, в старых появляются свежие пометки, корреспондирующие с тем, что случилось после. Конечно, было бы клево, если бы именно так они и были изданы. Но тогда бы это был не широкий издательский проект, а дорогая книжка-артефакт для любителей.
Влюбленный агент
М.: Новое литературное обозрение, 2001
Пустота — одно из ключевых понятий Пивоварова-художника. Его художественный метод — нескончаемый диалог-спор с Малевичем, Брейгелем, Босхом. И конечно, с друзьями по Московской концептуальной школе. Так, на одной из своих персональных выставок Пивоваров развесил по залу небольшие таблички с текстом. Текст был такой: «Представь себе комнату в сумерках, угол постели с измятой простыней и лиловое вечернее небо за окном», «Представь себе молодого поэта, лежащего на полу с дымящимся револьвером у виска» и т.д. В общем, не художник показывал зрителю картины, а сам зритель создавал их в своем воображении, читая таблички. И многие, как вспоминает Пивоваров, «с восторгом говорили: — Я это вижу!».
Ревекка Фрумкина «Спичечный коробок и синее ухо»
М., Новое литературное обозрение, 2001. 284 с.
Пивоваров — очень теплый человек. Отдельная глава «Мама» посвящена самой первой модели художника, ее бережному отношению ко всему живому и сущему, ее противостоянию бедности, с неизменной приверженностью к белой накрахмаленной скатерти на столе. Простые, но незатертые слова описывают влюбленность в Иру, первую жену художника, впоследствии — известного автора детских и не только детских стихов.
Виктор Пивоваров: я черпаю вдохновение на дне культуры
По материалам Коммерсантъ-daily от 28.05.1998
Я оцениваю существование моих друзей и коллег как посмертное. Я думаю, что та микрокультура, в которой мы все парились, умерла. И дата смерти ее известна. Это 7 августа 1989 года. Это день проведения русского «Сотбиса». С вторжением рынка все полностью изменилось. Сам я, видимо, тоже нахожусь за этой чертой. Но старюсь как-то барахтаться.
Никита Алексеев «Легальный иностранец»
По материалам издания «Иностранец», 15.04.1998
Вокруг детства крутится все, что я делаю. Я не знаю, насколько точно слово «инфантильность», «детскость». Важнее постоянное воспоминание и переобдумывание детства. Это немножко другое. И особенно по отношению к так называемой «взрослой культуре», которая детство на свой порог не пускает.
Выставка «Сказочники»
13.04.2015
ГМИИ им. А.С. Пушкина в рамках Года литературы представляет выставку «Сказочники. Книжная графика Владимира Конашевича, Эрика Булатова, Олега Васильева, Ильи Кабакова, Виктора Пивоварова из частных коллекций и собрания ГМИИ им. А.С. Пушкина».