Применительно к искусству понятия «должно» «не должно» вызывают у меня чувство настороженности, если не опасения. Ведь говорить об этом можно лишь в плане того, каким бы нам хотелось или не хотелось видеть искусство или, в контексте темы, — иллюстрацию. Мне бы не хотелось, чтобы наша иллюстрация сегодня подменяла свою прямую функцию познания, в широком смысле слова, украшательством. Такая тенденция в настоящее время возникла, вернее, она «переплыла» к нам в иллюстрацию от оформителей 60-70-х, и меня беспокоит то, что образно-пластическая информация, которая закладывается в сегодняшнюю иллюстрацию, часто не превышает ту информацию, которую мы с трудом можем «выжать» из орнамента.
«Трынцы-брынцы-бубенцы», иллюстратор Николай Попов
В принципе, иллюстрация — это мысль. Мысль, с которой художник, как любой другой творческий человек, делится, в рамках жанра, со всеми интересующимися. Если у иллюстратора такой мысли не возникло, если он не «придумал», сидя над рукописью, о чем и как он будет говорить с читателем, то лучше не иллюстрировать. Совсем не обязательно, чтобы эта мысль была совершенно новой и абсолютно неожиданной. По трактовке часто художнической она должна быть новой; по прочтению, по концепции — необязательно. Дар художника, даже если он строит свою работу на основе известной концепции, кем-то когда-то разработанной для данной книги, все равно создает тот эффект, при котором и «…от истины ходячей всем станет больно и светло».
И иллюстрация, мне кажется, может быть любой. Любой, в зависимости от задачи. При иллюстрировании классической литературы такую задачу начинает формулировать, с одной стороны, текст, с другой — время создания иллюстрации. То есть текст, его стиль, идея, заложенная в нем, и, с другой стороны — время, в которое живет иллюстратор, идеи этого времени, носящиеся в воздухе. Эти два обстоятельства являются доминирующими в круге сопутствующих и подталкивают художника к выбору оптимального решения. Это изобразительное решение в окончательном виде должно быть, как мне кажется, по сложности адекватным текстовому материалу, по возможности, не быть «ниже» его, но при этом чем проще, чем экономнее оно — тем лучше. Я убежден, что каждый иллюстратор должен обладать ощущением какого-то «необходимого минимума» пластической сложности для каждого литературного произведения. Меньше этого минимума нельзя, а больше, сложнее — будет хуже: затемняется смысл и исчезает «адекватность».
Со стороны формальной сложность работы современного иллюстратора заключается в переводе языка временно́го искусства (литература) на язык пространственный (изоискусство), где, как мы говорим обычно, мысль выражается через «форму, в пространстве, на плоскости». В иллюстрации XIX века, например, такой сложности не существовало, так как сюжет, событие, описываемые литературой, воспринимались иллюстратором как объективная реальность, каковую он и изображал, забывая, что это — уже вторая реальность, созданная писателем, и убедительной, «реальной» она стала, только подвергнувшись художественной деформации.
[…]
«Ярмарка тщеславия», иллюстратор И.Макаревич
Вернемся к триаде «форма, в пространстве, на плоскости». Почему-то многие художники помнят из нее только «форму в пространстве», забывая о плоскости. Современные же тенденции в изоискусстве требуют от художника обостренного чувства плоскости. У иллюстратор это чувство должно быть развито вдвойне, ибо в отличие от станковиста он работает в заранее заданной пространстве, обусловленном книжным блоком, шрифтом, литературой. Поэтому мне кажется актуальной сегодня перестановка понятий в обратном порядке: на плоскости, в пространстве, форма. Ибо, только заботясь о плоскости, можно создать пространство, и только думая о том, в каком пространстве работаешь, можно создать «безошибочную» форму. И только в этом случае иллюстратор легко войдет и в стиль литературы, и в создаваемую им книгу.
Роль иллюстратора в книге, пожалуй, больше всего напоминает работу режиссера. Существующий текст для него — тема для импровизаций. Какую из них он откроет и начнет разрабатывать? Профессионализм иллюстратора заключается не столько в его умении рисовать, сколько в его умении подобрать ключ к любой рукописи. И работа его начинается не с рисования, а, как это кратко сформулировал Ю.Герчук, с проблемы, «что, собственно, рисовать-то», чтобы, во-первых, сказать то, что ему самому открылось в процессе чтения, и, во-вторых, чтобы читатель, разглядывая потом это открытие, не умер бы от скуки. В этом смысле чувство зрителей — качество, необходимое для иллюстратора, так же, кстати, как и для режиссера, хотя разница, конечно, есть. Из театра зритель просто уйдет, если скучно, а книгу из дома никто не выбросит. И каким бы идеями художник не увлекся в работе над той или иной книгой, прекрасно, если он умеет быть чисто зрелищно интересным.
Из сборника статей и публикаций «Иллюстрация», Советский художник, 1988
