Евгений Антоненков «Прелесть иллюстрирования в том, что все авторы разные»

Евгений Антоненков

«У иллюстраторов бывают разные подходы. Есть иллюстраторы, которые совершенно отрываются от текста, им просто нужен повод для того, чтобы продемонстрировать себя. …Есть другая категория иллюстраторов: они следят за каждой строчкой, рисуют все, как в книжке, буквально главу за главой. Думаю, что это больше подходит для иллюстрирования какого-то исторического романа, этакие костюмированные батальные сцены. Я сторонник иного подхода…»

О своем подходе к иллюстрированию детских книг рассказывает один из самых интересных современных книжных иллюстраторов Евгений Антоненков.

– Евгений, как давно вы занимаетесь книжной иллюстрацией?

– Думаю, это началось с 1987-88 годов, уже четверть века.

– Какую книгу вы проиллюстрировали первой?

– На самом деле я не собирался детские книжки рисовать. Это получилось случайно. Я учился в Полиграфическом институте, на третьем курсе работал в издательстве «Прогресс» художественным редактором. Однажды в издательстве «Русский язык» кто-то из художников заболел, и знакомый, работающий там, сказал, что надо срочно спасать книгу. Это как в театре: заболевает ведущая актриса, ее роль играет девочка с улицы и так становится известной. В общем, я сделал книжку, это был Давид Самойлов, «Слоненок, который пошел учиться». Это была первая детская книжка, которую я проиллюстрировал. И как-то мне понравилось рисовать картинки для детей.

Евгений Антоненков «Сказки Пушкина»

– Как взрослый, серьезный человек начинает заниматься детской книжкой? Что-то в голове должно перестроиться?

– Если человек не понимает ребенка, не чувствует его, то он рисует все правильно, все хорошо: и текст знает, и правила детской книжки… Но помимо всего набора профессионального нужно иметь… какой-то особый внутренний склад, мне так кажется.

Как определяется, можно ли вообще книжку проиллюстрировать как детскую?

– Во-первых, мне кажется, это должно идти от издателя. И еще зависит от возраста того, для кого ты делаешь. Детские книжки – они и для трехлетних, и для 12-летних, но это совершенно разные вселенные. У меня невольно так сложилось, что примерный возраст моего читателя – от трех до десяти лет. Сейчас я работаю над сказками Пушкина, но он, мне кажется, для детей чуть постарше.

Я всегда иду от текста, следую за автором. У иллюстраторов бывают разные подходы. Есть иллюстраторы, которые совершенно отрываются от текста, им просто нужен повод для того, чтобы продемонстрировать себя. А автор в общем даже не обязателен, это только толчок для самовыражения. Есть другая категория иллюстраторов, они следят за каждой строчкой, рисуют все, как в книжке, буквально главу за главой. Думаю, что это тоже не очень интересно и больше подходит для иллюстрирования какого-то исторического романа, этакие костюмированные батальные сцены. Я сторонник иного подхода. Прелесть иллюстрирования в том, что все авторы разные. И нельзя иллюстрировать, например, Юнну Мориц так же как Пушкина или как Чуковского. Там сама стилистика текста другая. Сейчас рисую «Золотого петушка» Пушкина. Это мистическая вещь. У Пушкина нет ни одной строчки «просто так». Например, там у него есть цикличность: каждое новое событие происходит через 8 дней. Я стал рыться в документах, и выяснилось, что от столицы, в которой жил предполагаемый прототип царя Дадона, до места, где могла находиться Шамаханская царица, ровно 7 дней пути… Конечно, «Золотой петушок» позиционируется как детская книжка. И сам текст завораживает, даже трехлетнего ребенка. Но трехлетний видит в нем одно, только внешнее. Вот царь, вот царица… А чем старше человек, тем больше ему открывается. Мне кажется, эта сказка – одна из самых загадочных пушкинских произведений.

Теккерей «Роза и Кольцо»

– В «Золотом петушке», как и во многих других сказках, есть страшные моменты. Как вы думаете, это хорошо для детских сказок? Вот, например, сказки братьев Гримм – детские?

– Дети же видят не то, что видят взрослые. Ну, оторвал кто-то кому-то голову, ничего. Хотя я сейчас вспомнил сказку, которую я жутко боялся. Это была «Сказка про Васю Васильчикова» Корнея Ивановича Чуковского. А мой младший сын, когда ему было года три, не мог открыть книжку из-за одной картинки. Там была нарисована страшная Баба-яга. Она была прорисована очень подробно, с выпученными глазами, жуть. Она художнику удалась, он старался, нарисовал убедительно, но сказочного героя не получилось, а получилась злая страшная тетка. Но где проходит граница возможных ужасов… Не знаю.

– У вас есть внучка. С какого возраста вы бы ей давали «страшное»?

– Она живет с родителями, так что им виднее. А когда ты дедушка – видишь внучку, таешь и уже не способен на воспитание.

Евгений Антоненков «Алиса в стране чудес»

– Мнение внучки влияет на вашу работу?

– Да, конечно. Если она несколько раз просит показать картинки, значит, получилось. А если ей неинтересно, значит, не зацепило, что-то не вышло.

– Как вы определяете, что именно проиллюстрировать в книжке?

– Для иллюстратора главная проблема в том, что он связан с определенным объемом, кратным 8 или 16. В книжке художнику нельзя остановиться и в любом месте поставить точку, в отличие от писателя. Сначала делаешь макет, раскидываешь текст по объему, а для освободившихся мест, что кажутся наиболее яркими и выразительными, начинаешь сочинять картинки. Что касается придумывания самого сюжета, то у меня никогда с этим проблем не было.

Как ведет себя художник, который получил первый заказ? Он думает, что сядет за рабочий стол, возьмет бумагу, начнет рисовать, и у него сразу все получится. Я через это прошел. В этом главная ошибка. Когда сейчас делаю макет, передо мною текст на чистом листе. И я могу, например, час смотреть на этот лист. Мне представляются какие-то картинки, меняются, превращаются одна в другую. И потом какая-то вдруг выстреливает, самая выразительная. Может быть, она и отличается от той, которая в конечном итоге будет, но тем не менее процесс образорождения примерно такой. Хотя на самом деле, думаю, у всех свои способы. Например, есть художники, которые начинают рисовать с первой картинки. Я никогда так не делал: как только берусь за книжку, ищу самый невыразительный сюжет, где-нибудь в середине. Потому что когда ты начинаешь делать что-то новое, еще не понимаешь, во что это выльется. И только к концу книжки разрисовываешься. Но только начинаешь входить во вкус, а уже книжка заканчивается.

– Вы делите свое творчество на какие-то периоды?

Евгений Антоненков «Приключения Винни-Пуха»

– Года два прошло как я стал работать за городом. До этого техники менялись, но стилистически были похожи, менялись чисто внешне. Во всем, что я делал, – любовь к деталям. Дети любят их рассматривать Теккерея, например, я рисовал пером, это довольно тонкая работа, подробное рисование, с мелочевкой. Точно так же в моих иллюстрациях к «Винни-Пуху».. А новый период начался с «Ежика» (Сергей Козлов «Про Ежика и Медвежонка». – Ред.).

– Я не смогла купить книгу с вашими иллюстрациями к нему после того, как увидела оригиналы, с которых это было отпечатано.

– Почему?

– Они отличаются слишком сильно. Именно на «Ежике» это видно.

– Качественно напечатать книгу в России – это проблема. Я, правда, уже привык. Сначала просто умирал – делаешь книгу полгода, сдаешь в издательство. А потом ее так напечатают – там ничего похожего нет на то, что делал. И стоит твоя фамилия.

С «Ежиком» почему перелом существенный произошел… Я же от «Ежика» два раза отказывался.
Прочитал – там иллюстрировать нечего, ничего не происходит. Стоит Ежик, сидит Медвежонок. И Ежик долго-долго говорит про свое отношение к жизни, как ему нравятся звезды, поле и все остальное. А мне нужно что-то рисовать, ведь текст идет. Хорошо в кино, там совсем другая история. Там музыка, там бабочка может летать, там все что угодно можно. Но потом я понял, как можно передать эту атмосферу в книге.

Есть два вида рисования: линейное и эмоционально-чувственное. При линейном человек должен следовать видимой информации. Вот на тарелке лежит ветчина, минипатиссончики, салат. И нужно нарисовать все это, все прожилочки, веточки, т.е. передать свои знания об объекте зрителю. А чувственное – это импрессионистический подход. Просто некое ощущение, впечатление от этого яства, т.е. передать зрителю свои чувства. И я понял, что «Ежика» нужно делать как-то так. Рисовать не просто то, что находится вокруг Ежика, а свои ощущения от этой среды. Например, я никогда не работал акрилом, всю жизнь – только акварелью. Говорил: «Я выкину весь ваш акрил, он меня раздражает». А на следующий день рисовал Ежика, картинку, как он идет по поляне. И мне нужно было нарисовать утреннее поле, фактурное, чтоб от него словно пар шел. Я работал акварелью, но все было не то. Что же такое! Я ведь чувствовал, что поле должно быть другое.

Решил попробовать акрилом ‒ и получилось! На этой картинке я вкусил всю прелесть этой техники.

– Вы рисуете всегда от руки? Не на компьютере?

– Я всю жизнь рисовал эскизы руками, пока не освоил компьютер. На сегодняшний день я эскизы делаю на компьютере, а все остальное руками.

– С чего вы начинаете, как делаете эскизы?

Евгений Антоненков «Ужаленный уж»

– Очень важно все придумать в голове, а главное – определиться с типажами. Вот с Пушкиным было непросто, я же никогда не брался за такую работу серьезную, всегда были эти зверюшки бесконечные. Началось это несколько лет назад, когда я понял: кроме жизни нет ничего лучше жизни. Я люблю наблюдать за людьми, например, в метро. Там такие типажи потрясающие! Я все это запоминаю, а когда прихожу домой, зарисовываю то, что я видел и то, что мне подходит. Вот я царя Додона искал долго. И вдруг недавно вижу – он идет. Какой-то чуть ли не бомж, с синяком под глазом, но настоящий Додон. Такая же вытянутая голова, нос длинный и с бородой – просто один в один. Это непростой процесс, как для режиссера – найти подходящего актера.

– На технику вашей работы влияют другие художники?

– Конечно. Некоторые люди говорят, что они сами выросли и сами всего добились, но это не так.
Вся мировая культура изобразительного искусства как пирог. Художники следующего поколения смотрят на то, что делали до них, и каждый берет то, что ему ближе. Когда я рисовал Гоголя, моим кумиром был Рембрандт. Потом им стал Дюрер. В этом пересечении разных вкусов и интересов формируется свой индивидуальный неповторимый стиль. В свое время на меня также значительно повлияла чешская школа иллюстрации. На Тверской был магазин «Дружба», там продавали книжки иностранные. Тогда книг было мало, и я помню, что покупал этих чехов, и сердце мое таяло от счастья.

– Чем так примечательны чехи?

– Во-первых, они все похожи и не похожи друг на друга, чувствуется одна школа. Много белого цвета, и почти всегда там какая-то сюрреалистическая вязь из рисунков, которые вплавляются друг в друга. В основном это были иллюстрации к детским стихам. У нас в это время иллюстрировали, например, «Маша мыла раму» – рисовали раму и Машу. А у них Маша могла выглядывать из рамы или рама могла быть с ногами, куда-то идти, лететь с ведром. Это был совершенно неожиданный композиционный подход, сплошной полет фантазии. И все было очень грамотно, убедительно расположено на разворотах. Это, конечно, меня подкупало. Может быть, в моих иллюстрациях к Юнне Мориц есть что-то похожее.

– Считается, что у вас с Юнной Петровной творческий тандем.

– Вероятно, да.

– Как случилось, что вы стали рисовать для ее книг?

– Забавно получилось. Я работал в издательстве «РОСМЭН». Сидел в своем кабинете, занимался администрированием. Никаких книжек не рисовал. И однажды ко мне приходит мой любимый художественный редактор Анна Борисовна Сапрыгина и говорит: «Приходила Юнна Петровна Мориц. Хочет, чтобы ты иллюстрировал ее стихи». Я говорю: «Анна Борисовна, да я бы с удовольствием. Но вы видите, что творится? У меня тут такая стопка, здесь такая стопка, народ входит, выходит». У нас в то время еще параллельно редакции преобразовывались, сумасшедший дом. Так что не получилось, я отказался от книжки.

Евгений Антоненков «Маленький Мук»

Мне уже потом Анна Борисовна рассказывала, что Юнна Петровна видела мои работы и хотела, чтоб именно я ее иллюстрировал. Но она почему-то думала, что я живу и работаю на Урале. А я сидел через стенку от нее в это время.

Примерно через месяц – звонок. Звонил Юрий Григорьевич, муж Юнны Петровны. Он подъехал ко мне, обменялись с ним дежурными фразами, а потом он передал мне конверт: «Вам письмо от Юнны Петровны, почитайте на досуге, как освободитесь». Я, конечно, открыл письмо сразу же, как только он ушел. Юнна писала мне из больницы, в двух словах: если вы заняты сейчас, я готова подождать, пока вы не освободитесь. Все было так выразительно написано, что я сказал худреду – давайте попробуем. Подписали договор. Я должен был через полгода сдать книжку. Сдал я ее только через год. Рисовал у себя на работе. Ненадолго закрывал кабинет, чтобы никто не бегал, и рисовал какие-то набросочки, почеркушечки. А стихи были у меня перед глазами на компьютере. Так что я всю эту книжку придумывал и делал «на коленке». Вставал в 6 часов утра, рисовал до 9, до отъезда на работу. После работы в издательстве, дома до глубокой ночи продолжал работу над книгой. На это ушел год. Такая вот история.

– Вы сотрудничали не только с российскими издательствами. Есть отличия?

– Да. Есть положительные стороны и не очень. Положительный момент – гонорар отличается в большую сторону, а неприятный – все регламентировано. Свою первую работу для зарубежного издательства я должен был делать к сказкам Андерсена. В указаниях издателя было написано, что художник рисует в левом углу это, в правом углу – то. Так расписан весь макет, и нужно следовать за чьей-то указкой. Начал работать над книгой, но потом отказался. Потому что привык работать по-другому и делать так, как я вижу.
Еще работал для Японии, Кореи. В Японии захотели, чтобы художник сам придумал и проиллюстрировал историю. На Западе, Востоке принято сейчас так делать. У нас этого почти нет, к сожалению, но там это обычное явление. И я придумал историю про ослика, который хотел летать. Сначала хотел придумать сказку про какое-нибудь другое животное, мне сказали – не надо этого делать. Лучше всего продаются медвежата, котята. Но на ослика согласились. Ослик симпатичное существо. Он там ходит по полю, нюхает одуванчики, смотрит на бабочек…

Интересная история была с «Репкой», ее я рисовал для Америки. Сначала у меня ничего не получалось: сколько бы эскизов я ни делал, все равно получалось не то, что нужно. И однажды вдруг что-то перещелкнулось, и я понял, что нужно нарисовать абстрактную страну, ее жителей вне времени. До этого я рисовал леса, перспективу. А тут сделал плоский фон. И стал просто развлекаться. Одевал героев, крутил формы в свое удовольствие Я делал ее лет 10-12 назад и рассчитывал только на американский рынок, тогда у нас еще ничего подобного не было, и я не предполагал, что ее вообще когда-нибудь издадут в России.

– Почему вы уехали из Москвы? Меньше отвлекающих факторов?

– И поэтому тоже, естественно. Там, за городом, качество рисунков меняется, качество творчества в целом. Возникает совершенно другое отношение к работе. Там я стал делать большие акварели, и много всего другого. И это косвенным образом влияет на то, что я иллюстрирую по-другому, развиваю новую для себя технику. Конечно, для художника важна атмосфера. Уходит суетность, которая мне была свойственна, потому что чем меньше пространства, тем больше начинаешь заниматься самокопанием. А теперь как-то не хочется виньетки рисовать. Когда перед глазами огромное небо и звезды, то ты и на свои вещи смотришь по-другому.

Беседовала Александра Гуськова
источник

Опубликовать в Facebook
Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в LiveJournal
Опубликовать в Мой Мир
Опубликовать в Яндекс

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *