«Советский художник». М., 1977
Эта яркая, веселая, очень летняя по своему колориту книжка вышла впервые в свет в разгар зимы — новогодним подарком детям к новому 1925 году.
Одинаково крупно на ней обозначены два имени ее создателей: «С. Маршак, рисунки В. Лебедева«. В это время только начиналось многолетнее сотрудничество поэта и художника. По воспоминаниям сына писателя, Маршак, находясь вместе с Л.М. Клячко — известным журналистом, владельцем и редактором частного издательства «Радуга» — в типографии, увидел на полу оттиск какой-то из работ еще не известного ему художника. «Я хочу, чтобы мои стихи иллюстрировал этот художник», — сказал издателю Самуил Яковлевич, поднимая оттиск».
На обложке «Мороженого» — марка издательства «Радуга». Основанная в 1922 году «Радуга» вскоре целиком стала специализироваться на выпуске детских книг. Это было одно из наиболее культурных издательств того времени, заботившееся о качестве как текста (здесь издавались впервые многие знаменитые позднее произведения К. Чуковского, С. Маршака и др.), так и иллюстраций. В «Радуге» печатались книги с рисунками М. Добужинского, С. Чехонина, Б. Кустодиева, К. Петрова-Водкина, Ю. Анненкова, В. Конашевича. Кроме «Мороженого», здесь изданы еще семь лучших книг молодого Лебедева, из них шесть — с текстами Маршака. В 1925 году издательство получило медаль на Международной выставке искусств в Париже. Существовало оно до конца 20-х годов. «Обилие движения, красочности и простоты — таковы достоинства многих книжек, вызванных к жизни Клячко», — так оценивали много лет спустя работу этого издательства К. Чуковский и С. Маршак2. Точнее всего эта оценка подходит именно к «Мороженому».
История толстяка, до того объевшегося мороженым, что он превратился в настоящую ледяную гору,- история, конечно, совершенно невероятная, а потому и смешная. И кажется, нет у нее другой задачи, чем позабавить малышей прибаутками, так похожими (это давно уже замечено критикой) на детские стишки-дразнилки:
У тебя затылок синий,
На усах белеет иней,
Как на дереве в лесу,
И сосулька на носу!
И в том же самом прыгающем, дразнящем ритме, точно в такт этим насмешливым строчкам, катятся по страницам книжки гремящие тележки мороженщиков, бегут ребятишки и подскакивает на коротких ножках сам толстяк — главный герой повествования.
К быстрым звонким стихам Маршака Лебедев не мог сделать «прозаические», лишенные этого острого ритма иллюстрации. Его рисунки живут в книжке по законам стиха, вот почему так четко «рифмуются» — повторяются и перекликаются в нарядном среднем развороте сверкающие чистым цветом ящики мороженщиков, их фуражки и мелькающие в шумном беге сапоги.
Выкриками мороженщиков, веселым грохотом тележек, уличным шумом, жаркими летними красками сияет вся книжка, хотя в ней нет как будто ни улицы с ее домами и мостовыми, прохожими и проезжими, ни лета с зеленью и синим небом. Как и в других книжках 20-х годов, Лебедев рисует только главное — самих героев стихов Маршака. Они смело «положены» на белую страницу и живут прямо на ней, размещенные с детской непосредственностью и свободой, не заслоняющие друг друга, связанные единым ритмом и в то же время — каждый сам по себе.
В старой, дореволюционной детской книге, — говорит Ю. Тынянов, — «улицы совсем не было, как будто дети жили только на даче, у взморья, таская с собой синие ведерки, лопатки и другую рухлядь». Живой уличный шум ворвался в нее только с появлением «Крокодила» К. Чуковского (1917), с его подвижным, быстрым стихом. «Книги открылись для изображения улицы, движения, приключений, характеров. Детская поэзия стала близка к искусству кино, к кинокомедии»3. И конечно, этот живой, шумный, подвижной мир, ворвавшийся, наконец, в стихи и рисунки для маленьких, требовал иных форм и красок, чем те, какие знала старая, благонравно замкнутая, нравоучительная детская книга.
Солнечное, летнее, уличное настроение «Мороженого» создают сочные контрасты открытого цвета — светло-синего и ярко-красного, почти оранжевого, черного и желтого, зеленого и белого (белый здесь не только фон, но активный, звучный «работающий» цвет). Краски ложатся на бумагу сплошными, четко очерченными плоскостями, без теней и переходов. Превосходно используя литографскую технику, художник добивается плотного, плоскостного звучания цвета. Четкость серых сеток-тангиров, зернистая фактура розовых (тело) и голубых (иней) высветлений не позволяют даже светлым тонам расплыться, стать воздушными, придает им определенность, конкретность. Более того, накладывая желтую краску на черную, Лебедев получает не новый цвет (черное остается черным), но другую фактуру — матовую, рядом с обычной — поблескивающей. А благодаря этому краска становится не только цветом, но и материалом, ощущается почти осязательно, весомо. Цвет у Лебедева плоскостный, но это не поверхностно-легкий цвет мирискусников, не подкраска линейного рисунка. Он не заполняет готовую линейную форму, а сам образует ее — такую же плотную, четкую, контрастную, как сами сочетания синего с красным или черного с желтым.
Формы схематизированы, упрощены. От каждой взято главное и приведено к простой, легко охватываемой формуле: голова — шар и живот — шар; прямоугольник и круг — тележка с колесом. Детали почти отброшены, зато те, что остались, оказались все на виду, наперечет, все работают. Расстегнувшийся воротничок толстяка (жарко!), золотой перстень на его коротком пальце (богач!), черный котелок на макушке, цветной жилет, тросточка, цепочка с сердечком (франт!)…
Таким вот он появляется перед нами в первый раз — смешной, гротескный, но при этом очень живой, со своим чуть косящим на нас круглым глазом и семенящей поросячьей побежкой коротких ножек. Он толстый, очень толстый — все одежки на нем разъезжаются, сползают с его круглого тела, как шелуха с луковицы.
А дальше Лебедев, вслед за Маршаком, начинает свою веселую и злую игру с этим шарообразным человечком. Вот он нарисован еще раз, крупным планом, уже без галстука, с расстегнувшейся запонкой, с посиневшим от холода затылком и с сосулькой на лиловом носу. И еще раз — опрокидывая в рот целую форму с мороженым, он теряет свой котелок, круглое, розовое тело вылезает наружу из-под отстегнувшегося щегольского пластрона. А дальше толстяк достает бумажник уже совершенно посиневшей рукой. Жаркий розовый цвет постепенно сползает с него (даже красные крапинки на его жилете пропали), он уже почти весь синий, холодный… «На спине его сугроб, побелел блестящий лоб»,- говорят стихи. Остатки розового перекрываются, съедаются голубым, голубое и синее вытесняется белым, снежным. С толстяком на глазах происходит удивительная перемена. Замерзая он сломался, как старая игрушка. Это уже не человек — он свернулся на сторону, и ножки его перекрутились носками назад, к спине. Еще шаг — и он превращается в снежную бабу. От толстяка в ней — лишь очки да котелок и еще тросточка, воткнутая в снежную руку.
Оправданные для читателя сюжетом удивительные превращения толстяка имели, видимо, для Лебедева и иной смысл. Они связаны с его напряженной работой над формой в живописи начала 20-х годов в станковых листах серии «Прачки». Там тоже жизненные наблюдения художника смело переводились на обобщенный и условный, но островыразительный язык. Подчеркивалась фактура, укрупнялась и упрощалась пластическая форма вещей, они теряли «лишние», не помогавшие выразительности детали. Объем передавался без помощи перспективы и светотени — одной только «тяжестью» плотного цветового пятна. Острые сдвиги и пересечения форм подчеркивали экспрессию движения, точный ритм цветовых пятен организовывал пространство картины. Легко и весело художник вводит маленького зрителя в свою творческую лабораторию, наглядно показывает ему тайны современного искусства, превращает их в живую игру с гротескным кукольным человечком.
Но сегодня, вероятно, нужно уже объяснять и то, почему столь жестоко разделались авторы с толстяком за его невинную страсть к мороженому. Дело тут в самом толстяке, который жил тогда не в одной только веселой книжке для маленьких, а был хорошо знаком искусству и литературе 20-х годов. Он воспринимался как тип и притом тип социальный. Таким его и изображает Лебедев, подробно перечисляя все предметы его туалета — от котелка до гамаш, от золотого набалдашника трости, от цепочки и перстня до пуговок, подтяжек и запонок. Все эти вещи составляют полный «джентльменский набор» тогдашнего франта-нэпмана, «буржуя», с которым воевали писатели и поэты, плакатисты и карикатуристы, а в их числе и Лебедев. Подобными «толстяками» полны и его «Окна РОСТА», и более поздние серии сатирических рисунков. Отточенный лаконизм и четкая ритмика «Мороженого» вырабатывались именно в этих «Окнах», где шарообразный буржуй кочует из одного листа в другой: то горюет по поводу конгресса Коминтерна, то убегает, выкатываясь из-под ног шагающих рабочих, то привлекается к принудительному труду, а то — гордо шагает под руку со своей, тоже не худенькой дамой — элегантный, важный, довольный собой (новая буржуазия в рабочей республике! Угроза пролетарскому государству!)…
В один год с «Мороженым» (1924) Ю. Олеша написал своих «Трех толстяков», где такие же гротескные, как у Маршака и Лебедева, обжоры-толстяки персонифицируют власть буржуазии. Столь же схематичной была и «социология» детских стихов В. Маяковского:
Это — буржуй.
На пузо глядь.
Его занятие —
есть и гулять.
От жиру,
как мяч тугой.
(«Гуляем», 1926).
«Очень толстый, очень лысый» — так изображается и другой буржуй — отец «Пети, толстого ребенка», и, конечно, не только в сказке Маяковского, но и в первых иллюстрациях к ней, выполненных Н.Н. Купреяновым почти в одно время с лебедевским «Мороженым» и перекликающихся с рисунками Лебедева. В стихах Маршака действует как будто не «буржуй» а просто «толстяк». Но его «классовое лицо» было твердо задано этими многочисленными аналогиями и, несомненно, входило в идейную установку веселой книжки, примитивную, но по-своему действенную. Через несколько лет эта тема наказания буржуя найдет уже более сложное и обоснованное решение у тех же Маршака и Лебедева в знаменитом «Мистере Твистере».
Примечания
1. И.С. Маршак. Мой мальчик, тебе эту песню дарю.- В сб. «Я думал, чувствовал, я жил. Воспоминания о С. Я. Маршаке». М., «Советский писатель», 1971, стр. 69. ↑
2. Копия письма К. Чуковского и С. Маршака любезно предоставлена мне И.С. Маршаком. Об издательстве «Радуга» см. также: «Графическое искусство в СССР. 1917-1927». Л.. Ленинградская Академия художеств, 1927, стр. 242-245; И. Рахтанов. Рассказы по памяти. М., «Советский писатель», 1966. стр. 30-31; Б. Крейцер. Издательство — школа. — «Детская литература», 1968, № 4. стр. 58-60. ↑
3. Ю. Тынянов. Корней Чуковский. — «Детская литература», 1939, № 4, стр. 24-25. ↑
