Татьяна Маврина
Рассматривать картинки мы начинаем еще тогда, когда буквы для нас – тайна за семью печатями. И поэтому иллюстрации к детским книгам едва ли не важнее текстов. Дети так ясно и открыто относятся к миру, что обмануть их невозможно, просто нельзя.
Татьяна Маврина – волшебница детских сказок. Ее удивительные иллюстрации создают поистине сказочную реальность. Чистые, звучные цвета придают необыкновенную пронзительность ее образам. Цвет для Мавриной – особая «песня» еще со времен учебы у Роберта Фалька: «Весь ВХУТЕМАС держался на «сочетаниях» – только не «тонов», а «цветов». Тона у старых мастеров – цвета у нас. Цветом со времен ВХУТЕМАСа ушиблена и я».
Работы Мавриной – легкие и свободные, им хорошо подходит мир детских книг. Народная непосредственность обращения с линией и формой не случайны: многие годы художница, вместе со своим мужем Николаем Кузьминым, ездила по старинным русским городам, собирая иконы и лубки, рисуя с натуры. И если цветовые решения ее иллюстраций можно связывать с влиянием на ее творчество французского постимпрессионизма или с глубокими тонами икон, то веселый «взгляд кустаря» поселился в них наверняка благодаря лубочной коллекции.
Татьяна Маврина начинала со станковой живописи. Она писала легко, ее работы напоены светом, кое-где даже остаются контуры рисунка. Кроме масляной живописи она обращалась к акварели, гуаши и темпере, с которыми было не принято работать во ВХУТЕМАСе. Ее привлекали пейзаж, натюрморт и этюды обнаженной натуры. Постепенно, не без влияния французской школы живописи (Ренуара, Боннара, Матисса, Пикассо), Маврина создала собственный стиль.
Татьяна Маврина «За тридевять земель»
В конце двадцатых и в тридцатые годы писатели и художники, не зараженные коммунистическим идеалом искусства, были вытеснены из издательств и выставочных залов. Частные выставки стали делом невозможным. Писать книги «для себя» – занятием голодным и опасным. Остров относительной свободы возник в неожиданном месте: несмотря на то, что власть много трубила о будущих строителях коммунизма, внимания детям уделялось немного. Детская литература почти не подвергалась цензуре и, благодаря этому, получила Хармса и Маршака, Билибина и Чарушина. Пришли в русский язык Человек-Скрюченные-Ножки, Рассеянный-С-Улицы-Бассейной и другие герои, так органично воплощенные мастером гротеска Владимиром Лебедевым. На страницах детских книг появились детальные, стилизованные картинки, где сказочный мир помножен на «смиренную красоту» русской природы, поселились пушистые зверушки, которых так и хочется погладить. Будто воплощая голословный лозунг, все лучшее действительно ушло к детям.
Несмотря на то, что приход художницы в детскую иллюстрацию был несколько вынужденным, и ее талант имел очень мало точек пересечения с официальной концепцией «воспитания советского человека», Маврина раскрылась здесь полностью. Сказки с ее картинками удивляют свежестью и искренностью Творения. Живость ее рисунка, подвижность художественной ткани как нельзя более соответствует детскому восприятию сказки – светлому и радостному. В конце концов, пришло к ней и официальное признание. Татьяна Маврина – единственный русский живописец, удостоенный Золотой медали имени Ганса Христиана Андерсена, премии столь же почетной, как и «взрослая» Нобелевка.
Татьяна Маврина «Стеклянный пруд»
Муж художницы, Николай Кузьмин, был одним из двух идейных вдохновителей группы «Тринадцать», к которой принадлежала в юности Маврина. Их трогательный, длившийся всю жизнь союз может служить опровержением расхожего отношения к художникам как к непостоянным и изменчивым в частной жизни. Самоучка и вместе с тем глубокий эрудит, Кузьмин был выдающимся графиком, мастером штриха и арабески, виньетки, узорных кружев, «сплетающих» лики. Его персонажи часто гротескны. В нем все изысканно, даже обычная рукопись письма – быстрая игра тонкого и умного пера, с мастерской стилизацией старинной вязи, с замысловатыми росчерками.
В жизни они были полностью противоположны друг другу: она – озорная, лихая, «активна и смешлива», в ней – «смелость детской игры», «блестящие огоньками веселые глаза». Он – вдумчивый, невозмутимо-спокойный, немногословный, неторопливый, нежно поддерживал жену, которая все делала – с улыбкой.
Эта прочная семья была на деле любовным треугольником. Третьим был – Пушкин. К нему относились не как к бронзовому классику, а как к живому человеку. Маврина порой даже сердилась на непоследовательного сочинителя, считая, что Пушкин не всегда верен идее наивысшей точности выражения (ее девиз «К точному слову – точную иллюстрацию»).
Татьяна Маврина «Сказка о царе Салтане»
Первым с Пушкиным начал работать Кузьмин. Еще на первой выставке «Тринадцати» он показал несколько рисунков на пушкинские темы. Его иллюстрации к «Евгению Онегину» принесли ему всемирную славу мастера книжной графики, а в пушкинских «Эпиграммах» художник создал целую галерею исторических портретов, со всеми живыми штрихами, послужившими мишенью поэтической сатиры. Маврина иллюстрировала пушкинские сказки – «Руслан и Людмила», «У Лукоморья». Оставляя в стороне традиционные сценки, привлекающие прочих художников, эта пара выбирала самые «живые», самые пушкинские эпизоды. В «Онегине» это лирические отступления и биографические описания, в «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях» – молва-звонарь, звонящая в колокол. Помимо живых сказочных картинок, художница написала прекрасную сюиту акварелей к пушкинской «Гавриилиаде». О том, что автор сюиты – женщина, говорили шепотом: так необычны были для общественного мнения смелость и буйная фантазия этой серии рисунков.
Татьяна Маврина никогда не отвечала образу «типичного» художника, постоянно терзаемого знаменитыми «муками творчества». Она все делала легко. «…Муки творчества, что нам приписывает литература, – мне просто непонятны, я человек рабочий. Если трудно – то не нужно, сказал еще давно философ Г. С. Сковорода. Повторю за ним и я!». Художница трепетно сберегала не только старинные образцы народной жизни, запечатленные другими, но и переносила на холст, в альбом, в блокнот всю полноту происходящего вокруг нее. Она торопилась остановить красоту мгновения, не дать ей кануть сквозь пальцы времени, изображая «жизнь саму по себе, как она течет и утечет бесследно, если ее не нарисовать».
