Газета «Труд», № 039, от 23 Марта 2012г
Лев Токмаков
О том, что есть такая чудесная Неделя детской книги, — об этом сейчас многие и не слышали. А ведь когда-то большая страна жила этим событием: писатели и поэты выступали в эфире, встречались с маленькими читателями, согреваясь в лучах своей заслуженной славы. Тираж детской книжки в 1 млн экземпляров никого не удивлял. Она вместе с детским кино и театром создавала в стране атмосферу добра. Одним из тех, кто на протяжении полувека творил и лелеял эту атмосферу, был выдающийся художник-иллюстратор Лев Алексеевич Токмаков. Они и сегодня украшают полки — книги с его иллюстрациями: «Пеппи Длинныйчулок» и «Джельсомино в стране лжецов», сборники стихов Ирины Токмаковой и Валентина Берестова…
Как хорошо было сумерничать в его тесной мастерской, прилепившейся, как ласточкино гнездо, под самой крышей ничем не примечательной высотки на окраине Москвы. Рядом с Львом Алексеевичем было светло, уютно и надежно. В страшно жаркое и дымное лето 2010 года он не успел выехать из Москвы. Ему было очень тяжело. Но каждый день он спускался во двор, чтобы полить любимую березку. Потом рассказывал близким: «Я ей подарил 11 ведер воды».
А через три месяца мы простились с мастером… В его последней книге, которая называется «Чудеса Господни», самая поразительная работа — та, где Творец сосредоточенно вдыхает жизнь в маленький голубой шарик, подбрасывает его, но ладони своей не убирает — на всякий случай. В предисловии к книге Лев Алексеевич так написал: «Радостный миг: шарик не упал и уже не упадет никогда!..»
На память о нем остались записи наших разговоров. Перед вами только малая часть того, что рассказывал художник, но и по этому фрагменту можно понять, откуда на земле берутся такие тонкие, добрые души — без них планету нашу давно бы одолела вечная мерзлота.
— Во времена вашего детства книг было мало, и, очевидно, вы помните свою первую книжку?
— Самая первая книжка, которая произвела на меня чарующее и загадочное впечатление, — это «Болото» Виталия Бианки. Она вышла в 1931 году. Там были очень странные рисунки Юрия Васнецова. Через много-много лет мы подружились, и я звал его Юрочкой. Но в четыре года для меня главным было то, что я узнал в этом васнецовском свое болото. Точно такое же было недалеко от нашего дома.
— А когда вы решили, что будете художником книги?
— Я ничего не решал — мне просто интересно было делать рисунки к любимым книгам. Мне выписывали «Чиж и Еж», «Мурзилку», «Пионер», «Затейник» и свердловский журнал «Дружные ребята». И я сразу смотрел на подписи под рисунками: а кто это рисовал? В семь лет я уже знал Тырсу, Конашевича, Чарушина, Ювеналия Коровина и отличал их друг от друга. А потом мама купила мне книжку Евгения Ивановича Чарушина «Джунгли — птичий рай». Мой дядя Сергей увидел эту книжку и закричал: «Женька Чарушин! Да мы же с ним в Вятке в одной студии занимались…» Так Чарушин вошел в нашу семью.
— А вы как-то чувствовали, что у вас Божий дар, призвание?
— Нет, так высоко я не залетал. То, что все время есть хотелось, — это помню. Вообще многое до нас очень поздно доходит. И тогда мы вспоминаем: и это было не просто так, и это: И ты понимаешь: случайностей не бывает. Бывают только чудеса. Вот, про войну… Помню, поехал я вместе с двумя санитарками с маминой работы за город менять вещи на картошку. Мне было лет 13. Ходили-бродили, в какой-то деревне заночевали. А утром поезд обратно. Тащу мешок — два с половиной ведра. Посадка в вагон была отчаянная. Протиснулся к поручню, левой рукой схватился, умостил на подножку одну ногу, в правой — мешок, вишу. А поезд заходит на мост, гремит на стыках, я над бездной: Сквозь шпалы вижу речку внизу, рука совсем слабеет, думаю: ну все, прощай, мама!
— Ужас…
— И тут вдруг из тамбура меня кто-то хватает за шиворот и втаскивает в вагон вместе с картошкой. Ну как после этого я могу не любить людей, ведь где-то среди них ходит по земле мой неведомый спаситель. Мне вообще в жизни отчаянно везло на хороших людей.
Помню, учился в Строгановке, в Москве, и так скучал по Уралу, что приходил на Казанский вокзал встречать скорый поезд из Свердловска. Навстречу шли незнакомые граждане с багажом, а я слушал их уральский говор — так меломаны слушают музыку в консерватории: Когда окончил Строгановку, вернулся на Урал: завод в Касли, потом художником в газете «На смену», постучался в Средне-Уральское книжное издательство. Поработал еще с Пермским издательством, там познакомился с Виктором Астафьевым, он готовил свою первую книжку тогда. А в середине 1950-х я опять поехал завоевывать Москву.
— Столичные издательства?
— Да, меня уже тянуло в книгу. Робко, как приготовишка, перешагнул порог «Детгиза».
— Я тоже ходил туда однажды с рукописью. Помню какой-то пыльный продавленный диванчик:
— Так этот диванчик продавил ваш покорный слуга и другие молодые в ту пору художники. Иногда нас осчастливливали двумя-тремя картинками в альманах. Пошел в издательство «Молодая гвардия». Там мне вручили рукопись «Петр Есько и его отряд». Чудовищно бездарная книга. И вот несу этого «Есько» обратно, смотрят на меня как на самоубийцу — тогда от рукописей не отказывались. А мне взамен вдруг дают Джанни Родари — «Джельсомино в стране лжецов».
— Работа над Джельсомино, кажется, совершенно переменила вашу жизнь.
— Точно! Мне вообще ужасно повезло с «Молодой гвардией». Ты не представляешь, как важно вовремя попасть в художественную атмосферу! А такая атмосфера была в «Молодой гвардии» благодаря Виктору Михайловичу Плешко, художественному редактору. Фронтовик, морской пехотинец, разведчик, боксер! Мощный, бесстрашный человек. Его высшей похвалой было: «О-о-о, наха-а-ально!» Он-то и открыл во мне детского художника:
Последняя книга, над которой работал Лев Алексеевич, была связана с родным ему Уралом: «Аленушкины сказки» Дмитрия Мамина-Сибиряка. Лев Алексеевич вспоминал, что в детстве это была его любимая книга — проиллюстрировать ее художник мечтал всю жизнь. Летом 2009 года он специально приезжал в Екатеринбург, чтобы посмотреть все издания «Аленушкиных сказок» в музее Мамина-Сибиряка.
